— Нам не совсем ясно, что тут будет, карнавал или еще что?

Пастор только что надел ризу через голову и бросил на юнца удивленный взгляд.

— У меня, вероятно, есть основания задать тот же вопрос, — сказал он, протягивая руку. — Мы, кажется, незнакомы?

— Билли Дилли!

— Разрешите спросить, это имя вам дали при крещении?

— Вы что, тоже о нас не слышали? — сердито спросил молодой человек.

— Не имел чести.

— С чем выступаете в этом наряде?

— Это моя официальная одежда, форма.

— А это моя, — сказал Билли Дилли и затянул ремень.

— Кажется, я попал не по адресу, — сказал Аяксен и, поклонившись, вышел.

— Нас не узнают уже во второй раз! — со злостью проговорил Билли Дилли, глядя ему вслед.

— Не обращай внимания. Здесь, в восточном районе, публика некультурная, — заметил кто-то из товарищей.

Пастор шел по поселку в полном облачении. Шел против людского потока широким, быстрым шагом. Недоразумение разъяснилось, и уже виден большой ясень в саду Андерсенов. Гроза приближалась, тяжелые массивные тучи заслоняли солнце, и раскаты грома заставляли ускорять шаги.

Сомнений больше не было. Людской поток двигался в противоположную сторону — к кооперативному магазину и юбилею Хермансена. Там будут петь «Билли Дил-ли». Люди слышали их выступления по радио, видели по телевидению, у каждого подростка пластинки с их песнями, все читали о них в газетах под рубрикой «Поп-музыка». Эти певцы — герои нации, астронавты музыки. Все желали услышать и увидеть их вблизи, а этому Андерсен мог противопоставить только свадьбу.

Однако кто-то шел и в обратную сторону, в том же направлении, что и Аяксен. Это были Сальвесен, фру Хермансен и еще несколько семейств.

Изо всех домов выходили празднично одетые люди. Одни шли пешком, другие ехали на машинах. В убежище ведь не будут подаваться алкогольные напитки, вечер задуман как большое семейное торжество, в котором все могу принять участие и где не может произойти никаких эксцессов. Хермансен придавал особое значение тому, чтобы найти то, что он называл «общим знаменателем». Только единственная пара — супруги Сэм, которые принципиально были против танцев, не захотели принять участия в торжестве.

Когда время приблизилось к половине шестого, упали первые капли дождя, и затем разразилась гроза. Она бушевала с невиданной силой, сверкали молнии, громыхал гром. Однако большая часть жителей не заметила грозы, поскольку они уже сидели в убежище, где за толстыми стенами не слышно было даже раскатов грома.

Организация праздника у Андерсенов была гораздо более уязвимой. Под умелым руководством метрдотеля кельнеры и гости мужественно попытались спасти то, что можно было спасти, но гроза разразилась слишком неожиданно.

Метрдотель стоял в одном из сарайчиков с раскрытым зонтом, чтобы оградить суп от воды, лившейся из протекавшей крыши. Во втором сарайчике четыре кельнера играли в покер. И здесь крыша протекала, но старший кельнер был достаточно остроумен, чтобы подставить под струйку бокал. Для верности он налил в него немного виски и с интересом ждал, достаточно ли продлится дождь, чтобы смесь обрела правильную крепость.

Это было единственное, что его интересовало, ибо он работал в ресторане так долго, что удивляться уже ничему не мог. И все же вынужден был признать, что это событие выходило за все рамки. Бумажные фонарики и гирлянды, висевшие над столами, намокли. Вода сочилась сквозь цветную бумагу и создавала сложнейшие узоры на белой льняной скатерти. Тарелки и стаканы были полны воды, и голубые молнии отражались в маленьких круглых озерцах.

Связь между домом и сарайчиками прервалась, и Андерсен ухаживал за гостями. К счастью, у него сохранился поднос с коктейлями, и он обносил гостей, говоря им «добро пожаловать». Всего гостей набралось одиннадцать человек, включая пастора. Дождь застал Аяксена по дороге, и пришлось теперь сидеть в рубашке, пока фру Хермансен в верхней комнатке досуха выгладит облачение. Пастор держал в руке бокал шерри Это действовало на него успокаивающе и несколько уменьшало страх перед раскатами грома. К тому же он завел очень интересную беседу с Сельмером, товарищем Андерсена по работе.

Гости переминались с ноги на ногу, разглядывая цветы и телеграммы; большинство стояло у окон, глядя на бушевавшую грозу. Сальвесен отнес фру Хермансен бокал. Прежде их разделяла изгородь, а теперь пасторское облачение, и может быть, именно оно заставляло говорить почти шепотом.

— Никто больше не придет! — грустно проговорил Сальвесен. — Можешь себе представить, как они теперь злорадствуют.

— Ты имеешь в виду моего мужа?

— Нет, свою жену.

— Я не хочу думать ни о ком из них! — только риза помешала ей выругаться. В ту же минуту молния ударила в электропроводку, и свет погас. Не впервые фру Хермансен лишали света, но на сей раз она так громко выругалась, что Аяксен подскочил.

— Не беда, — успокоительно сказал Сальвесен. — Можно и без света.

Более ошибочного мнения он высказать не мог. Для торжества в убежище это обстоятельство имело решающее значение. И если «Билли Дилли» не имели того успеха, на который рассчитывали, то по причине рокового выключения тока. Они только начали свой первый номер — песню, весь текст которой состоял, в общем-то, из трех слов: «аи лав ю». Тонкое психологическое чутье подсказало Хермансену, что этот блестящий номер нужен перед его речью, чтобы поднять настроение. Как всегда, он думал главным образом о детях и о молодежи. И все убеждало его в том, что он по-прежнему хорошо знает свою публику. Уже с первых строф начались истерические выкрики молодежи. Но зал внезапно погрузился в кромешный мрак, и заглохли звуки со сцены. Оказалось, что, когда ток исчез, пение и звучание электрогитар потеряли многое из своей магической силы. В сущности, выступление потонуло в тревожном шуме, который не уменьшился и когда Хермансен сообщил, что отсутствие света объясняется техническими неполадками, возникшими из-за грозы.

Убежище как раз и было рассчитано на подобные катастрофические ситуации; сразу же вспомнили о спецоборудовании, и в зале стало более или менее светло от шести сильных фонарей, горевших в разных местах. И все же кое-кто испытывал неприятное чувство оттого, что находится в этом помещении, хотя Хермансен и уверял, что все могут быть совершенно спокойны: над ними крыша из армированного бетона метровой толщины, которая может устоять против бомб значительного веса, а само помещение находится на шестиметровой глубине под поверхностью земли.

Ничто не помогало, настроение вконец испортилось, «Билли Дилли» отказались петь без электричества, и Хермансену пришлось досрочно качать вступительную речь.

Момент был выбран более чем неудачно. Публика еще не пришла в себя, иные прислушивались скорее к раскатам грома, которых и не было почти слышно, чем к речи Хермансена, отличавшейся, как всегда, ясностью и четкостью.

Поскольку торжество было юбилейное, он вначале сделал обзор достижений. Сказал о гордости правления тем, что здесь, на пустом месте, возникло счастливое общество, поселок, состоящий из шестидесяти семи жилых единиц, шести тысяч четырехсот тридцати восьми квадратных метров жилплощади. За прошедшие пять лет разбито восемнадцать тысяч четыреста пятьдесят квадратных метров газонов, четыоеста двенадцать метров садовых дорожек, посажено триста восемьдесят пять метров живой изгороди и восемьсот пятьдесят квадратных метров цветочных клумб с однолетними и с многолетними декоративными растениями. Разрешен ряд других важных вопросов, в частности, правление нашло окончательное решение проблемы собак...

На торжественном собрании не хотелось подробно касаться тех проблем, над решением которых билось правление. Правда, он отметил возмутительный факт, когда отдельные лица относятся негативно к творческому и позитивному труду, который совершается во имя того, чтобы обеспечить всем счастливый очаг и уют, но подчеркнул, что поселок не является здесь исключением, ибо в каждом коллективе всегда находятся лица, пытающиеся нарушить дух солидарности в общности, безответственные раскольнические элементы, которые, исходя только из своих интересов, порываются принизить успех, благосостояние и счастье других.