Утром Амир уехал вместе с Хамидом и его всадниками. Надел плащ-абайе из грубой шерсти, повязал голову черным платком. Сев в седло, он последний раз посмотрел в ту сторону, где растаял след каравана Харун аль-Рашида, где остались отец, мать, Джамиля. И – прежняя жизнь.

Глава VIII

803 год, Багдад

Хасан и Ахмед сидели друг против друга в доме судьи и молчали. Молчание было тяжелым. Хасан только что подробно рассказал другу о том, что случилось на Хорасанском тракте. Он приехал в Багдад два дня назад и немедля вернул Джамилю обезумевшему от тревоги и горя отцу. А сегодня явился для серьезного разговора.

– Я думал, что ты больше не придешь, – промолвил Ахмед, поднимая на друга печальный взгляд.

– Почему нет? Разве ты меня чем-то обидел?

Ахмед вздохнул.

– Это я не уследил за ней. Не сберег. В результате ты потерял сына.

Хасан накрыл ладонью пальцы друга.

– Я не хочу говорить об Амире. Слава Аллаху, халиф сохранил ему жизнь, но для меня он умер. Отныне у меня остался только один сын. Когда государь вернется в Багдад, я представлю Алима ко двору. – Он сделал паузу и продолжил: – Я хочу поговорить о твоей дочери.

Ахмед произнес с краской в лице:

– Что говорить? Джамиля опозорена.

– Амир ее не тронул.

– Все равно. Она сбежала из дому с мужчиной! Ее никто не возьмет.

– Я возьму.

– Ты? – Ахмед сокрушенно покачал головой. – Она по-прежнему тебе нужна?

– Да. Я ее люблю и хочу сделать своей женой.

Ахмед сплел пальцы в замок. Он не желал неволить дочь и не хотел обижать друга юности.

– Но она… она только и говорит о любви… к твоему сыну.

– Это пройдет, – спокойно произнес Хасан. – Надеюсь, она понимает, что никогда его не увидит?

– Понимает. Но не может поверить.

Хасан поморщился. Он хотел избавиться от мыслей о девушке, но не мог. Всю дорогу начальник барида исподволь любовался прекрасными заплаканными глазами и грустным лицом Джамили. Наблюдал за тем, как степной ветер перебирает складки ее одежды, шевелит завитки волос. Восхищался ее движениями, полными неотразимой, естественной грации и красоты.

В дороге Хасан понял, что по натуре девушка кротка и послушна. Будет страдать, но покорится. А там и забудет. Привыкнет. Полюбит.

Он поднялся с дивана и с достоинством произнес:

– Я сказал свое слово. Джамиля – твоя дочь, тебе и решать, Ахмед.

Тот нерешительно осведомился:

– Твоя жена… что она сказала, когда ты вернулся?

Хасан вздрогнул. Что сказала Зухра? Она не говорила – кричала, вопила и выла. Рвала на себе одежду и волосы, срывала украшения. Обвинила его в том, что ради девчонки он погубил родного сына. Потом женщина уединилась в своих покоях и не выходила оттуда. Хасан понимал ее чувства, но, к своему удивлению, не испытывал жалости к жене. Именно она воспитала Амира порывистым, беспечным, себялюбивым, внушила ему то, что не должна была внушать: непокорность отцу, ненависть к брату.

– С Зухрой я справлюсь. Она не посмеет обижать Джамилю, – уверенно заявил он.

Ахмед тоже встал.

– Тогда по рукам! Надеюсь, с тобой моя дочь обретет смысл жизни и душевный покой.

Ожидая свадьбы, Хасан предпочитал проводить время в беседах с младшим сыном. Посвящал его в подробности дел главного почтового ведомства Багдада, учил тонкостям дворцового этикета. Хасану нравилось говорить с Алимом, нравилась внимательность, вдумчивость и скромность юноши. Амир никогда не мог выслушать что-либо до конца, усидеть на месте, у него часто менялось настроение, тогда как этот мальчик отличался спокойствием и серьезностью.

Алим вырос без матери, его детство прошло в тени старшего брата, который открыто пренебрегал их родством, но это не пробудило в нем ни злобы, ни зависти. Зухра никогда не упускала случая оскорбить и унизить сына покойной соперницы, потому ему, пожалуй, не хватало решимости и уверенности в себе. Отец старался внушить Алиму, что отныне он – его единственный сын и наследник, надежда и опора в грядущей старости. Так будет, даже если Джамиля (Хасан на это надеялся) осчастливит его детьми.

Прошло больше месяца. Алим был представлен ко двору великого халифа Харун аль-Рашида и получил место в главном почтовом ведомстве Багдада, где начал служить под началом отца.

Все шло своим чередом. Приближался день свадьбы Хасана ибн Акбар аль-Бархи с Джамилей, дочерью Ахмеда ибн Кабир аль-Халиди.

803 год, пустыня Нефуд

Пустыня оставалась пустыней: солнце нещадно жгло – к полудню песок раскалялся, будто угли в печи. Если налетал ветер, казалось, лицо овевает дыхание пожара, а глаза засыпает огненная пыль. Но теперь эта жестокая, непредсказуемая земля сделалась для Зюлейки вторым домом, куда более гостеприимным, чем тот, в котором она провела свое детство.

Сегодня она выходила замуж – без долгой подготовки, красивых нарядов и дорогих украшений. Это не смущало девушку, ибо у нее никогда не было ни драгоценностей, ни хорошей одежды. Она радовалась тому, что отныне у нее появится свой шатер, в котором она будет хозяйкой.

Свадьба была веселой и продолжалась до самой полуночи. Звучала музыка, певец-шаир воспевал красоту невесты и мужество жениха.

Ясин не слушал ни музыку, ни певца, потому что не мог услышать. Он смотрел на невесту и нерешительно улыбался смущенной, радостной улыбкой. Зюлейке нравился его взгляд, он был задумчивым и добрым.

Когда женщины отвели ее в шатер и оставили дожидаться мужа, девушке стало страшно. Она вспомнила Амира, который ее бросил, Шакура, который хотел взять ее силой, жестоко избил и оставил умирать в пустыне. Этот человек – незнакомый, чужой, и она должна позволить ему нечто такое, чего больше не хотела позволять никому.

Ясин приподнял полог шатра и вошел. По случаю свадьбы на нем была не козья шкура, а длинная рубашка с короткими рукавами и разрезами по бокам. Он снял ее и остался обнаженным. В тусклом, красноватом свете очага стройное, сильное тело блестело, будто смазанное маслом, во взгляде больших темных глаз пылала страсть. Ее муж был молод и красив. Наверное, это поможет ей пережить то, что она должна пережить…

Девушка легла на кошму и закрыла глаза. Зюлейка ожидала, что Ясин жадно набросится на нее, и приготовилась терпеть грубость, может быть, боль. Но он обращался с ней на удивление осторожно, его прикосновения были нежны и приятны.

Потом она лежала не двигаясь, ни жива ни мертва, ожидая, что сейчас он начнет ее бить, потому как поймет, что она уже была с другим, но он продолжал гладить ее волосы, целовать лицо и тело.

Зюлейка проснулась на рассвете и смотрела на спящего мужа. Сегодня их не станут будить, дабы они подольше побыли вдвоем. Вскоре Ясин открыл глаза и улыбнулся жене. Его улыбка была жизнерадостна и наивна. Он потянулся к ней, чтобы заключить в объятия, и девушка облегченно вздохнула. Зюлейка так никогда и не узнала, догадался ли он, почувствовал ли, что был у нее не первым. Ясин не выразил разочарования или гнева, он был полон признательности, благодарности и любви.

Они стали жить семьей: вместе ели, спали, работали, встречали закат и рассвет. Шейх Абдулхади подарил им на свадьбу несколько баранов и коз, ковер, посуду, и они жили не беднее других. Со временем Зюлейка научилась объясняться с мужем взглядом и жестами. Решившись сказать, что у нее будет ребенок, она взяла его руку, приложила к своему животу и улыбнулась. Он понял и просиял. У Зюлейки защемило сердце, оттого что она вынуждена его обманывать. Но выхода не было. Она говорила себе, что после родит еще детей, его детей.

Ясин был покладист и добр. Он безоглядно любил жену и желал владеть ею каждую ночь. Полная благодарности, Зюлейка радостно покорялась его желанию. Прежде никто не заботился о ней так, как Ясин. Окруженная вниманием мужа, девушка почти не вспоминала об Амире.