Варшава для Тухачевского, похоже, по–прежнему оставалась идефикс.

Первым и наиболее важным с точки зрения подготовки кадров и перспективы ведения войны военно–учебным центром рейхсвера на территории СССР стала авиационная школа. Официальное соглашение о ее создании было подписано в Москве 15 апреля 1925 года. Причем, к этому готовились заранее — еще в 1924 году распоряжением руководства РККА была закрыта только что организованная высшая школа летчиков в Липецке: на ее базе началось создание германской, замаскированной под авиаотряд Рабоче–Крестьянского Красного Военно–Воздушного Флота48. Организация и управление ею были отданы немцам и подчинялись единому плану подготовки летного состава рейхсвера, разработанному в 1924 году штабом ВВС в Берлине. Обучение там проходили и советские, и немецкие летчики. Уже в 1926 году Сталину был подготовлен доклад о первых позитивных для советской стороны результатах деятельности авиашколы. В полную силу она начала работать с конца 1927 года. С этого времени в Липецке проводились интенсивные испытания новых боевых самолетов, авиационного оборудования и вооружения.

По их результатам на вооружение рейхсвера были приняты несколько новых типов самолетов49. К 1933 году благодаря Липецку было подготовлено около 450 немецких летчиков различной квалификации. Многие из них в годы Второй мировой войны составили костяк гитлеровских «люфтваффе» (в их числе — К. Штудент, X. Ешонек, В. Виммер, О. Деслох и др.).

Версальский договор запрещал Германии не только иметь бронетанковые войска, но и разрабатывать и производить этот вид военной техники. Но рейхсвер уже с начала 1920–х годов искал возможности для обхода версальского табу, понимая, что в вооруженных конфликтах ключевую роль будут играть именно технические рода войск. СССР, как и Германия, был заинтересован в создании современных танковых войск, но, в отличие от Германии, не обладая промышленной базой, технологиями и квалифицированными кадрами, имел все юридические возможности для многопрофильной модернизации армии.

Поэтому недвусмысленный «намек» рейхсвера на создание

совместной танковой школы на территории СССР был активно поддержан советским военно–политическим руководством. Договор об организации танковой школы в Казани был заключен 3 декабря 1926 года в Москве50.

В первой половине 1929 года танковая школа приступила к практическому обучению.

По аналогичной схеме выстраивались и советскогерманские отношения в сфере химической промышленности:

немцам нужна была «подопытная» территория, Советскому Союзу — «рецепты» производства от страны, занимавшей в этой сфере ведущее положение в Европе.

«Я могу сказать, что… взаимоотношения немецкой и русской армий были добрыми и честными. В политике скорее Россия была заинтересованной стороной, в то время как Германия зачарованно смотрела на вооружение и скорее сторонилась России, чем шла навстречу »51, — писал о первом этапе сотрудничества начальник отдела боевой подготовки рейхсвера генерал В. фон Бломберг[ 27 ] в дневниках времен Второй мировой войны…

После признанного обеими сторонами успешным первого опыта обмена группами в 1925 году, от РККА в Германию было командировано 13 человек — 8 из них присутствовали на учениях и маневрах, 3 участвовали в полевых поездках, 2 были прикомандированы к военному министерству Германии и обучались на последнем курсе берлинской военной академии52. Группа советских военных, вернувшаяся из Германии, так охарактеризовала внутриполитическую ситуацию в стране:

«Рейхсвер, вообще, и Генеральный Штаб, в частности, крайне отрицательно относятся к существующему демократически–парламентскому строю, руководимому социал–демократической партией…

Пацифизм, естественно, встречает в этих кругах самое отрицательное отношение (курсив мой. — Ю. К.). Целый ряд унижающих достоинство Германии фактов со стороны союзнической комиссии разжигают еще больше шовинистические настроения не только в Рейхсвере, но и в широких мелкобуржуазных слоях.

Неизбежность реванша очевидна. Во всем сквозит, что реванш есть мечта германского Генерального Штаба, встречающего поддержку в крайне правых фашистских группировках Германии… Поэтому реакция возможна не в сторону монархии, а в направлении фашизма (курсив мой. — Ю. К.)»53.

Но «реакция в направлении фашизма» не стала для советского истеблишмента препятствием для упрочения отношений с рейхсвером. Краскомы, стажировавшиеся в Германии, отмечали в донесениях:

«…Ненависть военных кругов к Франции — чрезвычайно остра.

Занятия (тактические) в Генштабе и в Академии показывают, что армия готовится к войне с Францией и Польшей. Блок с Англией встречает много затруднений, во–первых, потому, что Англия поддерживает …в своей антирусской политике Польшу, враждебность к которой чрезвычайно остра в Германии, особенно в военных и правых кругах… Наличие общего противника — Польши, опасного для Германии вследствие географических условий, еще более толкает Германский Генштаб по пути тесного сближения с Советской Россией»54.

Что до враждебного отношения к пацифизму, то и здесь Советская Россия и Германия были единомышленниками.

В докладе «О характере современных войн в свете решений 6–го Конгресса Коминтерна» Тухачевский в русле концепции «революции извне» по–прежнему «постулировал », что «грандиозные войны, пока большая часть света не станет социалистической, являются неизбежными», и поэтому, считал он, «задачей компартии является настойчивая, повседневная пропаганда борьбы против пацифизма »55. Вопросы мировой революции по–прежнему будоражили воображение Тухачевского.

Свои военно–политические воззрения Тухачевский обрисовал в статье «Красная Армия на 6–м году Революции», опубликованной в октябре 1923 года в массовом военном журнале «Красная присяга». Он писал:

«Итак, к концу шестого года Советской власти назревает новый взрыв социалистической революции, по меньшей мере, в европейском масштабе. В этой революции, в сопровождающей ее гражданской войне в процессе самой борьбы, так же, как и прежде, у нас создается могучая, но уже международная Красная Армия. А наша армия, как старшая ее сестра, должна будет вынести на себе главные удары капиталистических вооружений. К этому она должна быть готова и отсюда вытекают ее текущие задачи… Она должна быть готова к нападению мирового фашизма, и должна быть готова, в свою очередь, нанести ему смертельный удар разрушением основ Версальского мира и установлением Всеевропейского Союза Советских Социалистических Республик»56.

Ссылаясь на решения VI Конгресса Коминтерна, он отстаивал правомочность ведения «войн социализма против империализма» и «оборону национальных революций и государств с пролетарской диктатурой…» По мнению Тухачевского, решение вопроса о немедленном ведении революционной войны зависит исключительно от «материальных условий осуществимости этого и интересов социалистической революции, которая уже началась…»57.

Как он считал, «действительно революционной войной в настоящий момент была бы война социалистической республики… с одобренной со стороны социалистической армии целью — свержение буржуазии в других странах» .

В выступлении на VII Всебелорусском съезде Советов, проходившем в Минске в мае 1925 года, Тухачевский говорил:

«Крестьяне Белоруссии, угнетенные польскими помещиками, волнуются, и, конечно, придет тот час, когда они этих помещиков сбросят. Красная Армия понимает, что эта задача является для нас самой желанной, многожданной… Мы уверены, и вся Красная Армия уверена в том, что наш Советский Союз, и в первую очередь Советская Белоруссия послужит тем оплотом, от которого пойдут волны революции по всей Европе… Красная Армия с оружием в руках сумеет не только отразить, но и повалить капиталистические страны…

Да здравствует Советская зарубежная Белоруссия! Да здравствует мировая революция!»59 Обозначив общий военно–политический курс и настроения армии, Тухачевский затем обосновал ее боевую готовность.