— Он его для нас учил, — снова зашептал Бобка, уже готовый в свою очередь удариться в слезы, — а мы его так обиде…

Мальчик не договорил: как раз в эту минуту в столовую ураганом ворвалась птичница Аксинья и, бухнувшись с размаху на колени перед Юрием Денисовичем, заголосила на весь дом:

— Батюшка-барин! Спасите! Помогите! Воры у меня на голубятню забрались, грабят кого-то, убивают! Пойдемте туды, голубчик-барин! Да людей кликните! Одни-то не ходите! Людей возьмите! Да скореича, чтобы они, чего доброго, не убегли!

— Кто? Что такое? Воры? Быть не может! — вскричал взволнованный не на шутку Юрий Денисович.

— Ей-богу же воры, барин, — с ужасом рассказывала птичница. — Я это лежу, а он-то как завопит: "Караул! Спасите! Помогите!". Да словно не человечьим голосом. А потом словно не по-нашенскому слово сказал.

— Это попка, — прошептал Сережа и взглянул на Юрика.

Бобка — тот давно уже трясся от страха, а Юрик стоял заметно побледневший, взволнованный и только покусывал дрожащие губы.

Вдруг Фридрих Адольфович ударил себя ладонью по лбу и радостно вскричал:

— Не пугайт, бога ради, не пугайт ви, Аксюшня… Это мой попагайчик кришал все тот слов, што я ево ушил! Не пугайт и идите все за мною!

И он со всех ног бросился бежать к избе Аксиньи. За ним последовал Юрий Денисович, за Юрием Денисовичем Юрик, за Юриком Сережа, за Сережей Бобка. Шествие замыкала Аксинья. Все они направились к домику птичницы на задний двор. По дороге к ним присоединились еще кухарка Матрена и веселая Евгеша.

По скрипучей лестнице и господа, и прислуга поднялись на голубятню, не без труда пролезли в крошечную дверку, и вдруг неожиданный смех, вырвавшийся из груди всех присутствующих, разом наполнил все углы и закоулки Волгинского хуторка. И нельзя было не рассмеяться при виде уморительного зрелища, представившегося глазам поздних посетителей голубятни. Посреди нее на полу важно расселись в кружок серые, белые и пегие голубки, тихо погулькивая и глядя любопытными глазами на попку, находившегося в середине этого круга. Он же преспокойно восседал на какой-то жердочке и, поминутно покручивая своей хохлатой головкою и пригибая ее книзу, точно раскланиваясь с окружавшими голубями говорил своим резким, пронзительным голосом:

— Будьте здоровы! Будьте здоровы, будьте здоровы!

При виде людей голуби разом всколыхнулись и, зашумев крыльями, вылетели один за другим в слуховое оконце голубятни. А попка, смешно ковыляя, бросился со всех ног к Фридриху Адольфовичу, вскочил ему на плечо и, чмокнув его в самые губы своим клювом, проговорил скороговоркой:

— Очень рад! Очень рад! Фриценька и попочка — два друга, два друга, два друга!

Это было и смешно и трогательно в одно и то же время. На глазах Гросса блестели слезы, и он горячо целовал розовые и зеленые перышки своего любимца.

Аксинья, которая, как и Митька, не подозревала о существовании говорящих попугаев, едва не закричала от страха при виде такого необыкновенного зрелища.

— Но как же, однако, он мог попасть сюда? — заметил Юрий Денисович. — Дети, может быть, кто-нибудь из вас знает, как это случилось? — обратился он к сыновьям.

Маленькие виновники происшествия молча потупили глаза в землю и молчали, переминаясь с ноги на ногу. При виде этого смущения Юрий Денисович сразу понял, в чем дело.

— Юрий! — позвал он второго сына. — Я хочу знать правду: говори все, что ты знаешь!

Юрик, никогда еще никому не солгавший, выступил вперед, красный от смущения, не утаив ничего, рассказал все подробно отцу про общую неуместную шутку.

— О-о! — проговорил Фридрих Адольфович печальным голосом, когда Юрка окончил свою исповедь. — А я-то еще хотел сдэлайт суприз, нишево не говорил про мой попагайчик! Лючше било бы, когда ви все знал!

— Разве вы не знаете, — начал строгим голосом Юрий Денисович, — что распорядиться чужою собственностью, — это все равно, что присвоить ее себе? — и он пристально взглянул в лицо каждого из сыновей.

Мальчикам было очень совестно, неловко и неприятно — и от своей глупой проделки, и от строгого, испытующего взгляда отца.

— Вы должны быть наказаны, — заключил тем же тоном Волгин, — завтра вы не пойдете в лесной домик и по вашей милости пикник не состоится.

Тут лица всех трех мальчиков разом вытянулись и потускнели. Они не ожидали, что их новая проделка будет иметь такой скверный конец. Наказание было очень строго и чувствительно для маленьких проказников. Они так радовались предстоящему пикнику и заранее предвкушали всю прелесть чудного удовольствия!

Печально понурившись, разошлись дети по своим кроваткам, и каждый из них долго не мог уснуть в эту злополучную ночь.

Противный! Гадкий! Скверный! Я ненавижу его всем сердцем! У-у, как ненавижу! Из-за него, из-за его противного попугая мне испортили целый день! Никогда этого не прощу и не забуду ему, гадкому, скверному!

Так говорила Мая, сидя на другой день под развесистой липой в любимом месте хуторского сада, среди всех четверых детей Волгиных.

— Но почему же, милая? — спросила слепая Лидочка. — Ведь Фридрих Адольфович вовсе не виноват, что папа наказал братьев и не пустил их на пикник сегодня. И, по правде сказать, мальчики были наказаны за дело. Они сами виноваты во всем!..

— Ах, глупости! — резко перебила ее Мая. — Мальчики должны шалить, на то они и мальчики, а ваш гувернер противный, и я его видеть не могу за то, что из-за него у нас пропало такое чудесное удовольствие! Если бы у него не было этого глупого попугая, то вам не пришлось бы подшутить над ним таким образом, а не подшутили бы — не были бы и наказаны из-за него! Значит, во всем виноват ваш противный Фрицка!

— Мая! Мая! — проговорила с укором Лидочка. — Как можешь ты говорить так о таком добром человеке, как наш Фридрих Адольфович!

— Ах, оставь, пожалуйста! Ты точно гувернантка, Лидочка, только и слышно от тебя: "Мая, не делай того! Мая, не делай этого!" Не забудь, что я здоровая, веселая девочка, а не бедняжка слепенькая, как ты! Только слабые да больные калеки могут сидеть на месте, не шалить и корчить из себя святошу. А мы…

— Мая! Мая! Не смей так говорить! Ты злая, гадкая девочка! Ты не должна, ты не смеешь обижать Лидочку! — зазвучали голоса трех мальчуганов в защиту своей слепой сестрицы, в то время как по бледным щекам Лидочки покатились две крупные слезы.

— Я и не думаю обижать ее. С чего это вы взяли? — защищалась Мая. — Я правду говорю! Разве нельзя говорить правды? — раздраженно произнесла она. — Ведь если бы Лидочка была такою же зрячею здоровою девочкой, как и я, вы думаете, она не шалила бы так же заодно с нами?

— Я не знаю, что было бы тогда, — произнесла с глубоким вздохом маленькая слепая, — но если бы какой-нибудь добрый волшебник, как в сказке вернул мне зрение, и я стала бы зрячею, то…

— Ах, не говори так, Лидочка, — произнес подле нее нежный голосок Бобки, — не говори так, а то я заплачу!

— Какая же ты девчонка, Бобка! — вскричала Мая. — Плачешь из-за всякого пустяка. Бери пример со своих братьев. Сережа и Юрик гораздо умнее тебя!

Сережа и Юрик, однако, не разделяли мнения Май и втайне не одобряли ее. Им было жаль слепую сестрицу и в то же время не хотелось прослыть «девчонками» во мнении Май. И они были очень рады случаю, когда девочка выручила их из неловкого положения, сказав своим веселым, звонким голоском:

— Идемте-ка лучше на речку — ловить колюшек, теперь так славно и прохладно на речке!

Мальчики с радостью ухватились за приятное предложение и наперегонки бросились бежать к речному берегу. Даже у Бобки заблестели глазенки, несмотря на то, что он был сердит на Маю за нанесенную ею Лидочке обиду: предложение идти на речку было так заманчиво, что он не выдержал и помчался вслед за братьями, поспешно чмокнув на ходу слепую Лидочку в обе щечки.

Лидочка осталась одна. Ей было как-то грустно и тяжело сегодня. Хотелось бегать и резвиться не меньше остальных детей и любоваться небом и цветами, болтать, смеяться и прыгать, а ужасная слепота приковывала ее к месту, не позволяя наслаждаться всеми детскими радостями, какими пользовались веселые, здоровые дети.