Кестринг, отлично знавший ситуацию в Советской России, приходил к логичному выводу:

«Подозрительность Сталина и всех против всех была достаточной для их приговора. Кроме того, Сталин… знал, что вокруг таких личностей, как Тухачевский, в стране может выкристаллизоваться круг из множества недовольных. Самое надежное — «ликвидировать».

Мертвые не могут навредить. Итак, голова с плеч! …Наблюдаемая повсеместно неуверенность, недоверие каждого к каждому воздействуют на дееспособность армии вредоносно. Расстрелянные имели, однако, своих приверженцев. Преследование мнимых шпионов и вредителей, находившихся с ними в связях, становится все более расширяющимся, как и в других структурах. Вновь созданные Военсоветы пытаются доказать свою необходимость»7.

И резюмировал:

«Очевидные факты, что грубые руки подозрительного политика, разрушающе действуют на лучшее, армию, можно только приветствовать »8.

Состояние советской армии после 1937–го — предмет пристального внимания Гитлера. Геббельс зафиксировал в дневнике:

«01.07.37. Фюрер разговаривал с нашим послом в Москве Шуленбургом. Шуленбург дает мрачную картину России. Террор, убийства, интриги, предательство, коррупция — и только. И это государство трудящихся! Много рассказывал и делился впечатлениями.

Фюрер смеялся от всего сердца… 10.07.37. Разговор с фюрером.

Он (Гитлер) не может себе объяснить ситуацию в России.

Сталин болен мозгами. Иначе нельзя объяснить его кровавый режим.

Но Россия не знает (не хочет знать), ничего кроме большевизма.

Это — опасность, которую мы должны пресечь»9.

Смещенный к началу Второй мировой войны со всех постов бывший командующий вермахта Бломберг в 1943 году возвращался в воспоминаниях, публикуемых здесь впервые, к «процессу военных»:

«Им предсказывали большое будущее, но вместо этого пришли репрессии. Мы так до сих пор и не узнали, почему Сталин учинил эти массовые убийства в высшем командовании армии. Поводом послужило обвинение в предательских контактах с заграницей, причем имелась в виду главным образом Германия. В этом нет и тени правды. Потому что, даже если бы нечто подобное было в действительности, я как главнокомандующий должен был бы об этом знать. Ни малейшей попытки в этом отношении нами сделано не было. Имели ли место внутриполитические заговоры, мне не известно. Мне такое толкование представляется неправдоподобным.

Ближе к истине лежит предположение, что Сталин убрал людей, которые не признавали его тиранического единовластия и от которых он мог ожидать последнего сопротивления. Я называю имена, которые вновь всплыли в моей памяти: Блюхер, Тухачевский, Уборевич. Конечно, этот ряд имен далеко не полный. Просто именно эти люди произвели на меня лично сильнейшее впечатление »10.

А. А. Жданов на торжественно–траурном заседании в январе 1938 года, посвященном 14–й годовщине со дня смерти В. И. Ленина, подчеркнул:

«1937 год войдет в историю выполнения ленинских заветов и предначертаний как год разгрома врагов народа»11.

Лучше не скажешь.

В РГАСПИ сохранилась стенограмма совещания политработников РККА, проходившего 3—4 августа 1937 года.

«…т. Смирнов (начальник политуправления РККА):

Политическое настроение нашей РККА прочное и хорошее.

…Мы уже проделали за последнее время порядочную работу.

Всего из армии уволено за последние месяцы около 10 тыс. человек, и около половины из них как исключенные по политическими мотивам. Но… если бы мы успокоились на этом… это было бы не

верно…

…Выкорчевывание всей враждебной сволочи — эта задача — стоит перед нами…

Как реагировала РККА на раскрытие шпионских банд? Приведение в исполнение приговора над Тухачевским, Уборевичем и Якиром было встречено и рассмотрено как воля РККА… Встрепенулась буквально вся РККА… Сейчас десятки, сотни тысяч писем поступают… за последнее время поступило более 10 т. Сейчас бдительность народа безусловно поднялась.

т. Троянкер (Военный совет Московского округа).

В течение известного периода времени было известное напряжение у части ком.состава. Основная масса нач.става отнеслась к этим увольнениям и к тому процессу очищения, который мы провели, совершенно правильно. Часть командиров, особенно те, которые чувствовали, что до них дойдет очередь… заметно нервничали…

У этой части наблюдалось упадочное отношение к своей работе…

Если в момент опубликования приговора Верховного Суда были такие настроения… что никому верить нельзя, настроения панические,

упаднические, …в основном эти настроения сейчас прекратились»12.

И все же, несмотря на бодряческие реляции, падение авторитета командиров и начальников невозможно было проигнорировать.

Во время того же совещания Смирнов (сме нивший на посту начальника Политуправления Гамарника) отметил, что на общем фоне положительных настроений «есть очень много отрицательных и прямо контрреволюционных высказываний. Эти настроения идут, главным образом, по линии разговоров о подрыве авторитета руководителей партии и правительства, о подрыве авторитета огульно командирского состава… Элементы растерянности захватили некоторую часть руководителей, которые потеряли волю и выпустили вожжи из рук.

Есть некоторый упадок дисциплины, много происшествий, аварий, самоубийств, поджогов, увечья людей… Число дисциплинарных проступков очень велико. С 1 января 1937 года по 1 мая 1937 года мы имеем здесь астрономическую цифру — 400 тысяч»13.

Еще несколько «астрономических» цифр, свидетельствующих о катастрофическом изменении психологического климата в вооруженных силах страны. О разрушительном влиянии репрессий можно судить и по резко снизившемуся уровню воинской дисциплины: увеличилось число суицидов и аварий. По данным Главного управления РККА, количество самоубийств и покушений на самоубийство во втором квартале 1937 года по сравнению с первым кварталом выросло в ЛВО на 26,9 процентов, в БВО — на 40, в КВО — на 50, в ОКДВА — на 90,9, на Черноморском флоте — на 200 процентов14.

Если за период, предшествовавший «Делу военных», с 1 января по 15 марта 1937 года, в ВВС было 7 катастроф и 37 аварий, во время которых погибло 17 человек и ранено 9, то в 1938 году за такой же период произошли 41 катастрофа и 55 аварий, в которых погибло 73 человека и ранено было 2215. Всего по РККА за один 1939 год во время чрезвычайных происшествий погибло 1178 и было ранено 290416.

Репрессии не воспринимались как чрезвычайное происшествие — были обыденностью.

Во время выступления члена Военного совета СевероКавказского военного округа Прокофьева состоялся примечательный диалог:

«Сталин. А как красноармейцы относятся ктому, что были командные кадры, им доверяли и вдруг их хлопнули, арестовали? Как они к этому относятся?

Прокофьев. Я докладывал, товарищ Сталин, что в первый период у ряда красноармейцев были такие сомнения, причем они высказывали соображения [о том, как получилось], что такие люди, как Гамарник и Якир, которым партия доверяла на протяжении ряда лет большие посты, оказались предателями народа, предателями партии.

Сталин. Ну да, партия тут прозевала.

Прокофьев. Да, партия, мол, прозевала.

Сталин. Имеются ли тут факты потери авторитета партии, авторитета военного руководства? Скажем так: черт вас разберет, вы сегодня даете такого–то, потом арестовываете его. Бог вас разберет, кому верить?

Голоса с мест. Такие разговоры действительно были. И записки такие подавали»17.

Когда же один из следующих ораторов стал заверять Сталина, что авторитет партии, авторитет армии не подорван, Сталин прервал его и заявил: «Немного подорван»18.

Вождь, вероятно, сам был ошарашен масштабами происходившего, если счел возможным публично сделать такое признание.

Репрессии шли и по национальному признаку. В конце декабря 1937 года по указанию Ворошилова из округов были затребованы списки на всех немцев, латышей, поляков, литовцев, эстонцев, финнов и лиц других «несоветских»