Орм кивнул и признал, что в том, что говорит брат Виллибальд, что-то есть, поскольку он сам был свиде­телем всего этого.

— Теперь я начинаю понимать,— сказал он,— почему не удался мой план выкурить вас оттуда. Несомненно, Бог или кто бы ни был тот, к кому вы взывали, приказал подняться ветру и сдуть дым.

Брат Виллибальд ответил, что именно это и про­изошло. Господь разгадал их злобные планы и нару­шил их.

Орм сидел молча, в неопределенности подергивая себя за бороду.

— Моя мать в старости стала христианкой,— ска­зал он наконец,— она выучила две молитвы, которые часто повторяет, считая их наиболее действенными. Она говорит, что эти молитвы спасли меня от смерти и сделали так, что я приехал домой, пережив столько опасностей, хотя возможно, что Синий Язык и я тоже внесли свою лепту в преодоление их, и ты тоже, маленький монах. Теперь мне начинает казаться, что я тоже могу попросить Бога помочь мне, ведь он многим помогает. Но я не знаю, что он попросит у меня взамен, не знаю я и как к нему обратиться.

— Ты не можешь просить Бога помочь тебе,— ска­зал брат Виллибальд решительно,— до того, как ста­нешь христианином. А христианином ты не можешь стать, пока не крестишься. А креститься ты не можешь, пока не отвергнешь своих ложных богов и не станешь убежденно веровать в Отца, Сына и Святого Духа.

— Довольно много условий,— сказал Орм,— боль­ше, чем требуют от человека Аллах и его Пророк.

— Аллах и его Пророк? — воскликнул маленький монах с удивлением.— А что ты знаешь о них?

— Я больше тебя путешествовал по свету,— отве­чал Орм,— а когда я служил Аль-Мансуру в Андалузии, нам приходилось молиться Аллаху и Пророку его дважды в день, а иногда и трижды. Я и сейчас помню молитвы, если ты захочешь послушать их.

Брат Виллибальд в ужасе вскинул руки:

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа! — закричал он.— Избави нас от происков Сатаны и козней отвра­тительного Аллаха! Ты в исключительно опасном пол­ожении, потому что поклоняться Аллаху — эта самая худшая ересь из всех. Ты и сейчас являешься после­дователем его?

— Я молился ему, когда был слугой Аль-Мансура,— сказал Орм,— потому что мой хозяин приказывал мне делать это, а он был такой человек, не послушаться которого было бы глупостью. После того, как я покинул его, я не молился ни одному богу. Может быть поэтому дела у меня в последнее время пошли хуже.

— Удивляюсь, что епископ Поппо не пришел послушать это, когда мы были при дворе короля Харальда,— сказал брат Виллибальд.— Если бы он знал, что ты обнимал черного мошенника, он бы сразу тебя крестил, настолько он ревностен и набожен, даже если бы для того, чтобы удержать тебя в воде, потребова­лось бы двенадцать воинов короля Харальда. Хорошее и богоугодное дело — спасти наивную душу от тьмы и слепоты, и может быть, даже души норманнов мож­но считать заслуживающими милосердия, хотя, при­знаюсь, я с трудом могу заставить себя поверить в это после всех страданий, которые я претерпел от их рук. Но все добрые люди согласны с тем, что в семь раз более почетно спасти душу человека, совращенного Мохаммедом. Потому что даже сам Сатана не принес столько бедствий, сколько этот человек.

Орм спросил, кто такой Сатана, и брат Виллибальд рассказал ему все о нем.

— Тогда, может быть,— сказал Орм,— я нечаянно рассердил Сатану тем, что прекратил поклоняться Аллаху и его Пророку, и от этого все мои несчастья?

— Именно так,— сказал, маленький священник,— и тебе повезло, что наконец-то ты понял свои ошиб­ки. Твое нынешнее положение настолько ужасно, на­сколько только может быть, поскольку ты навлек на себя гнев Сатаны, не имея защиты Бога. Пока ты поклонялся Мохаммеду, будь проклято его имя, Са­тана был твоим союзником, и поэтому, в некоторой степени, тебе везло.

— Этого я и боялся,— сказал Орм.— Не многие попадают в такое отчаянное положение, как я. Для любого человека слишком много — быть в плохих отношениях и с Богом, и с Сатаной.

Он некоторое время посидел в задумчивости. Наконец он сказал:

— Отведи меня к послам. Я хочу поговорить с людьми, пользующимися влиянием у Бога.

Епископы вернулись с поля битвы, где они благос­ловляли погибших, и намеревались на следующий день отправиться домой. Старший из них был утомлен ходьбой от трупа к трупу и пошел отдохнуть, но епископ Лондонский пригласил Гудмунда к себе и они сидели и пили. Епископ решил сделать последнюю попытку уговорить его разрешить обратить себя в христианство.

С того момента, как они прибыли в Мэлдон, епис­копы изо всех сил старались обратить вождей викин­гов в свою религию. Король Этельред и архиепископ приказали им сделать это, потому что, если бы они преуспели в этом, честь короля сильно возросла бы в глазах Бога и его подданных. Им не удалось продви­нуться в этом вопросе с Торкелем, поскольку он отве­тил, что ему и так везет в бою, во всяком случае, значительно больше, чем христианам. Соответственно, сказал он, нет смысла искать новых богов. Не повезло им и с Йостейном. Он молча слушал их доводы, сидя скрестив руки на рукоятке огромного боевого топора, который он всегда носил с собой и которого он называл Вдовья Печаль, и смотрел всегда на них, прищурив глаза, когда они объясняли ему таинства Христа и царствия Божьего. Затем он рассмеялся, бросил шля­пу на пол и спросил епископов, не считают ли они его дураком.

— Двадцать семь зим,— сказал он,— я служил жрецом великого Уппсальского жертвенника, и вы не оказываете мне чести, рассказывая такую ерунду, которая годится только для детей и простаков. Вот этим топором, который вы видите, я отрубил головы очень многим жертвам и повесил их тела на священ­ных деревьях возле храма, и среди них были и хрис­тиане, и даже священники; голые они стояли на коле­нях на снегу, рыдая. Скажите мне, какую пользу получили они от того, что поклонялись Христу, о котором вы говорите?

Епископы содрогнулись и перекрестились, поняв, что нет смысла уговаривать такого человека.

Но на Гудмунда они возлагали большие надежды, поскольку он был с ними любезен и добродушен, и, казалось, заинтересовался их рассказами. Иногда, когда он бывал сильно пьян, он даже тепло благодарил их за их красивые рассказы и заботу о его душевном благополучии. Однако пока он еще ничего не решил. Поэтому епископ Лондонский пригласил его теперь на большой обед с прекрасными блюдами и напитками в надежде, что ему удастся подтолкнуть его к положи­тельному решению.

Гудмунд жадно угощался всем, что было перед ним поставлено, и когда он наелся и напился, музыканты епископа заиграли для него настолько красиво, что в глазах его появились слезы. После этого епископ стал, его обрабатывать, используя свои самые убедительные интонации и осторожно выбирая слова. Гудмунд слушал и кивал головой и наконец признал, что в христианстве его многое привлекает.

— Ты — хороший парень,— сказал он епископу. — Ты открытый и мудрый, ты пьешь как воин, и речи твои приятно слушать, мне хотелось бы уступите твоей просьбе, но ты должен знать, что просишь уменя немало. Потому что плохо будет, если я вернусь домой посмешищем для домашних и соседей в связи с тем, что был обманут болтовней попов. Но все же, я считаю, что такой человек, как ты, несомненно, должен обладать значительной властью и знать много секретов, а у меня есть один предмет, который недавно нашел и насчет которого мне бы хотелось, чтобы ты помолился.

Он достал из-под рубахи серебряный нательный крест и передал его епископу.

— Я нашел это в доме одного богача, он стоил жизни двум людям, но ничего более красивого я ни­когда не видел. Я хочу отдать это моему маленькому сыну, когда вернусь домой. Его зовут Фолке, а женщины называют его Фильбитер. Это крепкий маленький разбойник, особенно ему нравятся серебро и золото, и если ему что-то попадает в руки, у него трудно отнять. Он еле сдержится, когда увидит крест. Было бы очень хорошо, если бы ты благословил его и сделал счастливым, поскольку я хочу, чтобы он стал богатым и могущественным, чтобы он мог сидеть дома и чтобы его почитали, чтобы он видел, как колосятся его поля и наливается жиром скот, чтобы ему не приходилось бороздить моря в поисках пропитания, страдая от чужеземцев и их оружия.