Времени, отведенного на перерыв, было не так уж много — судья велел ровно без пятнадцати два всем быть снова на месте. Так что на обед оставалось только сорок минут.

После обеда судья твердо намеревался продолжать слушание, что было вполне понятно. Не только у адвокатов этот процесс занимает все рабочее время, судья ведь тоже постоянно занят. А ведь другие дела тоже нужно рассматривать, не освободили же судью от всех остальных дел.

Вот и получалось, что все старались поскорее завершить дело, и ради этого следовало безвылазно провести за слушанием ближайшую пару недель. Конечно, это в лучшем случае, поскольку человеческий фактор также нужно учитывать. Людям свойственно болеть, уезжать по срочным делам… Да мало ли что может случиться! В деле участвуют более сорока человек, и если в заседание не явится хотя бы один из них, то все насмарку — дело придется переносить.

Мы дружной стайкой высыпали на улицу, греться. Да уж, на улице определенно было намного теплее, чем в здании суда. Лично у меня после заседания просто зуб на зуб не попадал, а на улице хорошо — солнышко, птички поют, и так тепло… Минут пять я просто грелась в ласковых лучах солнца, не принимая участия в животрепещущем обсуждении, куда пойти обедать.

Особого выбора у нас не было. В нескольких минутах ходьбы от суда есть довольно уютное кафе, где можно вполне прилично перекусить. Остальные подобные заведения или слишком далеко, или ближе к барам, и найти там что-то достаточно съедобное затруднительно.

В конце концов и остальные пришли к такому же выводу, и мы все так же дружно отправились обедать. К нам присоединился и прокурор Виноградов, который в процессе был в единственном числе, а значит, некому было составить ему компанию за обедом.

По дороге мы шумно обсуждали погоду, разные казусы из практики и прочие интересные темы, избегая лишь разговоров о нынешнем деле. Во-первых, от него мы все банально устали, а во-вторых, в нашу тесную компанию затесался вражеский агент — представитель прокуратуры. Конечно, насчет «вражеского» я шучу — не настолько уж плохие отношения между адвокатами и работниками прокуратуры, чтоб мы считали последних чуть ли не кровными врагами. Но и друзьями, а тем паче, союзниками, нас не назовешь, так что не стоило попусту трепать языком и нарываться на конфликты. Остальные это понимали ничуть не хуже меня, так что никаких спорных вопросов в присутствии господина Виноградова не обсуждали. Ах да, прокурор Виноградов сразу же попросил называть его по имени — за пределами зала заседаний, конечно. Мы спокойно болтали, забыв на время, что представляем собой разные стороны процесса.

Наконец мы гурьбой ввалились в кафе и принялись устраиваться и заказывать обед.

Замерзла не одна я, так что первым пунктом заказа мы единогласно выбрали кофе с коньяком каждому. И ничего страшного, что нам еще предстоит вернуться в суда. На самом деле работать сегодня придется только прокурору, а адвокаты будут лишь делать вид.

Кстати, все адвокаты (и я в том числе) выразили искреннее сочувствие господину Владимиру (а именно так представился нам старший помощник прокурора Виноградов) в связи с вынужденным уроком выразительного чтения.

Слегка охрипший прокурор только улыбнулся. Говорил он немного, предоставляя другим право высказаться. И я его понимаю — столько часов говорить, это не каждый выдержит. Но все же он по мере возможности принимал участие в разговоре, да и вообще вел себя очень мило.

Но такая приятная вещь, как перерыв, всегда заканчивается очень быстро — конечно, если вы работаете, а не ожидаете приема в каком-то учреждении, где некстати наступил обед.

Так что вскоре мы вновь вернулись в зал суда, где и провели весь остаток дня, вплоть до половины пятого. В начале пятого конвой стал недвусмысленно намекать, что пора бы слушание сворачивать и возвращать подсудимых в СИЗО.

Хоть и с неудовольствием, но судья вынужден был объявить перерыв. Была бы его воля, он бы, вероятно, продержал нас до тех пор, пока прокурор не дочитает обвинительное заключение. Ничего не скажешь, у прокурора Виноградова весьма неплохой баритон, и его приятно послушать, хотя вряд ли судья руководствовался именно этим соображением. Просто судье Дреггюсону определенно хотелось поскорее закончить дело, и кто смог бы его в этом обвинить?

Тем же вечером я наконец учинила домовому допрос с пристрастием. Будучи допрошенным, Нат свою вину признал полностью, в содеянном раскаялся… Тьфу ты, пропасть! Нет, моя работа крайне отрицательно влияет на словарный запас и манеру выражаться — я так и норовлю заговорить, как в заседании. Проще говоря, домовой сознался, что в самом деле без памяти влюбился. Это эпохальное событие произошло как раз, когда я была в горах, а потому прошло мимо моего внимания. О своей избраннице домовой не сказал ровным счетом ничего, лишь сообщил, что зовут ее Тая.

На мой вопрос, что он намеревается делать дальше, домовой отвел взгляд и буркнул. — Там поглядим.

Ничего не скажешь, содержательно. Все, что мне оставалось делать — это оставить в покое смущенного Ната и отправиться спать.

На следующий день рассмотрение дела продолжилось. Казалось, это будет длиться бесконечно, хотя, конечно, это лишь иллюзия — рано или поздно любое дело заканчивается.

Первые несколько дней все мы бездельничали, внимая декламации обвинительного заключения.

Надо сказать, что, по-моему, на расхитителей списали все недостатки, выявленные во время инвентаризации. Безусловно, группа не мелочились, вынося за пару часов довольно много металла. Но те объемы похищенного, которые числились в деле, вызывали искреннее недоумение. Уж больно много умудрились за такой короткий промежуток времени вынести эти парни — перетаскать десять тонн металлолома за два-три часа явно нереально.

Вот именно с этим, на мой скромный взгляд, и нужно было бороться моим досточтимым коллегам. Но не одна я такая умная, и коллеги прекрасно понимали, в какой области следует приложить усилия по защите.

Бесконечный и нудный текст обвинения наконец закончился, и мы приступили к дальнейшей процедуре.

Как гласит старая истина, можно бесконечно наблюдать лишь за тремя вещами: как горит огонь, течет вода и работают другие.

Допрос тридцати подсудимых казался нескончаемым. Уж лучше было слушать прокурора, честное слово! Потому что подсудимые мялись, запинались и путались, что именно они совершали, а что нет. Честно говоря, мне было даже жаль судью: было весьма нелегко разобраться, кто и в чем признает свою вину полностью, в чем частично, а какие эпизоды начисто отрицает. Прокурор, конечно же, настаивал, что все было так, как написано в обвинительном заключении, а судье приходилось разбираться и сверять.

Так что не удивлюсь, если судья Дреггюсон даже ночевал в своем кабинете. Ну, по крайней мере, наверняка засиживался за материалами дела за полночь.

Да и мы выходили из процесса лишь ближе к вечеру. Каким-то чудом пока дело ни разу не переносилось, в противном случае мы рисковали растянуть это дело года на два. Это все прекрасно понимали, а потому коллеги старались не срывать заседания. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Главное, чтоб судья не заболел от перенапряжения.

Постепенно все привыкли к заседаниям с утра до вечера, и с наступлением обеденного перерыва уже ни у кого не возникало вопросов, куда пойти пообедать. Мы с коллегами по-прежнему дружно обедали вместе, по сложившейся традиции нас сопровождал и прокурор. Компания была достаточно теплой, и мы весьма мило проводили короткие перерывы в напряженных процессуальных буднях.

Радовало также, что хоть пятницы остались свободными. Дело в том, что конвой не приезжает по пятницам, так что у меня было три законных выходных.

А процесс тем временем шел своим чередом. Подсудимые каялись, отрицали и клялись, их матери рыдали, представитель завода настаивал, что ущерб огромен… В общем, все как ожидалось.

Развлечение началось, когда дело дошло до остальных доказательств.