Хотите, чтобы мы чистосердечно высказали вам нашу мысль? Вы смотрите на нас скорее как на ваших личных врагов, чем как на врагов вашей веры, если бы вы действительно любили свою веру, вы не позволили бы грубому невежеству искажать ее.

Мы должны предупредить вас, что если когда-нибудь в будущем кто-либо осмелится утверждать, что в наш век народы Европы были народами цивилизованными, то ему укажут на вас в доказательство того, что они были варварами, и представление о вас будет такого рода, что покроет позором ваш век и вызовет ненависть ко всем вашим современникам».

ГЛАВА XIV

Почему так ненавидят христианскую религию в Япония

Я уже говорил о том, как жестоки души японцев. В стойкости христиан, когда дело идет об отречении от веры, японские власти усмотрели большую опасность, они сочли ее признаком величайшей дерзости.

Японский закон строго карает малейшее неповиновение. Приказано было отречься от христианской религии, не отречься от нее значило ослушаться. Виновные в этом преступлении были наказаны, и упорство в ослушании считалось заслуживающим нового наказания.

Наказание, по понятиям японцев, есть возмездие за оскорбление, нанесенное государю. Радостное пение наших мучеников они приняли за злой умысел против микадо. Название мученика приводило власти в негодование, по их понятиям, оно означало мятежника, и они употребляли все усилия, чтобы никого так не называли. Тогда всеми овладела душевная тревога, и началась страшная борьба между судами, которые приговаривали к наказанию, и обвиняемыми, которые страдали, борьба между гражданскими законами и законами религии.

ГЛАВА XV

О распространении религии

Народы Востока, за исключением магометан, полагают, что все религии сами по себе безразличны. Если они и опасаются введения новой религии, то только в смысле государственной перемены. У японцев, где существует много сект и где государство так долго имело духовного главу, никогда не возникает споров о вере. То же мы видим и у сиамцев. Калмыки идут еще дальше: для них терпимость по отношению ко всем религиям есть дело совести. В Калькутте принято как государственный принцип, что все религии хороши.

Но из этого еще не следует, чтобы религия, принесенная из страны очень отдаленной, с совершенно другим климатом, другими законами, нравами и обычаями, могла в новом месте иметь тот успех, который, казалось бы, должна обеспечить ее святость. Менее всего это вероятно в крупных деспотических государствах. Здесь сначала терпят иностранцев, потому что не обращают никакого внимания на то, что не противоречит представлениям о власти государя. В этих странах люди не знают самых простых вещей, и потому европеец может снискать расположение к себе, сообщив полезные сведения. Но это лишь начало. Как только он приобретет некоторый успех или возникнет какой-нибудь спор, или же окажутся затронутыми чьи-либо интересы, все меняется. Так как подобное государство по своей природе нуждается прежде всего в спокойствии и малейшее волнение может его ниспровергнуть, то в первую очередь изгоняется новая религия и ее проповедники. Если к тому же еще обнаруживаются раздоры между проповедниками, то возникает отвращение к самой религии, которая допускает разногласия даже между теми, кто ее предлагает.

КНИГА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

О законах с точки зрения их отношения к различным разрядам вопросов, входящих в область их постановлений

ГЛАВА I

Идея этой книги

Люди управляются различными законами: правом естественным, божественным правом, которое есть право религии, правом церковным, иначе — каноническим, которое есть право религиозной дисциплины, правом международным, которое можно рассматривать как вселенское гражданское право, в том смысле, что каждый народ есть гражданин вселенной, общим государственным правом, которое имеет своим предметом человеческую мудрость, создавшую все человеческие общества, частным государственным правом, имеющим в виду каждое отдельное общество, правом завоевания, которое основано на представлении, что один народ хотел, мог или должен был совершить насилие над другим народом, гражданским правом отдельных обществ, посредством которого гражданин может защищать свое имущество и жизнь против всякого другого гражданина, наконец, семейным правом, которое является следствием разделения общества на отдельные семейства, требующие особого управления.

Существуют, следовательно, различные разряды законов, и высшая задача человеческого разума состоит в том, чтобы точным образом определить, к какому из названных разрядов по преимуществу относятся те или другие вопросы, подлежащие определению закона, дабы не внести беспорядка в те начала, которые должны управлять людьми.

ГЛАВА II

О божественных и человеческих законах

Не следует ни делать предметом постановлений божественного закона то, что относится к законам человеческим, ни решать посредством человеческого закона то, что подлежит законам божественным.

Эти два рода законов отличаются один от другого своим происхождением, своей целью и своей природой.

Все согласны в том, что природа человеческих законов отличается от природы религиозных законов. Это есть великий принцип, но он в свою очередь подчинен другим принципам, которые следует определить.

1. Человеческим законам свойственно от природы подчиняться всем видоизменяющимся обстоятельствам действительности и следовать за всеми изменениями воли людей, напротив, свойство религиозных законов — никогда не изменяться. Постановления человеческих законов относятся к благу, установления религии — к высшему благу. Благо может иметь какую-то иную цель, потому что существует много различных благ, но высшее благо едино и, следовательно, изменяться не может. Законы можно изменять, потому что они признаются законами только тогда, когда они хороши, но установления религии всегда считаются наилучшими.

2. Есть государства, где законы ничего не значат и служат лишь выражением прихотливой и изменчивой воли государя. Если бы в таких государствах религиозные законы были однородны с человеческими законами, то они также не имели бы никакого значения. Между тем для общества необходимо, чтобы существовало что-то постоянное, это постоянное и есть религия.

3. Сила религии покоится главным образом на вере в нее, а сила человеческих законов — на страхе перед ними. Древность существования благоприятствует религии, степень веры часто соразмеряется с отдаленностью предмета, в который мы верим, ибо наш ум при этом бывает свободен от побочных понятий той отдаленной эпохи, которые могли бы противоречить нашим верованиям. Человеческим законам, напротив, дает преимущество новизна их происхождения. Она указывает на особое, живое внимание законодателя, направленное на то, чтобы добиться их исполнения.