Ложки так и мелькали. Ануш то и дело отрывалась от еды, чтобы подлить в миску то тому, то другому. Она сама принесла спрятанные «на черный день» фасоль и пшено. И суп вышел на славу. После ели помидоры, затем — яблоки и пили чай. Витька так налег на еду, что Сергею пришлось остановить его:

— Хватит, а то лопнешь.

Девочки помыли посуду. Сергей, не вдаваясь в подробности, рассказал о хлебе. А когда от имени всех поблагодарил Ануш и отдал ей целую буханку хлеба, тетушка Ануш расплакалась. Лицо ее улыбалось, а из глаз сами собой катились слезы. Ей же отдали две пачки соли, несколько коробок спичек, лампу-семилинейку и старые часы-ходики — все, что удалось найти в опустевших комнатах изолятора.

Остальной хлеб разделили поровну на семь частей. Сергей распределил, кому что нести. Выбросили из рюкзаков тяжелые и ненужные вещи: много разноцветных кремней, ракушек, кусков камня с золотистыми искорками, сосновых шишек. Авторитет командира неизмеримо вырос, и его приговор «выбросить» был окончательным и возражений не вызывал. Взамен выброшенного положили еще яблок, груш. Вместе убрали помещение изолятора, закрыли на замок и ключ передали Ануш. Потом расселись под развесистым орехом и стали ждать попутную машину в город.

Машины шли редко. Заслышав шум мотора, пионеры бросались к шоссе, махали руками. Но тяжелые, груженные доверху грузовики, юркие легковые «козлики», потрепанные «фиаты», и «форды», переполненные пассажирами, проносились мимо и исчезали за поворотом.

Солнце палило беспощадно. То и дело ребята бегали во двор к ручью — напиться. Когда время перевалило за полдень, во дворе Ануш пообедали сухим пайком, выпили по кружке крепкого настоящего чаю.

— Тетушка Ануш, а что будет, если Фаносопуло хватится… узнает, что хлеба нет, а одна накладная? — решился наконец поделиться своими опасениями Сергей.

Ануш как-то странно глянула на него и твердо сказала:

— Ничего не будет.

— Почему?

— Ево… свой шкура спасать нада…

Сережа ничего не понял из ответа Ануш и поэтому спросил:

— А почему он на меня накинулся? Я же ему ничего не сделал. И всегда он на нас, пионеров, смотрит, как зверь. Мимо идешь — так и кажется, что ударит.

— Почему, почему, — проворчала Ануш и вдруг, понизив голос, зашептала: — Чужой совсем… темный человек. Все на селе — светлый человек. Кто он? Что делал? Чем живет? Все знаем!.. Один Фаносопуло — ничего не знаем… Два года назад весной пришел. Ночью. Как шакал пришел. Вечером не был. Утром — уже живет… Горы ходит — неделя нет. Что делал?.. А в горы, знаешь, кто есть?.. Бандит прячется. Вот кто. Милиция в горы и то боится, да… Фаносопуло не боится. А?.. Весной соседки племянник приехал, комсомолец. Говорит: в станица Полтавская у кулаков имущество описывал. Один богатый кулак Константиниди, когда стали молотилки отбирать, машину… знаешь, такой черный, труба торчит… трудно называется…

— Локомобиль, — подсказал Сережа.

— Правильно говоришь. Все знаешь. Как мой внук Карпуша… У него три молотилки было. Косилки, сеялки, всякий инструмент — пальцев не хватит пересчитать! Вот какой богатый был Константиниди… Так он схватил ружье и — бум! бум!.. — чуть не пострелял всех. Вот как. Его милиция взяла в Ростов…

— А при чем тут Константиниди? — перебил ее Сергей.

— Ай, Сережа! Голова Ануш совсем плохо думать стала. Сказать забыла. Племянник в селе Фаносопуло увидел. Говорит: очень похож на Константиниди! Совсем похож. Только фамилия другая. Я, говорит, еще посмотрю, может, это он и есть?..

— А чего ж он его в милицию не оттащил?

— Как оттащил? В горы ушел Фаносопуло. Две недели дома не был. Племянник пожил и в город уехал. Отпуск кончился.

— Тетушка Ануш, а милиция знает?

— Все Сурену племянник говорил. Сурен потом Фаносопуло документ проверял.

— А почему Сурен его не арестовал?

— Да что, Сережа, бывает так: человек плохой, а документ хороший. Очень богатый Константиниди был… золото бумагу купить может… Только сердитый стал на Сурена. Мимо идет — зубами скрипит. В спину смотрит — как вилами колет. Очень сердитый. Сама видела.

— А может, это он Сурена… убил? — понизив голос, спросил Сережа.

— Ты знаешь?! — вскинула голову Ануш. Потом глаза ее затуманились, и она заговорила, всхлипывая: — Какой человек был! Умница. Красавец… Никому бедный человек обижать не давал. У-у-у, шакалы! Закон все равно найдет — зубы вырвет!.. — Ануш помолчала, вытерла слезы и почти спокойно закончила: — Нет, Сережа. Не он убил… Но он знает! Фаносопуло все черный дела знает… Мне сердце говорит…

С каждой прошедшей и скрывшейся за поворотом машиной настроение ребят все больше падало. Первой заплакала Сонечка, за ней — Нина. Сергей прикрикнул на них. Отозвал Сашу и Виктора в сторону и устроил «военный совет».

— Нужно действовать смелее! Будем останавливать машины. А там, может, и возьмут.

— Да-а, а как ее остановишь? Собьет и поминай как звали…

— Эх ты! А еще Виктор! Шляпа ты, а не Виктор. Знаешь ты, что значит твое имя?.. Виктория — это победа! Так ее, кажется, древние греки называли… А ты: ах, собьет! Ах, уедет! Трус ты. Слушайте приказ. Ты, Витька, пойдешь к лагерю и на повороте шоссе влезешь на тот дуб, где мы в Робин Гуда играли. Когда увидишь, что идет автобус, — смотри, не грузовая или легковая, а автобус! — маши нам наволочкой. На палку привяжи. А Сашка на этот орех влезет. Ему твой сигнал видно будет. Он нам передаст, а мы тут автобус обязательно остановим. Понятно?

— Вот здорово! — восхитился Саша.

— А если вы уедете, а я… не успею. Бежать далеко, — втянув голову в плечи, запинаясь, прогнусавил Виктор.

— Эх ты!.. Ну ладно. Саша, пойдешь туда, к дубу?

— Пойду! Я успею, Сережа, не бойся! Я по деревьям знаешь как лажу! Как пантера!

— Ну ладно, «пантера», беги!

Саша снял тапочки и с наволочкой в руках помчался по шоссе. Сергей подсадил Виктора, и тот, сопя и боязливо посматривая на землю, медленно полез вверх.

— Выше. Еще выше! Да что ты копаешься? — сердился на земле командир. — Видишь Сашку? Да не туда смотришь! Смотри на мою руку. Туда.

Наконец, Витька увидел и заорал:

— Вижу-у-у! Наволочку вижу. А Сашки нет.

— Его и не увидишь. Следи за сигналом. Не зевай. Да привяжись веревкой. А то сдуру еще трахнешься.

Сережа разъяснил девочкам свой план. Они насобирали больших белых камней, сложили в кучу у дороги. И снова потянулось ожидание. Время от времени проносились полные грузовики и легковые машины. А сигнала все не было.

Обшарпанный запыленный «козлик» затормозил у выстроившихся на обочине дороги пионеров. Из машины вышел пожилой мужчина в полинявшей военной гимнастерке:

— Что тут у вас, ребята?

— Да вот никак на станцию уехать не можем, — ответил Сергей.

— Я могу взять кого-нибудь, а то и двух, а?

— Да ведь нас семь человек.

— А пусть пока двое едут. Остальные на других попутках доберутся. Ну вот хотя бы вы двое, — указал он на Сонечку и Нину.

Те было встрепенулись, схватились за рюкзаки, но тотчас, не подняв их с земли, разжали руки.

— Нельзя нам. Нас семь. Мы — один отряд, — ответила за обеих Нина и покраснела. Уж очень неловко было отказывать этому хорошему человеку с ласковыми карими глазами.

— Ну раз так… конечно, — развел руками человек в гимнастерке, — отряд распылять нельзя. Противника нужно бить сообща, — пошутил он. — Будьте здоровы. Желаю удачи! — захлопнул дверцу, и машина укатила.

Девочки тяжело вздохнули. Помрачнел и командир.

— Едет! Едет! — заорал Витька. — Сашка наволочкой машет.

— Начи-най! — скомандовал Сергей.

Девочки кинулись к груде белых камней и стали перетаскивать их на шоссе. Сережа расставлял камни так, чтобы машина не смогла проехать… Из-за поворота выскочил маленький голубой автобус. Все пятеро вышли на дорогу и стали махать руками. Шофер увидел на дороге преграду, кричащих пионеров и резко сбавил скорость. Взвизгнули тормоза. Из окон выглядывали обеспокоенные пассажиры. Шофер выпрыгнул на шоссе.