Вызвали Аксенова.

Типичный интеллигент — мягкий, проникновенный голос, благообразная бородка, кроткий взгляд, наполненный неизбывной тревогой, правильная, но малосодержательная речь, готовность на свершения, исходя из патриотических надобностей. Именно патриотические надобности привели его в институт Ленина.

Аксенов был взволнован. Как, наверное, трудно жить, ежеминутно ожидая репрессий. Впрочем, его готовность получить по заслугам и по всей строгости — не могла оставить меня равнодушным. Не сомневаюсь, когда его и в самом деле поведут на расстрел, больше всего его расстроит то, что его личный вопрос оторвал от строительства коммунизма столько серьезных занятых людей.

— Я могу поговорить с женой? — спросил Аксенов голосом, лишенным интонаций.

Его вопрос застал меня врасплох.

— У вас проблемы с семьей? — сочувственно спросил я.

— У меня нет проблем с семьей, нет у меня проблем с семьей. Откуда, спрашивается, у меня могут появиться проблемы с семьей? Нет, я отрицаю наличие подобных проблем.

— Ну и? — я уже ничего не понимал.

— Мой узелок, я хотел попросить жену принести мой узелок. Вы не сомневайтесь, он приготовлен согласно инструкции и не содержит недозволенных вещей. Вот поэтому, собственно, я и набрался смелости попросить вас содействовать. Моя просьба не нарушает инструкции и ни в коей степени не является требованием. Ну, я про-о-о-шу-у-у-у вас…

— Боже мой, — не выдержал я. — Если у вас с женой нет проблем, договаривайтесь с ней сами.

— Меня куда: в Бутырки или в Лефортово?

Я расхохотался, тайный смысл причитаний главного специалиста института Ленина, наконец, дошел до меня, — Аксенов был убежден, что его арестовали с единственной целью — заживо сгноить в тюрьме.

— Дорогуша, — проникновенно сказал я. — Почему вы решили, что это арест? Надо немного поработать для общего блага, только и всего. Ну, веселее, больше жизни. Нас ожидает интересная работа по вашей основной специальности. От вас потребуется все ваше умение — обещаю множество бессонных ночей и всепоглощающую творческую активность. Будем Ильича воскрешать.

Аксенов моментально успокоился. Он мог быть рассудительным человеком, особенно, когда чувствовал, что партия не намерена его пускать в расход, а желает с ним, наоборот, поработать. Он прекрасно сознавал, что опасность, нависшая над ним, сохраняется, но теперь многое зависело от его личной увертливости, и это придавало ему силы, поскольку эта самая увертливость уже неоднократно помогала ему выпутываться из сложнейших ситуаций.

— Мою докладную прочитали? — с воодушевлением спросил он. — Политбюро заинтересовалось результатами моих исследований? Я счастлив, о боже, как же я счастлив. Сейчас я все расскажу.

— Не надо, наш разговор мы продолжим через два часа. Попрошу ко мне с документами.

— Так точно.

* * *

Совершенно неожиданно интерес к Аксенову проявил товарищ А…

— Хочу присутствовать на допросе, то есть при разговоре. Сообщили мне, что написал он в Политбюро какую-то докладную. Никто читать ее, естественно, не стал, но ведь непорядок. Разве можно через голову начальника? Так он и попал в список, теперь наплачется, — при этих словах товарищ А. вспомнил о себе. — Никто, Григорий, не верит, что выживем мы. И это бесконечно огорчительно. Как же это я так сплоховал!

— Когда на руки сдают карты, попадается и шваль, попадаются и козыри. Умение игрока в том и состоит, чтобы приберечь козыри для решительного момента. Изначально проигранные раздачи крайне редки. Вот и мы с вами так поступим, — наши козыри оставим при себе.

— А у нас они есть?

— Если вовремя отыщем — появятся.

— Но мы же не в «дурака» играем!

— Вот как… А во что?

— Тебе, Григорий, все шуточки…

— Когда придет время плакать, шутить станет значительно сложнее.

— Может быть ты и прав. Хорошо бы ты оказался прав.

Вскоре доложили о приходе Аксенова. Товарищ А. попытался встряхнуться и сосредоточиться, но сомневаюсь, что это ему удалось. Больше всего он походил на размазню, человека, окончательно смирившегося с неизбежностью наказания.

Аксенов, впрочем, выглядел ничуть не лучше.

— Я все вам расскажу, — заявил он, почтительно застыв перед нами. — Я полностью осознал всю грандиозность замысла, который партия приказала нам притворить в жизнь. Оживление вождя! Что может быть величественнее! И вы правильно поступили, что отыскали меня. Я обязательно пригожусь вам, мне многое известно, о чем даже ответственные товарищи не догадываются.

— Рассказывайте, — не выдержал товарищ А…

— Летом 1924 года я был откомандирован в совершенно секретную исследовательскую группу. Руководил ею иностранный специалист — профессор Фохт из Германии. Чем он занимался в Союзе ССР, я узнал только через три года — профессор исследовал мозг Ленина, с целью показать гениальность вождя мирового пролетариата с материалистической точки зрения. Профессор разрезал мозг на слои толщиной 1,8 сантиметра и залил их парафином, чтобы лучше сохранились. Вот из этих препаратов потом получили более тридцати тысяч срезов, которые были впоследствии подвергнуты тестированию. Небывалая в истории человечества ценность — образцы мозга Ленина, хранились бережно и надежно. Это архиважно!

— И каковы результаты?

— Результаты положительны. Немецкий профессор выдвинул механистическую теорию гениальности, в которой наиболее важным показателем объявил наличие большого числа пирамидальных клеток и своеобразное их расположение. Враги, естественно, немедленно воспользовались этими научными достижениями для своих вражеских целей — в частности, известный специалист по душевным болезням профессор Шпильмейер выступил с утверждением, что такие большие пирамидальные клетки имеются и у слабоумных. Но его выпад был отметен…

— Все это крайне интересно, — вставил я. — Но мы собрались совсем по другому поводу.

— Да, да, — словно бы очнувшись от тяжелых воспоминаний, заговорил Аксенов. — Перехожу к главному, к своему скромному участию в исследованиях.

— Ну? — товарищ А. привстал.

— Я занимался побочным вопросом — памятью. Нам удалось открыть средство, позволяющее неимоверно активизировать возможности человеческого мозга. Возможности памяти удесятеряются.

Аксенов неожиданно побледнел и прошептал:

— Ильича вполне возможно оживить. Вспомните Николая Федоровича Федорова и его "Философию общего дела". Всего то и дел — собрать в одном месте как можно больше атомов его тела, а затем — накапать на них нашего лекарства. Уверен, что этого вполне достаточно для успеха!

— Ура! — закричал товарищ А…

— Но есть небольшая загвоздка, — печально добавил Аксенов. — Часть препаратов мозга Ленина находится сейчас в Берлине у профессора Фохта. Он почему-то специально на этом настоял.

— Черт бы вас всех побрал! Разгильдяи! — взорвался товарищ А., выбегая из кабинета. — Все делаете через задницу!

* * *

Вернулся товарищ А. минут через сорок. Он был счастлив. Таким бывает влюбленный юноша, услышавший от капризной любимой долгожданное: "Да!"; ученый, достигший цели своего исследования; покоритель Арктики, оставивший отпечаток своей ноги на Северном полюсе; студент, выстрадавший свой диплом; спортсмен, побивший годами непокоренный рекорд; секретарь парторганизации, нежданно-негаданно оказавшийся в списках кандидатов в члены ЦК; или… Но больше всего его радость походила на чувство приговоренного к расстрелу бандита, которому в последнюю минуту добрый судья заменил высшую меру на пожизненное заключение.

— Эх, Григорий! — радостно объявил он. — Я нашел! Может быть, еще и поживем! Летом махнем на Черное море. Ведь я люблю, чего скрывать, погреться и позагорать!

— Что случилось? — осторожно спросил я.

— Да уж случилось. Я бы даже сказал — произошло! Я нашел. Вот — принес тебе. Прочитай. Документ имеет гриф "Строго секретно", но не ознакомить тебя с ним я не имею права. Это моя обязанность.

Я взял листки в руки и, стараясь не обращать внимания на приплясывающего рядом товарища А., прочитал название документа: "Проект «Мавзолей».