Недоумевающий Апраксин развернул лист. Как в тумане вчитывался он в полученное известие. «Воз­вратить туркам Азов, уничтожить крепости в Таганро­ге, Каменном затоне, Самаре, уничтожить все корабли флота…»

Подняв голову, смотрел пустым взором мимо улы­бающегося капудан-паши. «Што стряслось-то? Одним махом все труды насмарку? Ножом по живому телу! Кровушки-то сколько пролито, живота положено!» Протянул фирман турку.

— Мне не ведомо сие. Покуда от государя приказ не поступит, действий никаких предпринимать не ста­ну. — Кивнул головой, разговор, мол, окончен.

Согнав улыбку, так же ловко подхватив полы хала­та, капудан-паша быстро спустился по трапу, явно не­довольный приемом.

Глядя вслед удаляющейся шлюпке, Апраксин вдруг подумал о Петре: «Воевал бы у моря, как Доси-фей завещал. А то ринулся очертя голову в омут. — За­першило в горле, закашлялся. — А ежели сие все правда?..»

На этот раз обыкновенно осторожный царь промах­нулся, забыв поговорку: «Не ставь неприятеля овцою, ставь его волком».

Битва с турками в излучине Прута могла бы приве­сти и к успеху русских войск. Но, не зная всех сил не­приятеля и опасаясь разгрома, Петр боялся рисковать. К тому же он больше прислушивался к Шафирову и Екатерине Алексеевне, чем к генералам.

По мирному договору царское войско покинуло мес­то битвы с оружием, развернутыми знаменами. Под гро­хот барабанов… Как и водится у азиатов, турки взяли за­ложников: Шафирова и сына фельдмаршала, генерала Шереметева, чтобы заставить царя до конца выполнить обязательства. Царь, покинув армию, отправился с женой в Варшаву, а Апраксину послал весточку, где изли­вал душу: «Хотя я николи б хотел к вам писать о такой материи, а которой принужден ныне есмь, однако ж, по­неже так воля Божия благословила и грехи христиан­ские не допустили… и тако тот смертный пир сим окон­чился, которое хотя и не без печали есть, лишиться сих мест, где столько труда и убытков положено, но однако ж чаю сим лишением другой стороне великое подкреп­ление, которое несравнительною прибылью нам есть».

Письмо несколько успокоило душу: Петр, сглажи­вая свои промашки, старался приглушить их конкрет­ным делом, вселить надежду в Апраксина.

— Мудро государь рассуждает, — сказал тот Крюй-су, — теперича у нас единая забота, шведа побить до конца, флот Балтийский крепить. Давай-ка, вице-ад­мирал, поторапливайся, уводи кораблики, которые можно, да поезжай на эскадру в Петербург.

С болью в сердце уничтожали они корабли — разби­рали, сжигали, некоторые ценные, как «Предистина-ция», «Ласточка», продавали туркам за десятки тысяч червонцев.

Добротные галеры Крюйс повел по Дону в Черкассы.

После нового года Апраксин передал туркам Азов, спустя месяц взорвал крепость Таганрог.

Так прискорбно для России завершилось второе взятие Азова, ключевой крепости к южным морям…

Не в пример этому невезению на Севере молодой флот России одержал верх над шведским флотом, имевшим вековые традиции. Победы Балтийского фло­та при Гангуте и у Гренгама были решающим вкладом в успешный исход многолетней войны с заморским противником.

Адмирал Петр Романов не почивал на лаврах, пред­принял Персидский поход. Россия стала господствую­щей державой на Каспии. В ту же пору готовил Петр I экспедицию на Мадагаскар, снаряжал вояж на Тихий океан «обыскивать берегов американских».

И все эти годы единственного в истории русского императора-флотоводца не покидала дума о возвраще­нии Азова и выходе на берега Черного моря…

* * *

Менялись владельцы российского трона, но никого из них и в мыслях не заботили интересы державы.

Десять лет спустя, в царствование Анны Иоаннов-ны, первый кабинет-министр, протеже Петра Велико­го, обрусевший вестфалец Андрей Остерман как-ни­как, а не позабыл прошлые обиды на турок. Еще во вре­мена короткого царствования малолетнего Петра II, по­сле кончины Федора Апраксина, он стал заведовать морскими делами. Помогало прежнее его состояние при особе вице-адмирала Крюйса, который, собствен­но, и вызвал Остермана из далекой Вестфалии в Рос­сию. Остерман председательствовал в «Воинской ко­миссии для рассмотрения и приведения в добрый и над­лежащий порядок флота, адмиралтейств и всего, что к тому принадлежит».

Утихомирив польскую шляхту на севере, Остерман решил испытать фортуну на южных берегах. Благо, он получил обнадеживающее донесение из Константино­поля от посланника Алексея Вешнякова. «Страх перед турками держится одним преданием. Теперь турки со­вершенно другие, чем были прежде. Все как будто предчувствуют конец своей беззаконной власти, и да сподобит всевышний Ваше Величество ее искоренить». Зачитав вести от Вешнякова, Остерману не стоило больших усилий, чтобы склонить императрицу Анну Иоанновну на свою сторону.

Остерман пригласил генерал-фельдмаршала Бур-харда фон Миниха и адмирала Головина. Первый вер­ховодил Военной коллегией, второй председательство­вал в Адмиралтейств-коллегий.

— Ныне обстоятельства располагают к возврату державы нашей на берега Черного моря, — испытующе глядя на Миниха и Головина, степенно начал, как обычно, не спеша, с расстановкой Остерман.

«Видимо, войну султану объявим», — обрадовался в душе Миних, которому давно грезился жезл генера­лиссимуса.

Но первый кабинет-министр разочаровал его:

— Первым делом, полагаю, надобно двинуть полки генерала Леонтьева в Крым. Войну Порте объявлять покуда не станем, отговоримся, мол, хана крымского проучить надобно.

Миних самодовольно ухмыльнулся:

— Туркам все одно войну объявим. Мы теперь в си­ле. Глядишь, Константинополь отхватим.

Остерман перевел взгляд на Головина.

— Тебе ведомо, Змаевич на Дону изготовил пушеч­ных прамов6 полсотни и галер столько же. В Брянске для подмоги на Днепре и у моря на верфях замешка­лись. Надобно там теребить Дмитриева.

Остерман, как всегда, непроницаемо хранил безраз­личие на лице, но все же едва заметно улыбнулся кра­ешком губ.

— Начнем штурм Азова, тогда и войну объявим Порте. А там, с Божьей помощью, и Черное море у ба­сурман отвоюем.

* * *

Понт Эвксинский, как звали Черное море древние римляне, издавна служил связующей акваторией для торговых связей и ареной борьбы народов.

Во времена Рюрика киевский князь Олег воевал на судах Царьград, Константинополь, столицу Византии. Нашествие османских турок навсегда отрезало этот благодатный край от европейских стран. Но поскольку Стамбул, так турки назвали Константинополь, лежал на важнейших торговых путях, между Европой и Азией и здесь пребывал турецкий султан, все европейские державы посылали сюда своих лучших дипломатов.

Отправляя к султану Ивана Неплюева, Петр I со­хранил за ним все привилегии морского офицера.

Вначале за успехи пожаловал чином капитана пер­вого ранга. Апраксин чтил заветы Великого Петра, Неплюев стал при нем капитаном-командором, а затем и шаутбенахтом, то есть контр-адмиралом. Того ни прежде, ни после Неплюева не случалось в дипломати­ческих апартаментах Коллегии иностранных дел.

В прошлом, 1735 году Неплюев стал прибаливать и запросил отзыв для лечения. Вместо него резидентом назначили Алексея Вешнякова.

Передавая ему дела, Неплюев вводил Вешнякова в курс дела:

— Послы Швеции да Франции испокон, сколь по­мню, ужами вьются перед турками, дабы нас, россиян, отсель выжить. Более того, ночью спят и во сне видят, как бы подлость нам какую свершить. Натравливают султанских чинов, визиря да рейс-эфенди супротив нас, дабы те всякие подлости в уши султану нашепты­вали.

Неплюев долго, не один день терпеливо объяснял тонкости интриг, заводимых недругами России.

— Им што, втравить султана супротив нас в войну, а самим, хоть бы тем же шведам, позариться на наши Северные земли. Когда в Польше свара заварилась с Лещинским, шведы да французы каждодневно наусь­кивали турок супротив нас.

Вешняков хорошо помнил и знал всю подоплеку этих интриг по переписке с Коллегией иностранных дел, где он тогда служил.