Я хочу, чтобы и Снежинке было так же хорошо, и я протягиваю к ней руки и прошу слабым голосом:

— Пожалуйста, Снежинка, ляг со мною… Ведь ты тоже устала. Отдохни.

Она послушно кладет голову на подушку рядом. Свет лампы падает на ее лицо — и…

— Анна! — вскрикиваю я не своим голосом. — Вы! Здесь! Со мной!

— Тише, тише, Леночка! — шепчет подле меня хорошо знакомый, дорогой голосок. — Ради Бога, тише! Доктор прописал тебе покой и сон, а то он запретит мне ухаживать за тобою и прогонит отсюда!

— Прогонит отсюда? О!

И я с силой обвиваю руками тоненькую шейку моего друга и не отпускаю ее. Мне кажется, что сон еще продолжается… что, как только я отпущу от себя Анну, то снова окажусь в снежном поле, снова завоет вьюга и закрутит метелица и снова увижу я перед собою две горящие точки — глаза волка.

И, вспомнив о нем, я дико кричу на всю комнату:

— Спасите меня! Спасите! Спасите!

На крик мой в дверях появляется высокий, очень красивый седой господин с добрым печальным лицом и говорит тихо:

— Твоя больная беспокоится, Анна! Не позвать ли снова доктора?

— О, папочка, позволь мне рассказать ей, как она попала сюда! Иначе она все будет думать об этом и не уснет, пожалуй, всю ночь, — взмолилась молоденькая графиня, вырвавшись из моих объятий и бросаясь к высокому старику.

Тот чуть заметно кивнул головою.

Тогда Анна бросилась ко мне, обхватила мою голову обеими руками и быстро-быстро заговорила, наклоняясь ко мне:

— Вот видишь, Леночка, когда ты ушла из гимназии, то благодаря метели сбилась с дороги и попала на самую окраину города, где ничего нет, кроме пустырей и огородов да голодных бродячих собак. Ты сбилась с дороги, села в сугроб и наверное бы замерзла, если бы Богу не угодно было спасти тебя. Смотри, как милосерден Он, Леночка! И пути Его неисповедимы! Случайно в эту самую ночь папа со своим старым приятелем князем Бецким и еще другими охотниками возвращались с охоты на зайцев, на которых они каждую неделю охотятся за городом. И вдруг, когда их тройка подъехала к тому месту, где была ты, папа услышал твой стон. Он остановился, все вылезли из саней. Папина собака Дик побежала вперед, остальные, захватив ручной фонарь, за ней — и тебя нашли в снегу среди поля… Остальное тебе нечего досказывать. Можешь себе представить мое удивление и ужас, когда тебя, бесчувственную, замерзшую, два часа тому назад привезли сюда! Папа и не знал, кого он спас: ему и в голову не приходило, что он привез мою подругу. Сейчас же позвали доктора… Приняли меры… И… и… Верно, твоя мамочка очень усердно молилась за тебя на небе, если Господь таким чудесным образом спас тебя от смерти, — закончила Анна свой рассказ. На прекрасных глазах ее были слезы. Она обняла меня, и мы тихо зарыдали в объятиях друг друга…

Теперь все стало понятно… Глаза волка были не что иное, как два фонаря графской тройки. Страшный вой был воем голодной собаки. Голосок Снежинки, так странно похожий на колокольчик, и был колокольчик, заливавшийся под дугой…

Это было все так просто! Совсем просто!

Но одного не понимала я: чем могла я, глупая маленькая девочка, заслужить такое чудесное спасение и вдобавок, точно в волшебной сказке, попасть прямо из пустынного темного поля к моему лучшему другу, графине Анне, так горячо любившей меня!

С каким радостным чувством проснулась я на другое утро!.. Анна с трудом могла удержать меня в постели до приезда доктора. Я чувствовала себя бодрой и здоровой. Вчерашние невзгоды казались мне теперь каким-то тяжелым сном, тем более что Анна прочла мне из газеты о спасении всей поездной прислуги и пассажиров, потерпевших крушение на поезде № 2. Во вчерашний номер вкралась опечатка. Убитых не было, раненых также. Стало быть, и мой друг Никифор Матвеевич был здрав и невредим.

Приехал доктор. Осмотрел меня, подивился и позволил встать с постели.

Не знаю, кто из нас больше обрадовался этому известию — Анна или я! Первое, что она сделала, — показала мне всю их квартиру. Отец Анны не был министром, а только имел высокий чин. Но что за роскошный дворец увидела я! У министра, должно быть, не было такого. Всюду зеркала, хрусталь, золото, бронза. А сколько красивых картин висело на стенах! Сколько прелестных безделушек стояло на изящных этажерках!

Я громко восхищалась всем, решительно всем.

— Ах, как хорошо здесь! Ни за что бы не ушла отсюда! — вскричала я, не отрывая глаз от прелестной статуэтки собаки, стоявшей у зеркала на золоченом столике с мраморной доской.

Анна повернула ко мне свое красивое личико и спросила очень серьезным тоном:

— Ты бы хотела остаться здесь, Лена?

— До завтра? — спросила я.

— Нет, дольше. Надолго… навсегда… постоянно.

— Ах! — вырвалось у меня радостным звуком.

— Хотелось бы быть постоянно со мною, хотелось бы сделаться сестрой моей?… Хотелось бы, Лена?

— Анна! Милая! Не говори так! Не дразни меня!

Я сама не заметила, как говорила ей «ты». Счастье казалось мне слишком велико, чтобы я могла получить его.

— Дразнить тебя! Тебя, мою девочку! — вскричала Анна и, неожиданно притянув меня к себе, посадила на колени.

— Слушай же, Лена, — произнесла она еще более серьезным, торжественным голосом, — когда я увидела тебя, бесчувственную, жалкую, при смерти, когда папа привез тебя, замерзшую, к нам, я поняла, как сильно люблю тебя. А полюбила я тебя с той самой минуты, как увидела тебя, плачущую, обиженную подругами, там, в библиотеке… И мне вспомнились некоторые слова твоих двоюродных сестер и брата у вас на елке, из которых я поняла, как все они очень мало любят тебя и что тебе тяжело живется у дяди. И тут же я решила просить папу оставить тебя у нас. Мне так скучно живется одной! Папа все время на службе; с подругами я никак не могу сойтись, сестер и братьев у меня нет. Ты… Ты… хочешь быть моей сестрой, Леночка? — неожиданно спросила она.

— А твой папа? Что скажет он? — начала я робко.

— Папа ничего не скажет. Папа порадуется только этому, дитя мое, — услышала я ласковый голос за собою и, живо обернувшись, увидела старого графа.

Что-то толкнуло меня вперед. Точно кто взял меня за руку и подвел к нему.

— Очень рад, милое дитя, что ты останешься с нами, — произнес он своим ласковым голосом, взяв обеими руками мою голову и целуя меня отечески в лоб, — мы уже с Анной решили вчера твою судьбу. Надеюсь, ты не против нашего решения.

— О, смеет ли она быть против! — зажимая мне рукою рот и в то же время целуя меня, со смехом вскричала Анна.

Мне казалось, что я самый счастливый человек в мире в эту минуту.

— Ты должна быть умницей, Лена, и съездить к твоим родным успокоить их, — сказал старый граф, когда мы с Анной сидели у ярко пылающего камина в его кабинете, где Анна всегда проводила послеобеденное время.

— Вы уже были у них, папа? — робко осведомилась я. (Старый граф приказал мне называть его так.)

— Да, был сегодня утром, и дядя очень хочет видеть тебя.

— В таком случае я еду!

…Нас, очевидно, ждали. Не успела я войти в прихожую, как из комнаты выбежала Жюли и повисла у меня на шее. Дядя быстро вошел за ней, следом за ним бежал Толя. Остальные столпились в дверях.

— Лена, девочка моя, можно ли так пугать! — произнес взволнованно дядя и, подняв меня на воздух, покрыл мое лицо поцелуями.

Милый дядя! А я и не думала, что он так любит меня!

Он очень постарел и осунулся за ночь, и еще новая морщинка легла на его высоком лбу.

Я отвечала горячими поцелуями на его ласку. Потом чьи-то руки тихонько отвели меня от него, и я увидела перед собою приветливое, красивое лицо. Я с трудом узнала холодные, строгие черты тети Нелли в этом сразу изменившемся лице.

Нет, я положительно никого не узнавала в этот вечер. Даже Бавария — и та, мягко улыбаясь, подала мне руку и произнесла взволнованно: