"Не принимая", христианин ограждает себя от опасности демоническое действие или внушение счесть за Божественное... "Не отвергая", человек избегает другой опасности, а именно: божественное действие приписать демонам и через то впасть в грех "хулы на Духа Святого"... Вторая опасность страшнее первой, так как душа может привыкнуть отвергать благодать, и возненавидеть ее, и настолько усвоить себе состояние богопротивления, что так определится и в плане вечном, благодаря чему грех сей "не простится ни в сем веке, ни в будущем" (см. Мф.12:23-33).
Об этом же говорит св.Григорий Палама:
Кто слушает святых, тот начинает с сердечным благочестием относиться не говорю уже к самим сверхъестественным дарованиям, но даже к тому, что в них спорно, потому что, как говорит св.Марк, "есть неведомая младенцам благодать, которую нельзя ни анафематствовать ради ее возможной истины, ни принимать ради ее возможной ошибки" (Триады, 1.3.48).
Впрочем, в православной литературе можно найти и другое мнение:
Тот, кто знаком с этим [еп. Игнатия Брянчанинова] православным учением, не может не взирать с изумлением и ужасом на легкость, с которой современные "христиане" доверяют видениям и явлениям... Им [католикам и протестантам] стало совершенно чуждо самое (?!) существенное христианское свойство недоверие к собственным "добрым" мыслям и чувствам (С. Роуз, Душа после смерти, СПб, 1995, с.79).
Хотя проблема "различения духов" действительно серьезна, такая позиция чревата нетерпимостью и, в конечном счете, неверием.
В познании Бога с помощью обычных органов чувств и разума религиозный подход часто утверждает своеобразный "агностицизм":
Единый имеющий бессмертие, Который обитает в неприступном свете, Которого никто из человеков не видел и видеть не может (1-е Тимофею 6:16).
Он повел меня и ввел во тьму, а не во свет (Плач Иеремии 3:2).
Горе желающим дня Господня! для чего вам этот день Господень? Разве день Господень не мрак, а свет? он тьма, и нет в нем сияния (Амос 5:18-20).
В слепую тьму вступают те, кто чтут незнание. Словно еще в большую тьму - те, которые наслаждались в знании. Поистине, говорят, что [это] отлично от знания, отлично от незнания... Тот, кто знает обоих вместе - и знание и незнание, переправившись через смерть с помощью незнания, достигает бессмертия с помощью знания (Иша упанишада 9-11).
Наиболее глубоким в православии считается апофатическое (отрицательное) богословие, основанное на трудах легендарного Дионисия Ареопагита афинянина, упоминаемого в Деяниях апостолов (исторически эти тексты относятся к V в.). Здесь свойства Бога, Который запределен всему сущему, определяются только отрицательно (аналогично "не то, не то" индуистских упанишад), и Он даже оказывается за пределами категорий существования и несуществования. Приведем отрывки из сочинений Дионисия, содержащие парадоксальные формулировки:
Мрак исчезает при свете, а тем более при ярком свете; незнание изгоняется познаниями, а тем более большими познаниями. Понимая эти слова в самом прямом, а не в переносном смысле, убежденно утверждай, что стремящимся к познанию света и сущего недоступно неведение Бога; что этот Мрак Его скрывается при любом свете и затмевает любое познание. И если кто-либо, увидев Бога, понял то, что он видел, - не Его он видел, а что-либо сущее и познаваемое; Бог же в своем сверхъестественном бытии превосходит ум и сущее, и потому вообще не есть ни что-либо познаваемое, ни что-либо существующее, а существует сверхъестественно и сверхразумно познается ... Полное неведение и есть познание Того, Кто превосходит все познаваемое (Письмо Гаию Монаху).
Божественный Мрак - это тот неприступный Свет, в котором, как сказано в Писании (1 Тим. 6:16), пребывает Бог. А поскольку невидим и неприступен он по причине своей необыкновенно яркого сверхъестественного сияния, достичь его может только тот, кто, удостоившись боговедения и боговидения, погружается во Мрак, воистину превосходящий ведение и видение (Письмо Дорофею Диакону).
В православном богословии большую роль играет учение св. Григория Паламы (1296-1359), одного из ведущих представителей исихазма (умного делания - молитвенной практики монахов). В дискуссии с ученым монахом Варлаамом Калабрийским (который, стоя на рационалистических позициях, близких к западному богословию, вообще отрицал возможность познания Бога) Палама утверждал реальность молитвенного созерцания. Исходя из догмата о Фаворском свете Преображения, он разработал положение о нетварных энергиях, которые может воспринимать человек (см. также обсуждение в главах 13,14). При этом Палама использовал такое толкование "божественного мрака" Дионисия Ареопагита: "Бог выше не только знания, но и непознаваемости", хотя "если виденье выше отрицанья, то слово, толкующее это виденье, остается ниже отрицательного восхождения" (Григорий Палама, Триады, 1.3.4).
Переход на определенном этапе от рационального знания к мистике был характерен для многих теологов. Главный труд Фомы Аквинского "Сумма теологии" остался незаконченным из-за резкой смены интересов после личного мистического озарения, происшедшего незадолго перед его смертью.
Дни моего писания закончились; ибо такое было открыто мне, что все, что я написал и чему учил, представилось мне ничего не значащим, поэтому я уповаю на Бога моего в том, что, равно как пришел конец моему учению, так и жизни моей наступит конец (цит. по Дж. Кэмпбеллу).
Отношение к научному познанию Григория Паламы видно из следующих слов:
Поэтому мы не мешали бы обучаться внешней науке желающим их тех, кто не избрал монашеской жизни, но всю жизнь заниматься ею никоим образом не советуем никому, а ожидать от нее каких-либо точных познаний о божественных предметах и вовсе запрещаем, потому что от нее нельзя научиться ничему надежному о Боге (Триады 1.1.12).
В качестве другого авторитетного примера (по-видимому, более убедительного для современных научных работников) может быть упомянут Блез Паскаль (1623-1662). Сделав ряд крупных открытий в математике и физике, он обратился к религиозной философии и мистике. Осознав ограниченность философии и "научного" метода, Паскаль отверг новый европейский рационализм и стал предшественником современных иррационалистических философских систем, провозглашающих приоритет существования перед сущностью (экзистенциализм).
Вопреки всякому догматизму, мы бессильны доказать, что обладаем истиной, и, с другой стороны, никакой пирронизм [т.е. скептицизм] не в силах у нас этого оспорить. Мы ожидаем истины, а находим в себе одно сомнение. Ищем счастья, а встречаем лишь горе и смерть. Мы не в состоянии не желать истины и счастья, но не способны ни к верному знанию, ни к счастью. Это желание оставлено нам столько в наказание, сколько и для того, чтобы дать нам почувствовать, с какой высоты мы пали (Мысли, М., 1994, с.119).
Мистические озарения играли большую роль также в деятельности других основоположников науки Нового времени (см. главу 4). Вообще, вопреки расхожему мнению, на достаточно глубоком уровне внутреннее понимание и внешнее знание могут быть скорее дополнительными, а не взаимоисключающими:
Когда философ и суфий встретились, Авиценна сказал: То, что я знаю, он видит.
Абу Саид заметил: То, что я вижу, он знает (Салик Хамзави).
Соотношение научного и религиозного познания с более современной точки зрения демонстрирует следующий отрывок.
Но то, что повествуют о приключениях своей души эти религиозные люди, продолжал он, и к горечи этих слов примешались объективность и восхищение,это написано порой с силой и беспощадной убедительностью стендалевского анализа. Впрочем, - уточнил он, - лишь до тех пор, пока они излагают феномены и не выражают своего мнения, ложного из-за их убежденности в том, что они избраны Богом узреть Его непосредственно. Ибо с этого момента они уже, конечно, не рассказывают нам своих трудноописуемых ощущений, не признающих ни существительных, ни глаголов, а говорят фразами с подлежащими и дополнениями, потому что верят в свою душу и в Бога как в два дверных косяка, между которыми откроется чудо... Ужасно жаль, что у исследователей, занимающихcя точными науками, не бывает видений! - заключил он свой длинный ответ.