Получив неожиданное известие о наследстве, его отец, шестой герцог Эштон, начал готовиться к возвращению в Англию, но делать это ему не хотелось, Адам был уверен в этом. Через две недели отец подхватил лихорадку, убившую его меньше, чем за сорок восемь часов. Адаму не позволяли навещать больного из опасения, что он может заразиться.

Оглядываясь назад, Адам задумался, а мог ли его отец так сильно не желать покидать Индию, что был готов заболеть. Сейчас останки Эндрю покоились в его любимой Индии, и так будет всегда.

Вспоминая этот период своей жизни, Адам понял, что немного помнит даже Джона Стиллуэла. Индийские женщины благородных кровей обычно вели уединенную жизнь, но после замужества Лакшми оставила затворничество. Вышла ли она замуж за англичанина, стремясь получить большую свободу? Следует спросить об этом мать, подумал Адам. И от осознания этой возможности – спросить ее – на душе у него стало тепло.

Стиллуэл был частым гостем в доме Лоуфордов. Иногда его взгляд устремлялся к Лакшми, полный робкого, безответного чувства. Хотя раньше Адам не думал, что его мать может снова выйти замуж и у нее могут появиться дети от другого мужчины, он был рад, что она нашла того, кто теперь любит и балует ее.

Адам свесил ноги с кровати и встал. Его прежняя усталость улетучилась. Наступила ночь, а это значит, что он проспал ужин – после него, вероятно, прошло уже несколько часов. Он бесшумно направился в гостиную, освещенную одной небольшой лампой.

Найдя спрятанный ключ, он взял лампу, вошел в святилище и принялся рассматривать священные изображения. В слегка колеблющемся свете статуи казались почти живыми, они смотрели на него, и в их глазах отражалась многовековая мудрость.

Его взгляд задержался на богине Лакшми, тезке его матери. Странным и в то же время благоприятным последствием травмы головы и близости смерти явился тот факт, что он полностью принял неистребимую индийскую часть самого себя.

Но в равной степени он был и англичанином, и христианином. Он получил традиционное английское воспитание и образование, в него заложили кодекс чести английского джентльмена. Английская и индийская составляющие его натуры должны были объединиться. И это наконец произошло. И будь он проклят, если когда-нибудь снова станет скрывать, кем он на самом деле является.

Адам покинул святилище и посмотрел на часы на каминной полке. Еще не было и полуночи. Рендалл вполне мог бодрствовать. Адам подумал, не стоит ли ему надеть ботинки, но это же его дом. А значит, если ему хочется разгуливать по нему без обуви и без пиджака, он будет это делать.

Когда Адам вышел из своих комнат, Эштон-Хаус был погружен в тишину. В течение дня дом, казалось, был наполнен гулом суетящихся слуг, старающихся поддержать порядок в таком огромном здании. Слишком большой дом для одного человека. Но он обручен, и с Божьей помощью когда-нибудь у него появятся дети, которые и заполнят пустоту этого особняка.

Герцог посмотрел направо. Комнаты Марии расположены в самом конце коридора. Ему надо пройти совсем немного. Как бы он хотел больше помнить о своей помолвке! К нему вернулись воспоминания о нескольких месяцах до несчастного случая, но они были практически бесполезны.

Он помнил, как смеялся от восторга, стоя на палубе "Энтерпрайза", несущемся по волнам залива Ферт-оф-Клайд[76]. Они все работали, не покладая рук, и результат оказался просто замечательным. Оглядываясь вокруг, он видел такое же удовольствие на лицах механиков и других членов команды. Он намеревался выплатить им премию, а теперь некоторые из них уже мертвы. Вероятно, потому, что работали на него. Да покоятся они с миром.

Он также помнил сияющее лицо Джейни, но, к своему разочарованию, не помнил деталей. Успел ли он влюбиться в течение того времени, которое не помнит? Разумеется, он любил ее и раньше. Она была ему сестрой, какой Кири никогда не станет, ведь они с Джейни вместе выросли. Но любил ли он Джейни так, как любит Марию? Это казалось невозможным.

Оглядываясь назад, Адам вспомнил, что давным-давно решил для себя, что никогда не женится, поскольку не хотел, чтобы на плечи его детей легла тяжесть смешанной крови. Хотя он страстно мечтал о семье и о людях вокруг себя, он тщательно скрывал индийскую сторону своей натуры. На неком глубоко иррациональном уровне он верил, что разоблачение самого себя будет для него губительно, и по этой причине держал всех на расстоянии, даже своих ближайших друзей. Прятать же часть себя от жены было бы еще тяжелее.

Может, именно поэтому он сделал предложение Джейни? Она знала его много лет и успела привыкнуть к его странностям; вероятно, по этой причине Адам не чувствовал угрозы с ее стороны.

И все же Мария знала его лучше, чем кто-либо другой, и при этом принимала его таким, какой он есть. Кажется, ей даже нравятся те его черты, что делают его столь непохожим на других.

Адам отчетливо понимал, даже если он не полюбит Джейни так, как Марию, он не сможет разорвать их помолвку. И не только потому, что чувство чести английского джентльмена не позволит ему это сделать. Если Джейни любит его, то отвергнуть ее, когда она так радостно его приняла, представлялось ему немыслимым.

Он развернулся и пошел по направлению к комнатам Рендалла. Из-под двери пробивался свет, и он постучал.

Скрипнули ножки стула, и Рендалл открыл дверь. Позади него вокруг стола расположились Мастерсон и Киркленд. Пиджаки сняты, в руке у каждого – по бокалу вина, на столе – несколько бутылок кларета.

– Вижу, вы трое снова плетете заговоры, – сухо прокомментировал Адам. – В этот раз я тоже к вам присоединюсь.

Киркленд приподнял бровь.

– Герцог вернулся.

– Я вернулся несколько дней назад, – заметил Адам, входя в комнату, принимая протянутый Рендаллом бокал вина и усаживаясь в свободное кресло. Кабинет был практически таким же просторным, как его собственный. Исходя из разрыва Рендалла со своей семьей, означавшего, что у него больше не было жилища в Лондоне, Адам предоставил ему эти комнаты, велев считать их своих домом так долго, как ему будет угодно.

– Нет, ты вернулся в другом смысле, – пояснил Киркленд. – Мария рассказала нам о визите твоей матери и о возвращении к тебе памяти почти полностью. Разница видна невооруженным взглядом.

Адам нахмурился.

– В чем же я кажусь другим?

Погруженные в размышления, все молчали.

– Ты более цельный, – наконец произнес Уилл. – Даже когда амнезия была полной, твоя истинная сущность все равно проявлялась, но сейчас ты прибавил к ней весь свой опыт. – Он глотнул вина. – Если ясно, о чем я говорю.

Адам понял, что с тех пор, как Мария нашла его, он прятался за сдержанностью, которую культивировал в себе с детства. Он был настороже даже со своими друзьями. Разве такой жизни он хотел? Адам поднялся.

– Пойдемте со мной.

Его друзья казались несколько удивленными, но с радостью последовали за ним по коридору в его комнаты. Адам прибавил огня в лампе, открыл дверь в святилище и с притворным спокойствием взмахом руки предложил им войти.

– Познакомьтесь с моей скрытой жизнью.

Мужчины осмотрелись по сторонам, их разговоры стихли.

– Это индуистский храм? – поинтересовался Рендалл с неопределенным выражением лица.

– Эти статуи восхитительны, – Киркленд прошелся по комнате, изучая каждое божество. – Полагаю, это твоя личная часовня, какие есть во многих больших особняках.

– Только здесь нет крестов. – Уилл бросил на Адама проницательный взгляд. – Это не совсем сюрприз для нас, Эш. Ты никогда не делал секрета из своего индийского наследия.

– Нет, не делал, – согласился Адам. – Но я никогда не показывал, как много оно для меня значит.

– Поверь, мы знали это, – сказал развеселившийся Уилл. – Но поскольку ты никогда не заговаривал об этом, не говорили и мы.

– Уилл, возможно, и знал, – Киркленд в восхищении застыл перед статуей танцующего Шивы. – Не могу сказать, что я был так же проницателен. Но это ничего не меняет, – он указал на статуи. – Ты был тем, кем ты был. Сейчас ты тот, кто ты есть. Мне бы не хотелось, чтобы ты менялся.