Частично из-за гормонального хаоса первых недель беременности. Она с удивлением заметила, что плачет по разным нелепым причинам, например, при просмотре телепередачи по садоводству. Просто, лежа на больничной кровати, она думала о том, как ей всегда хотелось завести цветник, но не было никакой возможности. Внезапно ей стало очень жаль себя, и по щекам, как у идиотки, покатились слезы.
Депрессия не дружит с физическим выздоровлением, успокоила Санни одна из медсестер, и проходит по мере того, как больной набирается сил и все больше занят.
По большей части в депрессии был виноват Ченс. Он приходил в больницу ежедневно и однажды даже притащил с собой высокого, выглядящего смертельно-опасным мужчину. Санни помнила, что этот человек разговаривал с Ченсом в ту ночь, когда ее ранили. Удивительно, но Ченс представил мужчину как своего брата Зейна. Тот осторожно пожал ей руку, показал фотографии симпатичной жены и трех восхитительных деток, и в течение получаса развлекал Санни небылицами о проделках своей дочери. Если половина рассказанного им правда, то миру пора готовиться к встрече с Ники, когда та повзрослеет.
После ухода Зейна депрессия навалилась еще сильнее. У него было то, что так хотелось самой Санни – любимая и любящая семья.
Приходя в больницу, Ченс всегда избегал говорить о произошедших событиях, которые развели их в стороны, словно между ними свернулась змея. Он сделал то, что должен был сделать, и никакие разговоры этого не изменят. Санни неохотно призналась себе, что уважает его нежелание извиняться. Вместо этого он говорил о семье в Вайоминге, о горе, которую вся семья считала своим домом, хотя в настоящее время там проживали только родители. Со слов Ченса у него было четыре брата, одна сестра, двенадцать племянников и одна племянница, та самая знаменитая Ники, которую он, очевидно, обожал. Сестра тренировала лошадей и недавно вышла замуж, ее супруг теперь работал на Ченса; один из братьев хозяйничал на собственном ранчо, а его женой стала внучка старинного врага семейства. Еще один брат, бывший летчик-истребитель, был женат на враче-ортопеде, Зейн женился на дочери посла, а самый старший из братьев, Джо, точнее, генерал Джозеф Маккензи, председательствовал в Объединённом комитете начальников штабов.
Санни решила, что все это не может быть правдой, хотя допускала в рассказах толику истины. Потом она вспомнила, как Ченс показал себя отменным актером, и ее снова затопила горечь.
Мрачное настроение не покидало ее. Санни всегда находила причину посмеяться, но сейчас с трудом могла даже улыбнуться. Чем бы она ни пыталась отвлечь себя, постоянно угнетала одна мысль – словно проклятие, вырезанное прямо на сердце, – лишавшая ее радости жизни. Ченс не любил ее. Он просто играл свою роль.
Как будто часть ее сердца умерла. Санни чувствовала внутри только холод и пустоту. Она пыталась это скрывать, пыталась убедить себя, что депрессия отступит, если ее игнорировать и постараться выздороветь быстрее. Но с каждым днем сумерки внутри нее сгущались и углублялись.
В день выписки наконец прибыли сопровождающие с креслом-каталкой. Санни вызвала такси, которое через пятнадцать минут должно было ожидать ее у выхода. Она осторожно села в кресло, после чего у нее на коленях аккуратно пристроили небольшой пакет с одеждой и рюкзачок, сверху водрузили горшок с бромелией и повезли к выходу.
– Наверное, я должна подписать какие-то документы о выписке? – спросила Санни.
– Думаю, нет, – ответила медсестра, проверяя бумаги, – выписка заполнена. Возможно, об этом позаботился ваш муж.
Санни едва удержалась от крика, что она не замужем. Ченс ничего не сказал, а она, честно говоря, даже не задумалась, как оплатит расходы за лечение. Судя по всему, вопрос уже решен, и, скорее всего, за этим стоит Ченс. Наверное, решил, что оплата счета – меньшее, чем он может помочь.
Удивительно, но его нигде не было видно, хотя до этого он проявил удивительную непреклонность по поводу совместного воспитания ребенка и посещения больницы. Санни решила, что его призвали таинственные шпионские дела.
Но она его недооценила. Как только ее подвезли к выходу для пациентов, Санни заметила под навесом знакомый темно-зеленый «Форд Эксплорер». Ченс выбрался из автомобиля и пошел ей навстречу.
– Я вызвала такси, – предупредила Санни, хотя уже поняла, что это напрасный труд.
– Классно! – кратко ответил он, забирая одежду и горшок с цветком и укладывая их в багажник, после чего открыл пассажирскую дверцу.
Санни начала понемногу двигаться вперед, выбираясь из кресла-каталки. Вставать и садиться в обычное кресло у нее получалось, но справиться с креслом на колесиках оказалось сложнее. Ченс окинул ее сердитым взглядом, легко поднял на руки, как будто она ничего не весила, и усадил в «Эксплорер».
– Спасибо, – вежливо поблагодарила Санни.
По крайней мере, можно вести себя как цивилизованные люди, тем более что избранный им способ существенно экономил время и уберегал от боли.
– Пожалуйста.
Ченс пристегнул ремень безопасности, проверил, что тот не задевает шов, после чего захлопнул дверцу, обошел машину и сел за руль.
– Я зарезервировала номер в отеле, – сказала Санни, – но не знаю, где он, поэтому не могу указать направление.
– Ты не поедешь в отель, – рыкнул Ченс.
– Мне надо где-то остановиться. Я не в состоянии вести машину, не могу лететь самолетом, поэтому комната в отеле с обслуживанием номеров – единственное разумное решение.
– Нет, не единственное. Ты поедешь ко мне домой.
– Ни за что! – яростно возразила Санни. Все в ней протестовало против идеи провести несколько дней в его компании.
Ченс стиснул челюсти.
– У тебя нет выбора, – ответил он непреклонно, – ты едешь, даже если всю дорогу будешь вопить и брыкаться.
Заманчиво! Невероятно заманчиво! Только мысль о том, какой болью в области шва отразится удар ногой, заставила ее не поддаться искушению.
В машине повисла напряженная тишина, которая длилась до тех пор, пока Санни не заметила, что они направляются в аэропорт.
– Куда мы собрались?
Ченс окинул ее нетерпеливым взглядом.
– Я уже говорил. Черт, Санни, ты же знаешь, что я живу не в Де-Мойне.
– Очень хорошо, по крайней мере, я знаю, где ты не живешь. Но понятия не имею, где твой дом, – она не сдержалась и добавила: – И даже если ты мне и сказал, то, вероятно, соврал.
На этот раз взгляд опалял не хуже серной кислоты.
– Вайоминг, – сквозь сжатые зубы процедил Ченс, – я везу тебя домой в Вайоминг.
Во время полета Санни молчала и односложно отвечала только в случае крайней необходимости. Ченс исподтишка рассматривал ее, когда внимание Санни привлекали виды за бортом самолета; солнцезащитные очки скрывали его глаза. Раньше они так часто летали вместе, что находиться вдвоем в самолете казалось таким естественным, словно они принадлежали этому месту. Санни устроилась без суеты и жалоб, хотя он догадывался, что она устала и сидеть ей неудобно.
Она выглядела очень слабой и могла бы улететь с порывом ветра. На щеках и губах не осталось ни капли цвета, а потерянные три килограмма веса были для нее совсем не лишними. Доктор убедительно доказывал, что выздоровление идет полным ходом, согласно графику, что срок беременности слишком мал, чтобы с точностью узнать состояние ребенка, но приняты все меры, и он совершенно уверен в хорошем самочувствии малыша.
Мысли о ребенке волновали Ченса, но еще сильнее его волновало, что беременность лишает Санни сил и замедляет ее выздоровление. Ей понадобятся все ресурсы организма, но с природой не поспоришь, и в первую очередь свое получит плод. Единственный способ убедиться, что у Санни есть все необходимое, – окружить ее заботой каждую минуту, нянчить и баловать будущую маму. Лучшего места, чем Гора Маккензи, для этого не найти.
Естественно, он позвонил родителям и предупредил о приезде Санни. Более того, объяснил ситуацию во всех деталях – что собирается жениться на ней и что у них будет ребенок, но она зла на него до чертиков и пока не простила. Задача перед ним стояла не простая – вернуть благосклонность Санни. Вот устроит ее на Горе, а там появится время сгладить разногласия.