После порки учитель сказал:

— Сии стихи приготовишь к завтрему. В назидание за леность.

Егорка пробормотал, застегиваясь:

— Я и сейчас могу рассказать.

— О? — удивился Федор Иванович. — Говори.

Егорка сквозь слезы забубнил:

— «Розга ум вострит; память возбуждает…»

Стихи он прочитал без единой ошибки.

— Ты что, раньше знал? — спросил учитель.

— Нет. Который сзади сидит, твердил, а я понял.

— Да ты, видать, востер! Что ж урок не выучил?

Егорка осмелел. Оказывается, с учителем можно разговаривать.

— У меня букваря не было! Вон тот отобрал…

— Ладно, иди. Тарелкин Илья, покажешь новичку буквы.

Егорка вернулся на место.

— Да, как же, держи карман шире! — злобно усмехнулся Илюшка. — Буду я тебе, дураку, показывать!..

Над Егором сжалился Трифон. Это был девятнадцатилетний парень, белобрысый и уже склонный к полноте. Степенный и хозяйственный, Трифон учился довольно хорошо, недостаток способностей восполнял усердием. Товарищи любили Бахурова — он всегда помогал в беде.

Трифон показал новичку буквы и слова. Егорка все хватал на лету. Через полчаса он отлично ответил учителю заданный урок.

Федор Иванович почесал в затылке, сдвинул парик, добродушно проворчал:

— О? Ты остропонятлив! Зря я тебя выдрал. Ну ладно, вдругорядь попадешься, тогда помилую.

Егорка возвращался домой счастливый, несмотря на порку.

«Ученье началось… Учитель знает, какой я усердный…»

Он торжественно декламировал:

— «Розга ум вострит, память возбуждает…»

До поздней ночи мать и бабушка слушали рассказ Егорки о школе. Общую радость отравляли только мысли об Илье, который неведомо где скитается, если только не сложил голову в незнаемой стороне.

На следующий день Егорка вернулся домой в одном белье, посинелый от холода.

— Родненький! — взвыла Ульяна. — Да что это с тобой? Ограбили? Какие же злодеи, чтоб им пропасть, мальчишку обидели?

— Это с… меня, бабушка, на… заставе… сняли! — стуча зубами, пожаловался Егорка.

Он забрался на теплую печку и рассказал бабушке, что случилось.

Егорка весело шагал из школы домой, повторяя в уме уроки. Учитель дал ему аспидную доску, мальчик нес ее под мышкой. У самых Мясницких ворот высокий кривой человек в засаленном кафтане схватил Егорку за руку:

— Стой! Ты кто таков есть?

— Я… Навигацкой школы ученик, — отвечал оторопевший Егорка.

— Плати пятнадцать алтын! — приказал незнакомец, смотря единственным глазом выше Егоркиной головы.

— За что, дяденька?

— За то, что его царского величества уставы нарушаешь, по улицам в неуказном платье ходишь!

Егорка испугался:

— Я завсегда по улицам ходил, да с меня николи указного платья не спра-шива-али…

— Чего ты, дурак, мелешь? — сердито проворчал кривой целовальник.[47] — Ты в школе давно?

— Второй день…

— То-то и оно! Прежде ты был простого звания мальчонка, с тебя спросу не было: хоть нагишом бегай! А теперь ты его царского величества государя Петра Алексеевича навигатор, и тебе в русском платье ходить не полагается. Плати пошлину!

Вокруг собралась толпа зевак. Купец с окладистой русой бородой вступился за мальчика:

— У тебя совесть есть? Эку прорву денег с паренька лупишь!

— Коли тебе его жаль, заплати за него!

Купец забормотал что-то невнятное и при общем смехе быстро пошел прочь.

— Нет, стой! — заорал целовальник. — Приблизься!

Недовольный купец вернулся:

— Я тебе зачем понадобился?

— За бороду плочено?

— Плочено.

— Кажи знак!

Купец достал из кармана нечто вроде медали с выбитой на ней надписью «Бородовой знак»:

— На, любуйся, ирод!

— Ну-ну, не очень! За бесчестье[48] к начальству сволоку!

Егорка брыкался, старался вырваться, но целовальник стащил с него верхнее платье и унес в будку.

— Сие — залог! Пошлину принесешь, получишь свои пожитки.

Егорка в одних портках и холщовой рубахе, ежась от холода и стыда, побежал домой.

Марковы и Ракитины сложили все свои наличные деньги и выкупили Егоркину одежду. Молодой «навигатор» стал прятать аспидную доску за пазуху и не ходил через Мясницкие ворота, где сторожил нарушителей царского указа зоркий целовальник.

Пеню пришлось платить не одному Егорке Маркову. Многие «навигаторы» попадали в такую же беду.

Один из попечителей Навигацкой школы, дьяк Курбатов, писал царю:

Закон остался в силе: ходить в русской одежде «навигаторам» по Москве позволено не было, но наиболее бедным — в число их попал и Егорка Марков — сшили форменную одежду на казенный счет.

Какой был переполох в домах Марковых и Ракитиных, когда Егорка явился из школы в новом кафтанчике, панталонах и треуголке!

Бабка Ульяна заголосила:

— Батюшки! Обасурманили парня! Совсем обасурманили! Говорила, не отдавать его в школу эту проклятую!..

— Перестань, соседка, выть, как над покойником! — вмешался Семен. — Погляди, какой у тебя внук-то стал красавец!

Егорка молодцевато повертывался в ловко сидевшем кафтанчике, обшитом серебряным позументом. Треуголка была лихо сдвинута набок, из-под нее выглядывало сухощавое лицо мальчика, разгоревшееся от радости.

Коренастый круглолицый Ванюшка с завистью упрашивал приятеля:

— Егорка! А Егорка! Дай примерить…

— Издерешь! — безжалостно отвечал Егорка.

— Дай, не издеру!

Егорка сжалился, и Ванюшка, переодевшись, важно прошелся по избе.

Учение Егора Маркова подвигалось быстро. Склады он проходил недолго; мальчик ночи напролет просиживал за книгой, стараясь понять, как получаются из букв слова, и через три недели стал читать так бегло, что поразил учителя Федора Ивановича.

— Вот, — говорил учитель, колотя нерадивых учеников линейкой по пальцам, — вот, смотрите и поучайтесь, сколь великие успехи любовью к книжному учению и тщанием достигаются!.. — и показывал на Егора.

Глава IX

ВАНЮШКА РАКИТИН

Первые две-три недели после поступления Егорки в школу жизнь Ванюшки Ракитина шла прежним чередом. Те же забавы, та же война на пустыре между «своими» и «немцами». Ванюшка даже повысился в чине: вместо Егорки он стал предводителем армии «своих» и получил от приятеля его знаменитый арбалет, пуля которого ранила Кирюшку Воскресенского. У «немцев» тоже появился новый командир, заменивший поповича.

Ни Егорке, ни Кирюшке уже не было времени водиться со старыми соратниками: они почти весь день проводили в школе, а по вечерам готовили уроки. И Ванюшка заскучал.

Книжное учение, которое раньше представлялось Ванюшке недосягаемым, теперь оказалось делом близким, доступным и привлекательным, если не считать неизбежных порок.

Мальчик начал все чаще приставать к отцу:

— Тятька, хочу учиться!

Сапожник, как всегда, отвечал прибаутками:

— Кому ученье, а кому мученье!

— Тятька, отдай меня в школу!

— Наука хороша, да в кармане ни гроша!

Ванюшка уходил со слезами.

Время шло, подходила зима, и Егоркины успехи в ученье все больше волновали горячего, нетерпеливого Ванюшку Ракитина. Каждый пропущенный день казался ему непоправимой потерей. Ванюшка беспрестанно приставал к отцу с просьбой отдать его в Навигацкую школу и наконец окончательно взбунтовался. Он не стал ни работать, ни есть, ни пить, лег в доме на большой сундук у порога с таким видом, будто собрался помирать, и на все вопросы и шутки отца отвечал молчанием.