Собеседник. Ведомственного единства?

Автор. Скорее общеведомственного единства. Многое делалось врастопырь. Был Центральный Комитет партии, который казался заглавным в нашем понимании. Но, к сожалению, и в самом Центральном Комитете был отдел Международный, был отдел Административный, были и другие отделы, но не было единства даже между ними. Могло не быть единства в методах и действиях, в понимании конкретной ситуации, но самое печальное, не было единства в идеологии. Такое положение вытекало из того, видимо, что была святая вера в нашу непобедимость.

Это прямое следствие догматизма.

Собеседник. Значит, даже чисто бюрократически эта система была очень несовершенна, ее КПД был существенно ниже, чем у людей, которым вам пришлось противостоять.

Автор. Безусловно, после Сталина в стране не стало, по существу, центра, который бы управлял. Это не значит, что должен быть диктатор, нет. Но хорошо, если бы информация, стекавшаяся по всем каналам, серьезно анализировалось и на базе анализа вырабатывалась политика и линия. А у нас анализ делал тот, кто первый прибегал к Генеральному секретарю. Поэтому многие делали одну и ту же работу, но каждый по-своему.

Идеологически топтались на месте. Хорошо, раскритиковали Сталина, раскритиковали систему, а взамен-то ничего не дали. Позволю некоторую вольность. Посмотрите, какие у нас были открытия в идеологическом плане после Сталина. Во время Никиты Сергеевича идеологией занимался Петр Нилович Демичев, да?

Собеседник. Да, Демичев. Хотя, по-моему, он и позже был, Суслов вообще занимался всю жизнь.

Автор. Какой был теоретический вывод? Теория развитого социализма (почему развитого, а не развитого, никто объяснить не мог). Затем — «экономика должна быть экономной». Следующее: «труд — дело трудное». Это краеугольные камни. На последнем этапе «теория нового мышления» (почему-то опять не мышления). Вот и весь идеологический арсенал.

Был Андропов, который поставил вопрос: «В каком обществе мы живем?» Может быть, если бы ответили на этот вопрос, могли бы что-то изменить и зажить по-другому. Но на него не ответили. Из марксистской философии надо было делать практические выводы. Развивать теорию применительно ко времени.

Возьмите те же Соединенные Штаты. И там действует координационный центр. Он вырабатывает единую линию и соответствующие рекомендации.

Но возьмите Международный отдел ЦК КПСС. Он ведь тоже в этой сфере работал. А что, он сотрудничал всерьез с КГБ или с ГРУ? Нет, такого не было даже с внешнеполитическими ведомствами.

Это был очень серьезный изъян. Также и внутри страны. Как начальник 5-го Управления чувствовал это, может быть, острее, чем кто-либо, потому что видел: подход на местах к проблемам, в решении которых участвовало 5-е Управление (в Москве, в Киеве, в Ташкенте), — совершенно разный. Найти общую линию не всегда удавалось. По линии безопасности — да. Но поскольку вся безопасность шла под контролем партийных органов, то трудностей хватало в избытке. Местные руководители опасались раскрывать положение в регионах. Легче было утверждать, что в стране все в порядке, никаких проблем нет. И это, конечно, серьезно сказывалось в том числе и на работе органов безопасности. Так утрачивалась объективность в оценке положения. Это одна сторона дела.

Вторая, которая очень созвучна с первой, это то, что за все время после войны никто всерьез не занялся проблемой, как дальше жить и существовать государству с точки зрения прежде всего его экономической основы. Когда говорят о тяжелых периодах нашей истории (хочу, чтобы меня правильно поняли, не хочу оправдывать никаких репрессий, это оставляю за скобками, это другая тема), то нельзя не смотреть, в каких условиях развивался Советский Союз. Приход к власти большевиков, Гражданская война. Кстати, не большевики ее начинали.

Приведу один документ.

В июле 1919 года на сделанный в английском парламенте запрос военный министр Черчилль дал следующее разъяснение: «Меня спрашивают, почему мы поддерживаем адмирала Колчака и генерала Деникина… Я отвечу парламенту с полной откровенностью. Когда был заключен Брест-Литовский договор, в России были провинции, которые не принимали участия в этом постыдном договоре, и они восстали против правительства, его подписавшего.

…Они образовали армию по нашему наущению и, без сомнения, в значительной степени на наши деньги. Такая наша помощь являлась для нас целесообразной военной политикой, так как если бы мы не организовали этих русских армий, германцы захватили бы ресурсы России и тем ослабили бы нашу блокаду.

…Таким образом, Восточный фронт нами был восстановлен не на Висле, а там, где германцы искали продовольствие. Что же случилось затем? Большевизм хотел силой оружия принудить восставшие против него окраины, сопротивлявшиеся ему по-нашему наущению» (Times. 1919. 30 июля).

Что надо было для того, чтобы выстоять в Гражданской войне? Хочу говорить об экономике. Конечно, надо было распоряжаться экономикой, распоряжаться, принуждая ее, даже силой. Иначе — не выжить. Ну, хорошо, пережили Гражданскую войну. Начали что-то творить. Но ведь передышки, по существу, не имели. Много можно говорить, что НЭП прекратили рано. Да, наверное, рано, а куда было деваться, ведь надо было создать какую-то мощь, которая могла бы противостоять военной угрозе. И, конечно, тут наступали, по Маяковскому, «на горло собственной песне», лишь бы только создать оборонные мощности. Создали. Война. У нас просто не было времени думать над тем, как еще можно развиваться. Потому что, если бы растягивали хоть какую-то передышку, обязательно оказывались бы под ударом. Худо-бедно выдержали. Сейчас можно говорить, что плохо воевали, но все-таки победили. Послевоенный период. Разоренное государство. Или идти, грубо говоря, в кабалу, или попытаться самим встать на ноги. Попытались. И в общем-то не так уж плохо встали. Далее наступал период, когда необходимо было развиваться на вновь созданной экономической основе. Тем более получили многолетнюю передышку.

О Сталине не принято говорить в положительном ключе, но хочу сказать, что «Экономические проблемы социализма в СССР» зря не читают сегодня. В этой работе Сталин писал об объективных экономических законах социализма, то есть о том, что не все у нас гладко в экономике. А вместо того чтобы дальше задуматься над этим, в ходе критики культа Сталина, совершенно справедливой, выплеснули и ребенка.

Во времена Никиты Сергеевича Хрущева все было вроде очень хорошо. Но посмотрите. Остатки какие-то, мелкие остатки частнособственнического дела — ликвидированы. Даже колхозам предпочитали совхозы, то есть государственное хозяйство. Разве это было разумно? Нет. Хотя прогрессивное мышление Хрущева, утверждение законности в стране, его авторитет позволяли таких вещей не делать. А отбросили страну очень далеко. Хотя имели возможность спокойно подумать, куда и как двигаться дальше.

Затем были реформы Косыгина. Пусть половинчатые, но тем не менее заботились о будущем, думали над тем, что же делать. К сожалению, это не поощрялось. Думается, что беда, с которой пришли к концу 1970-х годов, состояла в том, что как «завели этот мотор» один раз, то решили, что он вечен. А вечных двигателей, как известно, не бывает.

Какие мощности накопил только ВПК, в том числе мозговые! Их бы в сферу народного хозяйства. И думаю, что строй выжил бы. Он стал бы иным, была бы допущена и частная собственность, но социализм сохранен.

Если строго говорить, возвращаясь к марксизму и к Ленину, то изначально в марксизме, и в ленинизме тем более, речь шла о ликвидации частной собственности на производство средств производства. А в ходе всех извращений дело распространилось вплоть до личной собственности. Ликвидировали промысловую кооперацию, ликвидировали все. Зачем забрали скот у частника, приусадебные участки у колхозника? Мы бы по-другому жили. Но к сожалению, это все теперь воспоминание.

Но просчет в экономической структуре прежде всего сказался на гибели государства.