Провождая, таким образом, жизнь свою в подвигах благочестия, святая Ольга достигла глубокой старости, и «первая от Руси в Царство Небесное вниде». Блаженную кончину ее (в 969 г.) горько оплакали сын ее Святослав, внуки и весь народ, не только христиане, но и самые язычники. При смерти равноапостольная заповедала «послати злато к патриарху», не совершать над нею языческой тризны и погребсти по закону христианскому, и воля ее свято была исполнена: ее похоронил священник христианский на месте, ею самою предназначенном, в присутствии бесчисленного множества народа, сопровождавшего гроб ее до самой могилы [*539]. Весьма несправедливо при этом в некоторых [*540] из списков нашей летописи замечено, будто святая Ольга содержала у себя пресвитера тайно, во многих других списках, и притом древнейших [*541], слова тайно нет, а сказано только, что Ольга имела у себя пресвитера, который и похоронил ее. И чего было опасаться великой княгине, от кого скрываться? Не скрывалась она от самого Святослава, которого воле все было тогда покорно в России, напротив, часто уговаривала его самого сделаться христианином. И если Святослав в угождение ей не возбранял даже подданным принимать крещение, мог ли он стеснять свободу совести у своей матери? Не забудем также, что со времени крещения Ольги Святослав почти не жил в Киеве, будучи занят непрерывными войнами, и главною правительницею Киева и всего государства, в руках которой находилась почти вся власть, оставалась сама Ольга. Кто ж дерзнул бы запретить ей открытое исповедание той веры, которую открыто, пред всем светом она приняла в Царьграде и которой с таким пламенным усердием держалась? Гораздо естественнее думать, что во весь этот период до блаженной кончины равноапостольной для святой веры было у нас лучшее время, какого прежде еще не бывало.

II. Последующая судьба христианства в России до обращения великого князя Владимира.

С кончиною же равноапостольной эта судьба совсем было изменилась, по крайней мере, на некоторое время. Есть рассказ в летописи Иоакимовой, что когда Святослав испытал совершенную неудачу в войне с болгарами и греками и погубил почти все свое войско, то вельможи его — язычники — внушили ему мысль, будто эти неудачи суть казнь богов за то, что он терпит в своем войске и царстве христиан, поклоняющихся Богу иному. Клевета сия до того раздражила великого князя, что он немедленно начал преследовать христиан, остававшихся в его войске, многих из них умертвил, а в числе их даже брата своего Глеба, и в то же время послал повеление в Киев — разорить там все церкви и истребить самое имя христиан, обещаясь вскоре прибыть туда и сам. Но Бог не попустил исполниться злому намерению: на возвратном пути в Россию Святослав был умерщвлен и его воля не осуществилась [*542]. Рассказ этот не заключает в себе ничего невероятного. В войске Святослава действительно были христиане, как можно догадываться из слов его договора с греками [*543]. Брат у Святослава, конечно двоюродный, также был, хотя об нем молчат прочие наши летописи, и по всей вероятности христианин, ибо Константин Багрянородный свидетельствует, что великую княгиню русскую Ольгу из Киева в Царьград сопровождал, между прочими, ее племянник [*544], который мог там вместе с нею и креститься. Ничего удивительного, если по смерти матери Святослав решился воздвигнуть гонение на христиан, когда и при жизни ее он ругался им, хотя и не возбранял креститься или если он послушался клеветы своих вельмож на христиан, когда мнением этих вельмож и дружины своей он и сам удерживался от принятия святой веры и уважал его более убеждений своей матери.

Лучше стало христианам на Руси, если верить той же Иоакимовой летописи, при великом князе Ярополке (972-980). Ибо князь сей, по словам ее, будучи мужем кротким и милостивым ко всем, любил христиан и сам не крестился потому только, что боялся народа, а другим креститься не запрещал. Но это продолжалось недолго: тем сильнее не любили его язычники, чем большую свободу давал он христианам, и во время войны его с братом Владимиром изменнически допустили одержать войску последнего победу над войском Ярополка, следствием которой была вскоре несчастная смерть этого князя [*545]. Можно ли сказать, чтобы и здесь было что-либо невероятное? Ярополк, точно, был сердца мягкого и кроткого, как видно и из летописи преподобного Нестора. Склонность к христианству, при таких естественных свойствах, он мог получить во время своего воспитания от благочестивой бабки своей Ольги [*546], а поддержать эту склонность и расположить к христианам могла христианка, похищенная отцом его из какой-то греческой обители и отданная ему в супружество [*547]. И не здесь ли объяснение одного довольно загадочного в нашей церковной истории события — именно того, что в 1044 г. великий князь Ярослав повелел отрыть кости Ярополка и Олега, окрестить их и положить в церкви святой Богородицы? Ярослав не имел ли достовернейших сведений, что оба эти дяди его были искренно расположены к христианству и христианам и не крестились только по тесным обстоятельствам? [*548] Достойно замечания, что в 979 г. приходили к Ярополку послы из Рима от папы [*549]. Зачем — не говорит летописец, но трудно ли догадаться? И это уже вторая известная нам попытка Римского епископа к распространению у нас своей веры и власти.

Когда по смерти Ярополка воцарился в Киеве Владимир (980 г.), казалось, настали последние минуты для христианской веры в России. Первым делом его по воцарении было воздвигнуть в Киеве и Новгороде новые, лучшие истуканы богов языческих, которым издревле поклонялись русские славяне. Может быть, он хотел этим выразить мнимым богам свою благодарность за достижение великокняжеского престола и, вместе, благодарность киевским язычникам, тайно содействовавшим его успеху? Или хотел примириться с богами, почитая их раздраженными его братоубийством? Как бы то ни было, только столь явное и решительное покровительство Владимира язычеству с первого раза должно было иметь самое невыгодное влияние на судьбу у нас христианства. Язычники торжествовали, с радостию спешили они на свои священные высоты, приводили с собою сынов своих и дщерей и там пред бездушными истуканами совершали свои требы, приносили в жертву своих единокровных [*550]. Мало сего: в печатном житии Владимира повествуется, что он повелел в это время приводить на поклонение идолам самих христиан и тех, которые не покорялись его воле, предавал смерти. Посему некоторые из верующих нашлись вынужденными скрывать свою веру, другие бежали из Киева, третьи будто бы даже снова обращались к языческому нечестию. Между тем, идолопоклонники, пользуясь покровительством великого князя, разрушили в Киеве все христианские церкви. Не знаем, откуда почерпнуты эти известия святым Димитрием, но только, без всякого сомнения, — из источников, прежде него существовавших [*551], и, судя по ходу тогдашних обстоятельств, не содержат в себе ничего несообразного с ними. Другой, более частный, случай, показывающий горестное состояние у нас христианства в первые лета Владимирова царствования, описан и в летописи преподобного Нестора. Одержавши победу над ятвягами, великий князь захотел возблагодарить богов своих кровию человеческою. По совету бояр и старцев приказал он бросить жребий для узнания жертвы, и жребий пал на прекрасного юношу, сына одного варяга, прибывшего к нам из Греции и исповедовавшего вместе с сыном христианскую веру. Напрасно отец уговаривал присланных к нему с этою роковою вестию, что боги языческие не суть боги, а бездушные истуканы, создание рук человеческих и что один есть истинный Бог, Творец неба и земли. Это только раздражило послов, которые, немедленно удалившись, рассказали все другим, отчего произошло всеобщее смятение. Народ ворвался во двор христианина с оружием в руках, разметал ограду и настоятельно требовал у него выдать жертву, обреченную богам. Отец стоял тогда с сыном в сенях своего дома и отвечал: если боги ваши суть точно боги, то пусть они пошлют одного из среды себя, чтобы взять сына моего, а вы чего требуете?.. Раздраженные язычники подсекли сени дома и под развалинами его погребли отца и сына. Это были первые мученики в России, коих память, под именами Феодора и Иоанна, Церковь чтит доныне 12 июля [*552]. Конечно, жребий мог пасть на христианского юношу случайно, но трудно удержаться от подозрения: не злонамеренный ли это подлог со стороны язычников, метавших жребий? А отсюда невольно переходишь к мысли: как сильна была тогда партия язычников в Киеве сравнительно с количеством христиан и как много доверял первым великий князь.