О масштабах шпионажа в ту эпоху мы можем судить по переписке египетского султана Калауна с монгольским ханом Ахмедом. В пространных посланиях рассерженные монархи осыпали друг друга упреками в преднамеренном засыле проведчиков, которые десятками и сотнями шли по торговым дорогам в обличье странствующих дервишей, нищих, христианских монахов, паломников, врачей.
По синайской дороге, тянущейся вдоль побережья, на каждом шагу попадались караван-сараи, которые египтяне называли ханами. В их внутренних двориках, обнесенных высокими глинобитными стенами, люди спали вповалку, расстелив на влажном песке войлочные кошмы либо прислонившись к сброшенным как попало вьюкам. Тут же, сбившись в кучу, дремали животные — ослики, мулы, верблюды. Неподалеку от хана, как правило, находилась сакия, где перед выходом в путь поили животных, а у главных ворот по обе стороны дороги — ветхие лавочки — хануты. В них продавали съестное, фураж, шорные принадлежности.
У самой границы была таможня, где с приезжих купцов брали закят — пятипроцентный налог с золота и серебра — и взимали пошлины в зависимости от рода товара и его количества. Не слушая причитаний и жалобных криков, угрюмые рослые таможенники острыми ножами взрезали шелковые или фибровые веревки, бесстрастно вываливали в пыль рулоны китайского шелка, бархата, камки, рисованных сирийских тканей с золотыми прошивками. Во дворе таможни пахло мускусом, перцем, гвоздикой, десятки ног втаптывали в песок золотые осыпи заморской хны и шафрана. Писцы скрипели тростниковыми каламами, составляя под диктовку таможенников нескончаемые списки рулонов, вьюков, бурдюков, кувшинов; босоногие платные свидетели нетерпеливо переминались с ноги на ногу в ожидании обещанного бакшиша.
В канцелярии начальник таможни эмир Изз ад-дин с утра до вечера выписывал разрешения на выезд и въезд. Без такой бумаги, скрепленной его печатью, никто не имел права пересекать границу. С вечера стражники граблями боронили песок, а поутру сам эмир выходил смотреть, не появились ли на нем за ночь подозрительные следы. За нарушителем высылались бедуинские конные разъезды. С пойманным эмир расправлялся на месте, не утруждая себя установлением личности и допросом.
Ибн Баттуту эмир встретил приветливо, мигом выписал ему все необходимые бумаги и даже выехал провожать до дороги. В этом сказалось преклонение перед ученостью молодого паломника, подтвержденной иджазами и рекомендательными письмами влиятельных богословов.
По пути в Иерусалим Ибн Баттута заехал в маленький городок Халиль, уютно расположенный в долине среди невысоких, покрытых густой зеленью холмов.
Чуть севернее почти соприкасающийся с предместьями Иерусалима Бейт Лахм — библейский Вифлеем, в окружении виноградников и оливковых рощ.
Расположенный на высоком холме, Иерусалим хорошо виден издалека. Над зубчатым срезом крепостной стены купола церквей, золото колоколов, точеные шпили мечетей. Предместья раскинулись в гористой местности; на склонах виноградники, оливковые рощи, фруктовые сады.
Насир-и-Хусрау так описывает Иерусалим:
«Окрестности и пригороды Бейт-ал-Мукаддас гористы, но вся земля там возделана и много масличных, фиговых и других деревьев. Воды там нет совершенно, но тем не менее там много богатств и жизнь дешева. Там есть хозяева, у каждого из которых колодцы и цистерны наполнены более чем пятьюдесятью менами оливкового масла; они развозят его оттуда во все страны света.
Теперь я опишу город Бейт-ал-Мукаддас. Это город, расположенный на вершине горы. Воды там, кроме дождевой, нет. В окрестностях есть ручьи, но в самом городе нет. Вокруг города возведена прочная стена из камней, скрепленных известью, с железными воротами. Около города нет ни одного дерева, так как город стоит на камне.
Это большой город. В то время, когда я посетил его, там было двадцать тысяч жителей. Там есть красивые базары, высокие здания; вся земля его вымощена каменными плитами. Где была гора или возвышение, их срезали и сравнивали, так что, когда идет дождь, вся земля в городе вымывается начисто.
В городе много ремесленников, и каждый цех занимает на базаре отдельный ряд».
Насир-и-Хусрау посетил Иерусалим в первой половине XI века.
Ибн Баттута — спустя три столетия, когда в историю Святого города уже вписали свои кровавые страницы европейские рыцари, пришедшие сюда «освободить Гроб Господень» от нечестивых сарацинов. Именно так любили объяснять свой грабеж и насилие участники крестовых походов.
В действительности же все обстояло иначе.
Путь на Восток был известен европейцам с давних времен. Тысячи и тысячи пилигримов со всех концов Европы ежегодно отправлялись в паломничество к святым местам. Многие из них религиозные цели сочетали с торговыми и, привозя на родину диковинные восточные товары, наживали солидный капитал. Путешествие в Левант было длительным и опасным, и паломники, как правило, собирались в крупных торговых городах, откуда огромными караванами отправлялись на Восток. По пути к ним присоединялись странствующие рыцари, мелкие феодалы, нищие клирики, ваганты, проходимцы и авантюристы всех мастей.
Европа полнилась слухами о баснословных богатствах восточных городов. Воспоминания о странствиях обрастали фантастическими домыслами, превращались в легенды о неге и роскоши, в которых утопали жители Леванта. Все это будоражило воображение и горячило кровь.
Между тем в XI веке европейское рыцарство вполне созрело для прыжка на Восток. Европа уже давно задыхалась от нехватки свободных земель. Все пригодные для земледелия массивы были распаханы. Порядок единонаследия, по которому феод передавался только старшему из сыновей, превращал остальных наследников в безземельных рыцарей, промышлявших военными авантюрами и грабежом. Сотни мелких феодалов со своими отрядами прятались в лесах, совершая оттуда дерзкие нападения на окрестные села или обозы проезжих купцов. Нетрудно понять, какие честолюбивые замыслы возбуждали в них рассказы богомольцев, возвращавшихся из святых мест. Безземельному рыцарству поход на Восток представлялся панацеей от всех бед, единственным способом поправить свои дела.
Богатства восточных стран манили и крупную феодальную аристократию, мечтавшую расширить свои владения за счет плодородных левантийских земель, основать там вассальные государства по подобию своих европейских феодов.
Не в меньшей степени в территориальных захватах были заинтересованы итальянские торговые города Генуя, Венеция, Пиза, стремившиеся полностью прибрать к рукам посредничество в торговле между Западом и Востоком. Для этого им необходимо было остановить продвижение турок-сельджуков в Малой Азии и вытеснить из средиземноморских портовых городов своего традиционного конкурента — Византию, которая все еще сохраняла значительное влияние в восточном Средиземноморье. Осуществить эти цели можно было лишь с помощью военных кампаний, и итальянские торговые города выразили готовность организовать снабжение рыцарских армий оружием и продовольствием и на своих судах обеспечить переброску их морем к левантийским берегам.
Католическая церковь, заинтересованная в росте доходов, объявила крестовые походы богоугодным делом. Папство рассчитывало, что военная экспедиция станет первым шагом в осуществлении его главной политической цели — установлении господства над всем христианским миром.
Выступая в 1095 году на церковном соборе в Клермоне, папа Урбан II призвал верующих отправиться в святые места для «освобояедения Гроба Господня». Речь папы вызвала взрыв религиозного фанатизма.
— Бог так хочет! — кричали верующие, тут же нашивая на одежды красные кресты.
Стараясь привлечь к крестовым походам как можно больше людей, церковь объявила о льготах, предоставлявшихся их участникам. Все, кто имел долги, освобождались от их уплаты на время своего пребывания в походе; крепостные, принявшие крест, выходили из-под власти своих господ. Тысячи и тысячи крестьян, доведенных до отчаяния голодом и чудовищной эксплуатацией, вливались в ряды крестоносного ополчения.