Было еще рано: их никто не обогнал и никто не встретился.

Федя примчался сюда чуть свет, чтобы поговорить о вчерашней размолвке. Но встретились они так, будто бы ничего не произошло. Они снова были счастливы, и не было нужды вспоминать неприятные минуты.

– Игорь вчера допытывал меня, – говорила Саня, – не скучно ли мне по целым дням стоять у стола и отделять слюду от камней. Говорит – в этом романтики нет, а без романтики в человеке интеллект гибнет.

– Ну, а ты что сказала ему?

– Странный он, твой Игорь. В иных делах разбирается не хуже взрослых, а в иных самого простого понять не может.

– Здесь, на руднике, романтики больше, чем в стенах университета! – воскликнул Федя, останавливаясь и любуясь зеленым простором вокруг. – А это штольня? – спросил он, заметив в горе зияющее отверстие.

– Хочешь, полезем? – предложила Саня.

Федя прислонил к горе велосипед. Они схватились за руки и, помогая друг другу, полезли вверх. Из-под их ног летели вниз камни, сыпался песок. Наконец они вскарабкались на выступ штольни, вошли в квершлаг. Сырой, холодный воздух окутал их, обступила тьма. Но вскоре они стали различать темные своды, рельсы под ногами и даже кое-где струйки воды, сбегающие с боков квершлага.

– С восьми часов загорится! – показала Саня на электрическую лампочку вверху. – Этот квершлаг подсек жилу с богатым ослюденением, – продолжала она оживленно, – кристаллы приятно в руки брать, такие крупные.

Они сделали еще несколько шагов и остановились. Солнечный свет дальше не проникал, там царила непроглядная тьма.

Федя ласково взял Санину руку и всем существом ощутил это прикосновение.

После незабываемого утра, когда он внезапно признался Сане в своих чувствах и узнал, что и она любит его, прошло несколько месяцев. Все это время они были вместе, но ни разу не повторили того, что сказали друг другу в памятное утро.

– Саня, а когда же мы с тобой поженимся? – неожиданно спросил Федя.

– Когда? – Саня растерялась. Она никогда не думала об этом, да и Федя, наверно, подумал впервые. Сане казалось странным и совершенно ненужным изменять те чудесные, волнующие отношения дружбы-любви, которые сложились между ними. – Не знаю когда, – прошептала Саня, – когда-нибудь потом, еще не скоро.

– Но когда-нибудь потом это обязательно будет? – настойчиво продолжал допрашивать Федя.

– Конечно, Федя! Ты это знаешь и без моих обещаний, – сказала она.

Федя привлек ее к себе, и они обязательно поцеловались бы, но в это время внизу, у горы, раздались голоса.

Саня отодвинулась от Феди.

– Идут на работу, – прошептала она и, помолчав, добавила: – Опоздаю.

Не выпуская Санину руку из своей, Федя молча повел девушку к выходу. Они спустились вниз, на дорогу, по которой уже толпами торопливо шли рабочие. Гудели машины и мотоциклы, величественно двигались экскаваторы.

В мгновение все стало другим. Нарушилось загадочное молчание леса; укутанные туманом горы обнажились, открывая карьеры, штольни, копры шахт и отвалы.

Люди спускались в шахты, входили в квершлаги, брались за кирки, садились в экскаваторы и автомобили, вставали у барабанов и грохотов, выходили на отвалы собирать слюду.

И Феде в этот момент страстно захотелось сейчас же, вот так, как эти люди в слюдяных горах, приобщиться к интересному, живому труду.

Первый раз он позавидовал подруге, и даже обида шевельнулась в его сердце оттого, что Саня не задержалась еще в квершлаге.

– Ты придешь после работы в Семь Братьев? – спросил Федя.

Он увидел в ее волосах и на плечах серого халата блестящие пылинки слюды и вспомнил – в детстве вот так же слюдяные пылинки он сдувал с плеч, волос и лица матери и ловил их в воздухе.

– Придешь? – повторил он и подумал: «А ведь ей надо заниматься. У нее времени мало. Только вечерами она свободна, да и то не всегда. Зачем же я отрываю эти последние часы?»

Но как же прожить без нее вечер? Не слышать ее голоса, не видеть ее золотистых волос, не ловить ласковый взгляд ее зеленых глаз, не радоваться ее улыбке? Часы, проведенные без Сани, кажутся такими длинными и безотрадными…

– Знаешь что, Саня, ты приходи с книгами. Мы уйдем в лес и вместе будем читать! – горячо предложил Федя, обрадованный этой мыслью.

Они не раз занимались вместе. Но Федя не знал, что эти занятия проходили почти впустую. Саня ничего не запоминала из прочитанного. У нее была зрительная память, и на слух она все воспринимала хуже. Федя читал ей учебник геодезии, а она думала о том, какой у него мягкий и проникновенный голос, какой он хороший товарищ – заботливый и чуткий…

Конечно, нужно было заниматься одной, но не встречаться с Федей хотя бы один день было свыше ее сил.

Она пообещала прийти в Семь Братьев и, нагоняя подруг, долго оглядывалась и махала Феде рукой.

Глава семнадцатая

Ежедневно Федя бродил за селом по полям и лесам. Эти одинокие походы доставляли ему большую радость. Часами он рассуждал о людях, о себе, о жизни, мечтал о свет-траве и просто любовался природой.

Каждый раз Федя намечал себе новый участок. Он твердо знал, что надо следовать совету Татьяны Филипповны и изучать весь растительный мир Семи Братьев. Это был самый верный путь к цели. Но невольно его тянуло к косогорам и взгоркам. В легенде говорилось, что именно на такой местности ссыльный доктор рассевал свет-траву. Это подтверждал и Савелий Пряхин.

Федя собирал только те растения, которых еще не было в его гербарии. Он не ожидал, что их наберется так много. Правда, и тут он не мог освободиться от влияния легенды: его привлекала в первую очередь трава с белыми и розовыми цветками.

Только теперь Федя понял, как обширна и трудна была задача, за которую он взялся. Но это еще больше вдохновляло его.

Федя вышел на высокое, открытое место. По лугу рассыпалось стадо овец. Тут же были разложены три дымокура. У одного дымокура сидел пастух Егорыч. Федя подошел, поздоровался, сел рядом.

– Что, Егорыч, мошка настроение портит? – спросил Федя.

– Куда тут – не продохнуть! И всех сортов, язви их! И мошка, и оводы, и слепни! Вон, смотри, как овцы-то боятся… – Егорыч указал рукой на стадо.

По лугу то там, то здесь носились овцы. Они крутили головами, с разбегу бросались в непроходимую чащу.

– Дела, видно, до скота никому нет! – ворчливо сказал Егорыч. – Неужто ничего придумать нельзя против гнуса?

– Сами пастухи должны об этом подумать, – сказал Федя.

– Пастухи-то нынче все старые. Молодые науками занимаются, а у старого человека, Федор, грамоты для этого мало. Верно, теперь и с нами, брат, считаются. Вот расскажу тебе историю. Дён десять назад приходит к нам парторг и говорит: «Есть такие у начальства настроения – ликвидировать колхозных овец. Падеж большой». Ученые, мол, говорят, что места в Семи Братьях болотистые и для овец неподходящие. Как, мол, ты думаешь?

– А падеж в самом деле большой? – спросил Федя, недоверчиво поглядывая на округлые бока овец.

– В самом деле! – кивнул Егорыч и полез руками в костер. Он зацепил светящийся уголек, перебрасывая его с ладони на ладонь, положил на кусок бересты, прикурил скрученную из газеты папироску.

Федя знал, как разговорчив Егорыч, и предусмотрительно сел на траву у костра.

– Ну и вот, – с явным удовольствием продолжал Егорыч, видимо соскучившись за день, проведенный в одиночестве. – Советуется, значит, со мной парторг. А падеж действительно весной был большой. За один месяц тридцать голов потеряли… Да и теперь случается. Болезнь, вишь, такая – от болотистых мест.

А я говорю парторгу: «Нельзя овец трогать. Надо больных ликвидировать, здоровых обработать, дать им питание лучше, помещение построить с водопроводом, пастбище найти на сухом, высоком месте. Можно, говорю, в Семи Братьях овец держать».

Парторг отвечает: «Ладно, передай бригадиру – пусть завтра народ соберет свой в семь утра, потолкуем».