Глава VI

811 год, Багдад

После смерти легендарного правителя Аббасидского халифата Харун аль-Рашида жизнь величайшего из государств мусульманского Востока была насыщена множеством событий.

Как и следовало ожидать, два брата, Мухаммед аль-Амин и Абдаллах аль-Мамун, вступили на скользкий путь борьбы за власть. Рассудительный и хладнокровный правитель Хорасана аль-Мамун без колебаний присягнул брату и не стал вмешиваться в его дела, между тем как опрометчивый халиф поспешил нарушить завещание отца и объявил наследником престола своего малолетнего сына.

Аль-Мамун втайне возрадовался: этим распоряжением старший брат развязывал ему руки. Он немедля прервал сообщение между Багдадом и Мервом и принялся чеканить собственную монету. После этого аль-Амин торжественно объявил о смещении соперника с поста наместника Хорасана и послал на восток серебряную цепь, дабы сковать непокорного брата и привести его в столицу. В результате развязалась война, мысли о которой больше года будоражили умы многих дальновидных багдадцев. Правда, даже сейчас мало кто из них верил в то, что войска неприятеля дойдут до столицы.

Именно в эти тревожные дни Зюлейка объявила мужу о том, что ждет ребенка. Узнав, что он станет отцом, Алим возликовал. Конечно, это будет сын, наследник рода аль-Бархи! Он немедленно заключил жену в объятия, а его восторженный взгляд обещал любовь и верность на много лет вперед.

За два года, что они прожили в счастливом браке, Зюлейка сильно изменилась. Из растерянной, порывистой девушки она превратилась в уверенную в своих достоинствах женщину. Она научилась читать и писать, познала хитроумные секреты ухода за лицом, волосами и телом. Впрочем, Алим ценил ее не за это. В глубине души Зюлейка оставалась все той же внешне твердой, а внутренне беззащитной, многое пережившей и оттого странно свободной духом девушкой, которую он встретил в пустыне. Встретил и полюбил так, как другие мужчины не любят дорогих и знатных красавиц, способных опускать очи долу от одного лишь взгляда своего повелителя.

Женившись на Зюлейке по зову страсти и повинуясь желанию сделать счастливой ту, которой довелось изведать лишь горе, теперь Алим мог сказать, что искренне любит свою жену и ни за что не променяет ее на другую женщину. Безусловно, у нее были свои тайны. Порой Алим просыпался от звука глухих, сдержанных рыданий и спрашивал, что случилось. Зюлейка неизменно отвечала, что ей приснился плохой сон, а утром вновь казалась веселой и безмятежной.

С Зухрой они почти не разговаривали, зато Джамиля сделалась ее закадычной подругой. Именно Зюлейка стала первой и главной утешительницей Джамили, когда та потеряла отца. Ахмед ибн Кабир аль-Халиди оставил дочери большое состояние, отчего желающих заполучить Джамилю в жены стало вдвое больше. Однако девушка не изменила решения, и постепенно женихи оставили упрямицу в покое. Зюлейка могла только удивляться странностям подруги. В терпеливой сдержанности этой девушки было что-то невидимое на первый взгляд, глубоко сокрытое и очень важное. Недаром она столь упорно сопротивлялась мольбам отца, который страстно желал, чтобы дочь снова вышла замуж, и умер, так и не дождавшись внуков.

– Я тебе завидую, – призналась Джамиля, узнав о беременности Зюлейки. – И вместе с тем бесконечно рада! Как хорошо, что в гареме, наконец, зазвучит детский голос!

– Как жаль, что ты недолго прожила с мужем и не успела родить! – с искренним сожалением произнесла Зюлейка.

Стоял самый томительный час послеполуденного тепла и света, и женщины укрылись в беседке, оплетенной густой, прогретой солнцем зеленью. Вход был занавешен легкой, как паутинка, кисейной тканью, и по полу, потолку, по лицам и одежде сидящих на скамье женщин блуждали глубокие изумрудные тени.

– При всем желании я не смогла бы родить ребенка от мужа. Хасан умер в день нашей свадьбы, почти сразу после брачной церемонии. Я никогда не спала ни с ним, ни с другим мужчиной.

В беседке стояла такая тишина, что щебетанье возившихся в зарослях птиц казалось оглушительным. Пораженная до глубины души Зюлейка не знала, что сказать, но Джамиля и не ждала ответа.

– Этот брак не был желанным для меня. Я любила и люблю другого человека, – продолжила девушка. – Он был старшим сыном Хасана и тоже хотел на мне жениться. Из-за этого отец лишил его наследства и выгнал из дому. Никто не знает, жив ли он и где скрывается, но я уверена, что рано или поздно он приедет за мной!

– Как же тяжко тебе живется! – вырвалось у Зюлейки.

– Я чувствую себя сосудом, до краев наполненным по воле Аллаха безграничной любовью и верой в грядущее счастье, – спокойно промолвила Джамиля.

Молодая женщина смотрела на подругу во все глаза. Зюлейка всегда мечтала познать любовь, похожую на тихую, прохладную заводь, однако Бог наделял ее неодолимыми, властными, раздирающими душу чувствами, огненными, поражающими, словно молния, желаниями.

– Этот юноша – сын Зухры?

– Да.

– Алим никогда не говорил о брате, – натянуто произнесла Зюлейка.

– Они не ладили. Алим запретил упоминать его имя, – сказала Джамиля и накрыла руку подруги своей нежной ладонью. – Прошу, не говори ему о том, что я тебе поведала.

– Хорошо, – медленно пробормотала Зюлейка и спросила: – Какой он, твой возлюбленный?

– Самый лучший на свете, – просто ответила девушка. – Благородный, умный, смелый, красивый.

«Такой же, как Алим, – подумала Зюлейка. – Но почему тогда они враждовали?».

Ей было жаль Джамилю, она удивлялась тому, что, несмотря на потерю любимого и смерть мужа, эта девушка сохранила теплоту души, волнующую глаз красоту и сердечную мягкость.

Сославшись на усталость, молодая женщина вернулась в свои покои и прилегла. Ей в самом деле было нехорошо. Зюлейка болезненно ощущала короткие, частые толчки своего сердца, которому вновь стало тесно в груди от разрывавшего его глубокого и давнего горя, и дрожала, будто сквозь тонкую рубашку проникало не дыхание полуденного зноя, а прикосновение холодного ветра. Ясин! Ее мальчик, надежду на встречу с которым она давно похоронила в душе.

Если Алим смог выбросить из головы мысли о единственном брате, понятно, почему он ни разу не вспомнил о том, что у его жены есть сын! Теперь, когда у него скоро появится собственный ребенок, глупо верить в то, что он когда-нибудь позволит ей увидеть своего первенца. В глазах Алима Ясин был досадным недоразумением, о котором лучше молчать и забыть.

– О чем вы говорили? – лениво спросила Зухра, когда Джамиля вошла в одну из красивейших комнат гарема.

Тут жены Хасана иногда занимались рукоделием или болтали о том о сем, сидя на мягких, вышитых шелком подушках.

Это было завешенное яркими коврами, полное цветов помещение – некий прообраз райского сада, где они должны были исполнять роль гурий. Только здесь не было господина, который смог бы любоваться их красотой.

– Зюлейка ждет ребенка, – сообщила Джамиля, позабыв о слепой ненависти, которую Зухра питала к «дикарке», – Алим очень счастлив.

– Эта дрянь беременна? – Красивое лицо Зухры исказилось от отчаяния, куда более глубокого, чем непреходящее презрение к «бедуинке» и сознание своего превосходства. – О нет!

– Когда-нибудь это должно было случиться.

– Нет. Не должно. Если эта тварь родит сына, он станет первым наследником рода аль-Бархи. Этого нельзя допустить. Наследником может быть только сын Амира.

– У Амира нет сына, – с грустью напомнила Джамиля.

– Так будет! Не хватало, чтобы кровь рода аль-Бархи смешалась с кровью полудикого племени бедуинов!

Во взгляде Джамили сквозили осуждение и тревога, и Зухра поняла, что сболтнула лишнее. Нельзя поддаваться эмоциям, надо быть, рассудительной и хладнокровной.

Вернувшись к себе, женщина принялась метаться по комнате, будто дикий зверь. Она поняла, что проиграла в долгой и тайной борьбе с тенью давно умершей соперницы и последней волей покойного мужа. Если бездумная, оскорбительная по своей сути любовь Алима к дикарке принесет плоды, роду аль-Бархи, истинным представителем которого в глазах Зухры был только Амир, суждена позорная гибель.