Потом все закружилось и завертелось в какой-то сплошной хаотической пляске, пляске смерти, боевого исступления и торжества… Вдруг, совершенно неожиданно, заголосили русские пушки со стороны холма, подоспевшие как раз вовремя, к самому разгару боя. Пороховым дымом окутались верхушки деревьев. Грянули снова ответные выстрелы неприятельских орудий, и когда снова рассеялся дым, Игорь, работавший штыком бок обок с Онуфриевым, увидел воочию, как первые ряды их полка сомкнулись грудь с грудью с неприятельскими батальонами. Оглушительное «ура» слилось с каким-то диким протяжным воем… Выкрикивались проклятия… Лязгало железо… Слышались стоны… И опять бешеное «ура» загремело с потрясающей силой…

Сжатый наступающими на него со всех сторон неприятельскими солдатами, капитан Любавин отбивался от них револьвером и саблей. Прогремели один за другим еще несколько выстрелов.

Еще один последний и… оружие было выбито из рук Павла Павловича налетевшим на него солдатом-немцем.

- Братцы, не выдавай капитана! - завопил Онуфриев и поднял на штык угрожавшего капитану тевтона.

Тут же мелькнул с обнаженной саблей подпоручик Гордин, отчаянно отбивавшийся от кучи наседавших на него врагов. Потом и Гордин исчез в общей свалке… Мелькнул снова Онуфриев и тоже исчез куда-то.

Игорь Корелин продолжал взмахивать штыком без передышки. Его сильные руки работали без устали. Ловкий, проворный, он избегал направленных на него ударов и поспевал всюду, где шел самый ожесточенный бой. Вдруг, находившийся все время неподалеку от Любавина, он потерял последнего из вида. Ужас сковал сердце юноши.

- Братцы, да где же наш капитан? - хотел он крикнуть ближайшим солдатам и в ту же минуту два дюжие австрийца наскочили на него. Уже блеснуло лезвие сабли над головой юноши, но чья-то быстрая рука изо всей силы ткнула штыком в одного из нападавших и тот, обливаясь кровью, упал в общую кучу раненых и убитых.

- Ловко! Знай наших! Коси дальше! - прозвучал голос Петра Кудрявцева и он бросился в самую гущу отчаянно сопротивлявшихся врагов.

Но вот снова с горы из-за леса, занятого теперь русскими батареями, грянули русские пушки. Они словно вдохнули новую бодрость в русских богатырей. Теперь могучее «ура» полилось уже далеко впереди, над самыми неприятельскими окопами. Австрийцы и немцы беспорядочно отступали, бросая орудия и снаряды, бросая винтовки, сабли и патронные ящики. На одних передках орудий улепетывала батарейная прислуга, спасаясь беспорядочным бегством.

Продолжая вместе с другими кричать «ура» изо всей силы своих легких, Игорь вбежал на неприятельский редут в первых рядах молодцов-солдатиков, где уже к ужасу разбитого неприятеля победоносно и грозно поднялось русское знамя…

Глава VIII

Как-то сразу подоспели, сгустились на небе тучи и стал накрапывать мелкий осенний дождь. Этот холодный осенний дождь привел в чувство забывшуюся Милицу. Она с удивлением открыла глаза.

- Где я? - с трудом соображала девушка.

Спереди и сзади густели кусты и деревья. A над ними стоном стояла орудийная пальба. То и дело снаряды сносили верхушки деревьев, вырывали с корнем березы и липы… Слышались раскаты грозного «ура» в промежутках между пальбой. Потом все стихло постепенно, воцарилась относительная тишина, только победные крики время от времени вспыхивали в стороне неприятельских траншей.

Милица попробовала приподняться, встать на ноги. Положительно она была в силах сделать это, хотя и с большим трудом. Сон или долгое забытье подкрепили девушку. Боли в плече почти не чувствовалось сейчас, но зато мучительно горела и ныла голова… И тело было, как в огне. Медленно, шаг за шагом двигалась она теперь вдоль по пролеску.

По-прежнему моросивший холодный дождь приятно освежал горевшую голову. Небольшой болотистый лесок стал заметно редеть. Все менее слышным становился шум битвы. Удалялось громовое «ура», треск ружейных выстрелов и беспорядочный гул погони.

- Сражение выиграно, но кем, кем? - мучительно допытывался усталый мозг девушки.

И с трудом отвечали на это отяжелевшие мысли:

- Конечно, нашими… Конечно, русскими… Иначе разве могло так победоносно звучать это радостное торжествующее «ура»?…

Вскоре и вовсе поредел пролесок. Огромное поле расстилалось теперь перед глазами девушки. Она окинула все его пространство и замерла при виде знакомой, но всегда одинаково тяжелой картины, к которой никогда не может привыкнуть ни один даже самый здоровый и крепкий нервами человек. Все огромное пространство этого поля было покрыто убитыми, Их еще не успели подобрать разгоряченные преследованием победители. Откуда-то уже издали гремели теперь ликующие крики и шум погони. Австрийские редуты были разрушены и пусты… Словно вихрь, пронеслась по ним геройская часть храбрецов, смыла их и помчалась дальше.

Милица медленно, шаг за шагом, стала обходить лежавшие тут и там распростертые тела убитых, вглядывалась в каждое, с затаенным страхом отыскивая знакомые черты. Помимо своей роты, она, как и Игорь, знала многих солдат их полка. Многим писала на родину письма, многим оказывала мелкие услуги. И сейчас с трепетом и страхом склонялась над каждым убитым, ждала и боялась узнать в них знакомые лица своих приятелей.

Подходя все ближе и ближе к неприятельским траншеям, Милица наклонялась все чаще над распростертыми на земле фигурами. Пробитые штыками тела, оторванные руки и ноги, разорванные на части снарядами, - все это заставляло содрогаться на каждом шагу Милицу. A мысль в разгоряченной от лихорадочного жара голове твердила монотонно, выстукивая каким-то назойливым молотом все одно и то же:

- Где Игорь? Что с ним? Жив ли? Убит ли? Ранен? Что с ним? Отчего не приехал за мной? Значит убит, убит, убит…

Болезненное состояние, жар и полу притупленное благодаря ему сознание, как-то мешали ей глубоко и вдумчиво отнестись к своему несчастью. Прежнее тупое равнодушие и апатия постепенно овладевали ей… Болезнь делала свое дело… Горела голова… Озноб сотрясал все тело… И ни одной ясной последовательной мысли не оставалось, казалось, в мозгу.

Вдруг Милица насторожилась. Странная картина представилась ее глазам. У самой траншеи, y первого окопа неприятеля она увидела нечто такое жуткое, что сразу привело ее в себя. Она увидела, как один из лежавших тут неприятельских солдат, которого она сочла мертвым в первую минуту, вдруг приподнялся и пополз по направлению лежащего неподалеку от него русского офицера. Держа в зубах саблю, медленно и осторожно полз немец. Вот он почти достиг русского.

Последний как раз слабо застонал в эту минуту и сделал чуть заметное движение.

Что-то знакомое показалось Милице в бледноме тще этого офицера… Знакомое и дорогое… Да ведь это капитан Любавин! Это Павел Павлович! - подсказал

ей внутренний голос. Неужели он опасно ранен? Может быть 'смертельно? Но почему же он здесь лежит?… Вот он движется… Вот опять… Действительно, в эту минуту приподнялась окровавленная голова и снова тяжело опустилась на землю…

A немец все приближался и приближался по направлению беспомощно распростертого Павла Павловича. Теперь он вынул саблю изо рта и опираясь на нее, стал тяжело приподниматься на ноги. Вот он поднялся с трудом и шагнул еще и еще раз к Любавину.Вот порылся в кобуре, достал оттуда револьвер и стал целить прямо в грудь русскому офицеру.

- Спасите капитана! Спасите! Его хотят предательски убит! - крикнула вне себя Милица и, собрав все имевшиеся y нее силенки, рванулась вперед.

Не ожидавший ничего подобного, немец дрогнул и выронил из рук револьвер.

Этим воспользовался лежавший по соседству с офицером солдат. Он приподнялся на руках, и прежде, нежели убийца успел отпрянуть, грянул ружейный выстрел, и коварный тевтон растянулся на земле с простреленной головой.

- Онуфриев! Дядя Онуфриев! - узнав солдата, закричала Милица, стремительно бросаясь к раненому.