Александр Михайлович Безредка окончил Новороссийский университет, но в Медико-хирургическую академию его не приняли. Он приехал в Париж, окончил медицинский факультет и поступил в лабораторию Мечникова. Со временем Безредка стал ближайшим помощником Ильи Ильича, а после смерти учителя возглавил лабораторию. Остался во Франции также М. Вейнберг, выполнивший вместе с Мечниковым ряд работ по аппендициту.
Владимир Хавкин тоже вел исследования под руководством Мечникова. Он увлекся противохолерными прививками и потом уехал в Индию, где работал над совершенствованием вакцины, которую испытывал на себе самом и применял во время эпидемий. В Индии В. А. Хавкина чтут как героя.
Но большинство русских ученых, проработав — кто несколько месяцев, а кто и по два-три года — в Пастеровском институте, возвращались на родину. Они занимали кафедры, организовывали лаборатории, наиболее талантливые из них создали свои научные направления.
А. В. Сорокина установила имена сорока русских ученых, прошедших выучку в лаборатории Мечникова, но список этот неполон. В Париже Илья Ильич продолжал создавать отечественную школу микробиологов.
Первый из русских учеников Мечникова в Париже, Николай Яковлевич Чистович, изучал реакцию фагоцитоза при пневмонии и вернулся в Россию, овладев новейшими методами исследований. Впоследствии он был избран профессором кафедры заразных болезней Военно-медицинской академии, открыл в клинике оспенное и холерное отделения; бактериологию он ввел в учебный план в качестве обязательного курса и воспитал целую плеяду высокообразованных врачей-бактериологов.
Г. Н. Габричевский, командированный Московским университетом, также получил подготовку в лаборатории Мечникова и, вернувшись, создал Московскую школу микробиологов. Ему принадлежит ряд выдающихся работ по возвратному тифу, бактериологии чумы и другим проблемам.
Ассистенткой Габричевского стала ученица Мечникова П. В. Циклинская, впоследствии первая женщина — профессор бактериологии.
Глава Казанской школы микробиологов И. Г. Савченко также практиковался в лаборатории Мечникова. Учеником Ильи Ильича считал себя Д. К. Заболотный, начинавший свою деятельность под его руководством в Одессе, а потом приезжавший в Париж. Заболотный стал крупнейшим ученым, первым президентом Украинской Академии Наук.
Дважды у Мечникова работал В. И. Недригайлов — один из создателей Бактериологического института в Харькове. В лаборатории Мечникова выполнил интересные исследования В. И. Исаев — главный врач Кронштадтского морского госпиталя. Питомцем и близким другом Ильи Ильича был Л. А. Тарасевич, блестящий ученый, педагог, общественный деятель…
Основателями советской медицинской микробиологии по праву считаются Николай Федорович Гамалея, Даниил Кириллович Заболотный, Яков Юльевич Бардах. Николай Яковлевич Чистович, Лев Александрович Тарасевич. Все пятеро — ученики Мечникова.
Мечников принадлежит всему миру, но не случайно именно в нашей стране так свято чтут его память. Именем Мечникова у нас названы улицы и площади, высшие учебные заведения и научно-исследовательские институты, госпитали и больницы. В его честь вычеканена медаль. Издано шестнадцать томов его Академического собрания сочинений (к сожалению, незаконченного). И главное, в Советском Союзе научные идеи Мечникова нашли наиболее активных последователей.
…Илья Ильич выписывал кучу русских газет, с жадностью их прочитывал, а каждого свежего человека из России атаковал вопросами: что там, как там?
Там царило спокойствие. Самодержец всероссийский «успокоил» общество. Теперь уже не стреляли в министров и губернаторов, не пытались пустить под откос царский поезд. Студенты не волновались, разве что самую малость.
Только вот беда: изверившаяся в возможности одним махом установить на земле царство справедливости, молодежь в массе своей вовсе не кинулась в лаборатории, как должно было быть по представлениям Ильи Ильича…
Мечников недоумевал: почему такое пренебрежение к науке, которая одна только, как он полагал, может дать ответ на все «проклятые» вопросы, а значит, привести к всеобщему счастью?..
Илья Ильич узнает, что некоторые молодые ученые под влиянием проповедей Толстого «бросали науку, жгли приготовленные диссертации и вступали в общины для обновления жизни в сфере почти исключительно физического труда».
Как тут не забить тревогу! Молодежь не способна критически оценить взгляды великого писателя. Но Мечникову-то хорошо видны вопиющие противоречия в учении Толстого. Это Илья Ильич и хочет растолковать молодежи.
Чем доказывал писатель, что каждый человек должен непременно пахать землю и тачать сапоги, а потом уже, если ему захочется, писать романы или ставить научные эксперименты? Тем, что само устройство человека требует от него разнообразных физических действий. Птица потому птица, что она летает, утверждал Толстой, а человек потому человек, что он «ходит, ворочает, поднимает, таскает, работает пальцами, глазами, ушами, языком, мозгом».
Образную мысль Толстого Мечников склонен понимать буквально. Все, что мы знаем и о птице и о человеке, установлено наукой; как же можно, опираясь на науку, в то же время отрицать ее значение для людей? Кстати, не все птицы летают…
Мечников напоминает, что природа человека дисгармонична. Некоторые органы нашего тела прогрессируют, другие же отмирают; развивать эти отмирающие органы, основываясь на том, что они «естественны», — значит сталкивать человека вниз по эволюционной лестнице, к обезьяне. Вот к чему привело бы последовательное проведение в жизнь толстовской доктрины!
Толстой, ратуя за «гармоничное развитие», требует, чтобы все люди, в том числе и ученые, восемь часов в сутки отдавали физическому труду, а умственному лишь четыре часа.
Писатель уверяет, что знает людей науки, проводящих по десять часов ежедневно в полной праздности. Что ж, такие субъекты известны и Мечникову. «Было бы очень желательно, чтобы они даже и четырех часов в день не посвящали умственному труду, а занимались бы исключительно физическим. Беда только в том, что такие люди всегда останутся глухи к проповедям гр. Толстого и что их совесть вообще ничем расшевелить невозможно». Но почему Толстой называет этих тунеядцев учеными? Нет, истинные ученые работают не покладая рук по двенадцати и больше часов в сутки. Наука уже вооружила людей против некоторых болезней и в будущем принесет новые благодеяния. Но ей не следует мешать. Подлинно нравственное поведение должно быть основано не на нынешней природе человека, а на идеальной, какой она станет в будущем. Здесь еще много невыясненного, и решить все сложные вопросы может только наука. Вот на что молодежь должна направить свои силы! Что касается «непротивления злу насилием», то Мечников хотел бы, чтобы этот принцип был распространен «на приемы литературной критики и полемики, так как чересчур запальчивая речь с пеной у рта, клеймение противников позорными эпитетами и приписывание им самых низких побуждений („оглупление“ противников, „одурение“ противниц, „дармоеды“ ученые и художники, жрецы науки и искусства, „самые дрянные обманщики“ и многое другое, чем пересыпаны статьи гр. Л. Толстого) может только повредить делу, заставив, пожалуй, подумать, что такие приемы служат лишь для прикрытия слабости основной аргументации».
Итак, Илья Ильич показал, что нравственное учение Толстого базируется на глубоком внутреннем противоречии. Но что же он предлагает взамен?
Да опять ничего! Его собственная теория всеобщего счастья, вскормленная кислым молоком, явится еще не скоро.
Некоторые места полемической статьи Мечникова заставляют даже думать, что, несмотря на радостное миросозерцание, которое вот уже десять лет владеет всем его существом, бациллы пессимизма все еще отравляют его своими ядами. Илья Ильич сочувствует толстовской «проповеди гуманности и мягкого обращения с людьми и животными, но не потому, чтобы мучить и убивать людей и животных было „противно и мучительно природе человека“, а несмотря на то, что мучить людей и животных очень свойственно человеческой природе». Мечников убежден, что слишком много звериного унаследовал человек от своих предков. Но о том, как переделать нашу природу, он пишет невнятно. Основной инструмент эволюции — отбор; но роль естественного отбора в человеческом обществе со временем уменьшается, а искусственный отбор «в приложении к человеку должен составить критический и поэтому крайне трудный период в жизни человечества». Мечников признается, что «по временам может явиться сомнение в успешности дальнейшего развития и самый мрачный взгляд на будущность». Словом, он безнадежно запутывается.