Мы все с исключительным напряжением слушали и следили за происходящим.

Молотов поднял руку, попросил слова. Сталин кивнул. Вячеслав Михайлович спустился к трибуне и сказал:

— Товарищи! Конечно, в моей работе были ошибки и упущения, но я всегда был учеником товарища Сталина. — И вернулся на свое место.

Поднял руку Микоян, попросил разрешения сказать несколько слов. Сталин опять кивнул. Анастас Иванович, подойдя к трибуне, сказал:

— Товарищи! Признаю, что и у меня были ошибки, но не преднамеренные. Каждое свое действие, внутри страны и на международной арене, я согласовывал и старался осуществить как можно лучше, с пользой для нас…

Сталину, видимо, надоело слушать, и, посмотрев на Микояна, стоявшего к нему спиной, он махнул рукой. Зал немедленно отреагировал очень эмоционально, стали кричать:

— Хватит заниматься самооправданием! Знаем вас, товарищ Микоян!

— Кончайте вводить в заблуждение ЦК!

Микоян хотел сказать еще что-то, но зал прервал его, он сел на место.

Сталин сказал:

— Давайте оставим их в составе Президиума. В печати публиковать персональный состав Бюро Президиума не стоит, поскольку это внутренний орган ЦК. Опубликуем составы Президиума, Секретариата, руководства Центральной ревизонной комиссии и Комитета партийного контроля.

Все согласились. Затем он сказал буквально несколько слов о задачах, вытекающих из итогов съезда и данного Пленума. И закрыл Пленум.

После этого И. В. Сталин прожил всего лишь четыре месяца и 21 день.

27 бакинский комиссар

С. Кинзер, корреспондент «Нью-Йорк таймс», из Баку (1997 г.):

«История 26 комиссаров является одновременно волнующей легендой о жертвах и предметным уроком использования истории в политических целях.

Через несколько месяцев после того, как Ленин в 1917 году захватил власть, он был втянут в борьбу с турками и англичанами за власть над нефтедобывающим Кавказом. Он послал в Баку одного из своих верных помощников, Степана Шаумяна, которому было поручено установить советскую власть.

Шаумян и его товарищи сумели захватить власть в Баку. Они бросили в тюрьмы своих противников, закрыли газеты, распустили городской Совет и бездействовали в то время, когда армянские боевики убивали тысячи азербайджанцев, подозреваемых в антикоммунистических убеждениях.

Но, поскольку Ленин не сумел послать Шаумяну военную помощь, его правительство вскоре пало, и его сменило новое правительство, провозгласившее независимость Азербайджана. Комиссары были арестованы, перевезены через Каспийское море. Их посадили на поезд, идущий в пустыню, которая теперь является территорией Туркменистана. 20 сентября 1918 года, незадолго до рассвета, их вывели на насыпь и расстреляли.

Независимый Азербайджан продержался всего 23 месяца. Марксисты восстановили здесь свою власть и вскоре начали прославлять комиссаров как героев-мучеников. Вина за их гибель была возложена на английские войска, которые тщетно пытались помешать большевикам установить контроль над Кавказом.

Поскольку Азербайджан — это страна поэтов, об этих мучениках было написано множество стихотворений и песен.

Попытки современных ученых установить правду о казни комиссаров не имели успеха. Нынешний консул Великобритании в Баку Кейт Оливер сказал, что все, что ему удалось сделать, — это установить на основе прочитанного, что обвинения в участии англичан в этих казнях были ложными.

Один вопрос, который остается без ответа, — это вопрос о том, каким образом молодому армянскому большевику Анастасу Микояну, который был арестован вместе с комиссарами, удалось избежать смерти. Микоян продолжал занимать высокие посты при всех советских руководителях — от Ленина до Брежнева, подтверждая репутацию мастера выживания, которую он впервые приобрел в Баку.

Недавно одна бакинская газета опубликовала статью, в которой выдвигается предположение о том, что Шаумян тоже убежал от расстрельной команды и направился в Индию, где начал новую жизнь, но в статье не приводится никаких доказательств.

«Последние дни бакинских комиссаров всегда были окружены большой тайной», — пишет историк Питер Хопкирк. Чтобы узнать всю правду, надо, по его словам, «войти в лабиринт лжи, уверток, исчезнувших телеграмм и пропаганды».

Микоян — Берия. Микоян — Хрущев. Микоян — 27 бакинский комиссар. Его роль во всей сталинско-хрущевской эпохе, несомненно, очень велика и до конца не прояснена.

С Хрущевым

С. Н. Хрущев:

— Резко подняло акции Хрущева устранение с политической арены Берии. Я не хочу пересказывать всю эту историю. Отец подробно описывает происходившие события в своих воспоминаниях. Напомню только, что он стал инициатором этой непростой акции и довел ее до конца. Помню, как 26 июня, в день решающего заседания Президиума ЦК, отец все утро просидел на лавочке в дачном саду один на один с Анастасом Ивановичем Микояном. Приближаться к себе он запретил, и я увивался вокруг начальников охраны отца и гостя, прогуливающихся поодаль по дорожкам сада.

Все в тот день выглядело необычно. Ежедневно отец уезжал на работу к девяти, а гости, если приезжали, то вечером, и в разговорах с ними принимали участие (в качестве слушателей) все члены семьи: и взрослые, и не очень взрослые. Эта же утренняя беседа затянулась. Наконец они поднялись и пошли к дому. Лица у обоих сосредоточенные. Они запомнились своей необычностью: я привык к прощальной улыбке отца и приветливому взгляду Анастаса Ивановича. Миновав дом, они направились к стоящей на площадке машине. Отец с усилием открыл тяжелую бронированную дверь ЗИСа, пропустил вперед гостя и залез сам. Бронированный автомобиль тоже вызывал недоумение. Я стоял рядом. Отец наконец заметил меня, улыбнулся и помахал на прощание рукой. Охранник с тихим клацанием захлопнул дверь и быстро занял место впереди. Машина тронулась.

Мы ничего не подозревали. Только вечером, когда усталый отец возвратился на дачу, он сообщил:

— Сегодня арестовали Берию. Он оказался врагом народа и иностранным шпионом.

Ошеломленные, мы не смогли выдавить ни слова. Даже я не задал ни одного вопроса. Об обстоятельствах дела мы узнали значительно позднее.

В. М. Молотов:

— Хрущев вызвал меня в ЦК, я пришел. «Насчет Берии хочу поговорить. Нельзя ему доверять».

Я говорю: «Я вас вполне поддерживаю, что его надо снять, исключить из состава Политбюро».

Ну-с, потом обратились к Микояну, что вот Берию нельзя оставлять, это опасно и так далее. «Нет, почему?» — сказал Микоян. Одним словом, не согласился. Не согласился. А занял такую выжидательную позицию и стал возражать. Он вертелся — ни да, ни нет. С ним говорил, по-моему, Маленков. Маленков поддерживал его.

Л. Каганович:

— Единственный, Микоян пришел позже немного и говорит:

— В чем дело? Что тут произошло?

Ему рассказали. Он говорит:

— Как это так?

Микоян вначале не был в курсе дела.

По рассказу Кагановича, когда Хрущев поделился с ним планом нейтрализации Берии, осторожный Лазарь Моисеевич спросил:

— А Микоян знает?

— Нет, — ответил Хрущев, — мы ему не говорили, а то он Берии расскажет.

Л. Каганович:

— Так что Микояну не говорили. Поэтому Микоян, когда пришел на заседание, удивленно так глаза выпялил и говорит:

— Что, что?

Ему рассказали. Он тоже проголосовал «за». Никто не проголосовал против. Вот как было дело. Так что Бурлацкий болтает всякую ерунду со слов Хрущева.

- Молотов мне говорил, что все проголосовали «за», а Микоян воздержался, — замечает Ф. Чуев.

— По Берии? Я не помню. Мне кажется, что он не возражал. Может быть, и воздержался… Я спросил: «А Микоян знает?» Для меня это было очень важно. Не «большинство как» я спрашивал, а «знает ли Микоян?» Потому что я с Микояном был… «Нет, ему нельзя этого доверять. Этого он не знает».

С. Н. Хрущев: