– И ты будь здорова, госпожа епископ! – поклонился Солтерис. Он слегка прикоснулся к пальцам женщины своими пальцами – формальный контакт, но знак вежливости и доброжелательности.

– Ты написал в своем послании, что хотел бы встретиться с человеком по имени Антриг Виндроуз?

Они направились к Башне, и воины окружили их со всех сторон. Вообще-то все это попахивало ловушкой, западней. Это тем более логично было бы предположить, зная тайную зависть Церкви к Волшебникам, которые были единственной группой населения, не признававшей ее власти над собой, над своими душами. Особенно встревожил Кериса скрип цепей поднимаемого моста. Он оглянулся и понял, что если придется спасаться бегством отсюда, то сделать это будет трудновато; под стеной во дворе не было ни единого строения, так что о попытке бежать, забравшись на крышу и спрыгнув с нее вниз, не могло быть и речи, к тому же такие прыжки сами по себе опасны – прыгать с такой высоты – это запросто сломать себе ногу. Воин заметил еще одну деталь – высокая стена преграждала доступ ветрам, свободно гулявшим между холмов. Тут было тихо и спокойно. Вокруг сновали послушники с печальными лицами – впрочем, такие физиономии были у всех, кто только собирался стать монахом, и проходил испытательный срок, – ведь им приходилось работать и за себя, и за тех, кто этот испытательный срок уже прошел. Конечно, эти люди сами выбрали свой жизненный путь, но Керису все-таки стало жаль их, когда он представил, что всю жизнь они должны будут провести здесь, среди этих серых стен, обивая каменные плиты двора.

Епископ сделала легкий знак рукой, и главный стражник с трудом отомкнул тяжелые замки, которыми была буквально обвешана ведущая в Башню дверь. Дверь со скрипом отворилась, и из нутра Башни пахнуло могильным холодом. Керис заметил, что к внутренней стороне двери приделана какая-то металлическая пластина. В табличку, в свою очередь, был вделан свинцовый кругляш размером с имперскую золотую монету. Едва только он посмотрел на этот свинец, как на него вдруг напала жуткая тошнота, отвращение, словно крыса пробежала по его телу. Керис поспешно отвернулся, дыша, как выброшенная на берег рыба. Краем глаза он успел заметить, что дед испытывает нечто похожее.

Впрочем, Керис сразу понял, в чем дело. На двери была прибита та самая печать Бога Мертвых, которая обладала магическими свойствами привязывать к себе волшебную силу, если та оказывалась в непосредственной близости от нее. Один из стражников снял печать и куда-то унес ее – чтобы архимаг смог беспрепятственно войти в дверь. Только тут Керис понял, какой силой действительно обладает Башня Тишины. Он также знал, что нет такой силы, которая смогла бы заставить его прикоснуться к этой печати, что бы ему ни говорили и кто бы этот приказ ни отдавал.

Его собственное волшебство было не столь уж могущественным и, как подозревал Керис, еще уменьшалось. Парню казалось, что там, в сумрачном нутре Башни, он угадывает какую-то другую могущественную силу, которая только и ждет, чтобы кто-то попал в ее власть. Ему не хотелось думать, что могущественнее – сила Башни или сила его деда. Только теперь воин понял слова Солтериса, что тот хотел бы надеяться, что Антриг после семи лет пребывания в Башне не лишился рассудка.

Наконец они пошли в Башню. В конце узкого прохода находилась комнатка-закуток – для охраны. Это небольшое пространство было довольно ярко освещено коптящими факелами. Окон в Башне не было, приток свежего воздуха обеспечивала какая-то особая система вентиляции, которая, впрочем, работала не совсем хорошо. Они стали подниматься по винтовой лестнице на верх Башни. Идти приходилось очень осторожно – ступеньки тут были очень крутыми и какими-то осклизлыми. Впереди и сзади шли послушники Церкви с факелами в руках. Опираясь на всякий случай руками о стену, Керис поднял голову и увидел, сколько же на сводах лестницы накопилось копоти – видимо, ходили по этой лестнице довольно часто. А может, это были слои многих столетий.

Наконец они поднялись на самый верх. Керис заметил – та комната, к которой они шли, находилась под самой крышей Башни, и была очень маленькая, но чистая. В ней не было даже той вони, которая пропитывала комнату для охранников внизу. Парня очень удивило, что здесь было громадное количество книг. Книги были сложены на импровизированных полках, составленных из деревянных ящиков. Еще больше книг было свалено грудами в углах и возле небольшого столика, стоявшего у стены. Стол был весь завален какими-то бумагами. Среди бумаг Керис заметил замысловатую чернильницу, сломанные и целые перья для письма, увеличительные стекла, небольшой глобус, пожелтевшие свитки, две астролябии и какие-то невиданные им раньше инструменты, по-видимому, для измерения чего-то. В одном месте стайкой сбились около дюжины чашек и плошек, в которых виднелись остатки чая. На некоторых листах были написаны какие-то мудреные математические формулы, начерчены разнообразные геометрические фигуры. Там же были рисунки – кленовый лист, кость, епископ, звезды на небе, подсвечник, заляпанный застывшим воском от сгоревших свечей.

Епископ постояла на пороге, неодобрительно оглядывая царивший в комнате беспорядок. Затем она сказала охранникам:

– Отведите его вниз.

Они повернулись к другой двери, которая вела, насколько Керис понял, к другой лестнице и, по всей видимости, к крохотной комнатке без окон, которая находилась наверху. Парню стало даже жаль, что сейчас все они так грубо вторглись в наверняка ставшее уже привычным для узника уединение. Не успели воины подойти к двери, как дверь распахнулась от удара с другой стороны, и в комнату, точно ураган, ворвался Антриг Виндроуз.

– Моя дорогая Герда! – Маг, точно ураган, пронесся мимо остолбеневших охранников, как будто не заметил их. Расшаркавшись по моде седой старины, он церемонно и радостно поднес к губам руку епископа. – Как хорошо, что ты заглянула! Что там у вас стряслось? Когда ты была тут в последний раз – полгода назад? Или все семь месяцев? Как твой ревматизм, все беспокоит? Ты пользовалась травами, которые я тебе порекомендовал?

– Нет! – Епископ в раздражении вырвала руку. – И еще раз нет, мне лучше не стало! Я привела…

– Тебе действительно нужно было сделать это, пока не пошел дождь! Солтерис! – Теперь затворник смотрел на архимага, внимательно и испытующе глядя в его лицо сквозь толстые стекла очков. Он схватил Солтериса за руку и воскликнул: – Я же тебя, почитай, лет пять, кажется, не видел?

Высокий, худощавый, но уже немолодой Антриг выделялся узким лицом, обрамленным седой копной волос и такой же всклокоченной бородой. На шее у него болталось некое подобие хрустальных бус. Метавшиеся за стеклами очков серые глаза совершенно не производили впечатления глаз уравновешенного и вообще нормального человека. Месяцами, если не годами, он видел только охранников, но в его сочном живом голосе не слышно было ни упрека, ни недовольства. Казалось, что для этого человека время приостановило свой ход.

– Да, наверное! – спокойно отозвался архимаг, хотя Керис, взглянув на деда, понял, что тот явно обеспокоен таким состоянием Антрига.

Антриг, наклонив по-птичьи голову, некоторое время еще смотрел в глаза Солтериса, потом отвернулся. Несмотря на кажущуюся мешковатость и неуклюжесть, передвигался он по комнате довольно проворно.

– А это Керис, ведь правда? Керис, сынок твоей Телиды! О, Керис: ты, верно, не помнишь меня! Тогда тебе было лет шесть, не больше!

– Нет, что вы! – неожиданно нашелся Керис. – Я вас неплохо помню!

Серые глаза вдруг засветились каким-то особым огоньком – в них читалось удивление и даже подозрение.

– В самом деле? – живо поинтересовался заключенный. – В последний раз мне говорили такое в тот момент, когда мне в спешке пришлось покинуть город Ангельской Руки. – Тут он перевел взгляд на Солтериса. – Ты не хочешь попить со мной чаю? И ты, моя дорогая Герда. – Епископ нахмурилась – ей явно не нравилось такое фамильярное обращение со стороны заключенного. – И эти господа тоже, конечно же, – старик кивнул в сторону охранников и шагнул к небольшому очагу, на котором уже закипал чайник. Несмотря на то, что на дворе стояло лето, огонь тут был совсем не лишним. Башня была сырой, а тут было холодно – через узкие щели, служащие окнами, проникало, должно быть, в самые солнечные дни и то не слишком много света. Что уж говорить о тепле!