— Пил я ваш этот шарлак. А бутылок из-под водки разве тут не было?

— Да я откуда знаю. Их Машка собирает, это её пушнина. А, вот и она!

Действительно, в раздевалку, под грохот ведер и швабры вошла толстая баба лет шестидесяти.

— Здорово, — поприветствовала она мужиков.

— Долго жить будешь, подруга только что мы тебя тут вспоминали.

— Чего меня вспоминать? Плохо вымыла что ли в прошлый раз?

— Да нет, не в этом дело. Слыш, Маш, ты тот день, когда заводские тут бутылки набили, помнишь?

— А то не помнить! Я порезалась тогда по их милости. Палец вон гниёт до сих пор.

Она оттопырила толстый, с сосиску, средний палец в резиновом напальчнике.

— А бутылок из-под водки тут не было? — задал свой вопрос Колодников.

— Нет, не было, я бы запомнила. Шарлак они пили, это точно. Здоровую такую банку из-под пороха испоганили, пятилитровую. Видно, только что с завода вывезли.

— Почему это видно?

— А она с крышкой была. Та ещё мокрая была, в шарлаке.

— Сколько же они спирта выпили? — Скорее сам себя, чем окружающих спросил Андрей.

— Литра три, не меньше, — сказала уборщица.

— А ты то откуда знаешь? — засмеялся Андреевич. Засмеялась и уборщица.

— Так я двадцать лет на заводе проработала, бригадиром в одиннадцатом цехе. Там этого шарлака у нас — какого хочешь! И пятипроцентного, и сорокапроцентного. Этот вот точно сорокопроцентный был. Сколько я своих мужиков гоняла из-за этого шаралка! Нажрутся этого дармового «коньяка», и валяются, придурки, по углам. А план делать надо? Кому? Мне приходилось!

— Так откуда три литра то взялось? — спросил Андрей. — Почему три, а не два, или не один?

— А это по комку видно. Вот такой, — она показала рукой что-то размером с голову быка, — комок шарлака в банке был. Значит, и спирта много было. Они тут все углы облевали.

Колодников подвёл итог.

— Понятно. Значит, погуляли парни нехило, попарились хорошо, а потом одного потеряли.

Теперь с ним не согласился мастер.

— Нет, пить то они могли, а вот насчёт попариться да искупаться, так это вряд ли. Не работала в тот день сауна. ТЭН сгорел.

— Это точно? — не поверил своему счастью Колодников.

— Конечно. У меня в журнале всё записано. Пойдёмте.

Они спустились вниз, и Андреевич процитировал ему запись в одном из журналов.

— Где она? Вот-вот, эта запись. "Не работает сауна, сгорел ТЭН". Это одиннадцатого числа, а напротив запись — "ТЭН заменили". Тринадцатое ноября. Так что — двенадцатого они попариться никак не могли.

"Так, ну, то, что они пили не водку, а шарлак, это враньё понять можно. Шарлак ведь они вывезли с завода, а это уже преступление. А вот зачем нужно было врать про сауну? Непонятно", — думал Андрей, возвращаясь обратно в отдел.

К вечеру он дозвонился до Мазурова.

— Слушай, Михалыч, а откуда взялась у тебя эта версия про сауну? Кто первый сказал про неё? Этот машинист?

— Ну да, кто ещё то? Я же только этого Кракина и опросил, забыл, что ли, уже?

— Да нет, помню.

— Я же его накрыл прямо дома, он ещё не проспался после смены.

— И он тебе заливал про водку, про пиво, про сауну?

— Ну да, всё точно так и было. А что?

— Да нет, ничего. Всё понятно. Спасибо, друг.

После длительных раздумий Андрей сделал самый логический вывод: "Похоже, всё было так: Каркин, ещё с похмелья начал врать Мазурову про водку и сауну. Чтобы не разойтись в показаниях, он начал обзванивать всех остальных, потом они ещё раз договорились на работе, а последняя «спевка» прошла уже тут, у дверей моего кабинета. Недаром эти двое, сцепщик и помощник, припёрлись в одно время. Но, раз есть нужда врать, значит — есть что скрывать. Надо, пожалуй, брать их, и крутить по серьёзному".

Но, вскоре его отговорили делать столь привычные следственные действия.

Глава 27

Очень ранним утром злой и раздосадованный Николай Соколов, возвращался домой. Бизон заставлял их уже две ночи в буквальном смысле патрулировать улицы Кривова.

— Вы его упустили, вы его мне и доставьте.

— Да где мы его возьмём? — роптала братва. — Лёг этот хрен на дно, и х… теперь найдёшь!

— Да. А прошлой ночью он чего-то выехал? Значит и ещё может проявиться. Так что, если кого этой ночью застану в постели — опущу как в зоне малолетку. И не сидеть по барам, а то я вас знаю. Дай вам волю — из жопы корни расти начнут.

Из патрульных самым активным был, конечно, Сыч. На время он взял у брата его старенький «Мерседес» двухсотпятидесятой модели, и активно тралил улицы города. Он же, Сыч, не давал халтурить и всем остальным. При малейшей попытке кого-нибудь из братков вильнуть в сторону, и чуть подольше засидеться в каком-нибудь баре, он тут же звонил Бизону, и тот, со сна, в гневе был ещё более страшен. Но, все потуги кривовских «быков» были тщетны. Проклятый недоносок со странным погонялом Кежа пропал, как на морском дне. От такой безысходности «быки» к концу ночи накачивались уже не пивом, а водкой или текилой в зависимости от вкуса. Съезжались в какой-нибудь глухой тупичок втроем-четвером, и хлестали спиртное, матерно полоская при этом Бизона, гавнюка Сыча, и этого маломерку Кежу.

Так что этим ранним утром Коля Соколов был совсем не в форме. С литр водки полоскался в его организме, и усталость смешивалась с опьянением. Но, не даром братва дала ему кличку Гонщик. Ездить медленно он не умел и штрафы за постоянное превышение скорости составляли большую часть его расходов. В этот раз он переборщил во всём: в скорости, в наглости, и, не вписавшись в поворот, вылетел на тротуар. Сначала был удар о бордюр, потом ещё один, поменьше, перед стеклом «Джипа» взлетели вверх чьи-то ноги, грохнуло ещё один раз, уже на крыше. Гонщик бы смылся с места происшествия, иных мыслей у него не было. Но у мощного, но старенького «джипа» в первый раз за долгую, честную жизнь заглох мотор. Николай успел только выругаться, как распахнулась дверь, и здоровенный мужик в мгновении ока выволок его на улицу.

— Ты, сука, ты же Сашку замочил, козёл! — заорал он, нанося первый удар по лицу Гонщика. Как оказалось, Соколов врезался в толпу мужиков, спешивших на раннюю, рабочую электричку. Гонщик служил в спецназе, но в эти секунды он ещё находился в трансе от всего происшедшего, и только серия мощных ударов по лицу заставила его выйти из этого состояния. Перед ним было трое предельно злых работяг, но, когда к месту происшествия приехал наряд автоинспекторов, бой уже заканчивался. Соколов был в крови от головы до ног, но два его противника уже без чувств лежали на земле, и только третий, тот самый здоровяк, никак не хотел ложиться под ударами Гонщика, более того, отвечал ударом на удар. Кончилось это тем, что они обессилили, и, находясь в состоянии «клинча», упали на землю, и начали кататься, как два школьника на перемене.

— Хорош! Ну-ка, разойдись! — закричал Николай Кучков, с помощью полосатой дубинки пытаясь разнять противников. Сначала его самого чуть было не свалили на землю, потом раздался хруст, и у оторопевшего инспектора в руке остался одна рукоять.

— Вы, придурки! Вы чего сделали?! — заорал Кучков.

— Хлеба лишил, — съехидничал один из зрителей «поединка».

— Орудие труда сломали, — подхватил второй.

— Пошли, а то на электричку опоздаем, — резюмировал третий.

Конец этому нудному поединку положил Леонид Голод. Когда народ чуть рассеялся, он оглянулся по сторонам, потом наклонился, и резко ударил ребром ладони здоровяка, находившегося сейчас сверху, по шее. Тот сразу обмяк, и, почувствовав волю, Гонщик со звериным рыком выбрался из-под тела своего обидчика. Встав на ноги, он пожелал, было, ударить своего поверженного противника ногой по лицу, но Голод ловко толкнул его в сторону своей машины, и не успел Соколов прийти в себя, как за его спиной защёлкнулись наручники. Поняв это, Гонщик взревел: — Отпусти! Ты, козёл…!