Пожалуйста, не жалко!

И он написал:

«Сегодня вечером будет дождь. Не забудьте надеть галоши».

Всё же надо их позлить! Он приписал:

«Привет от Граммофонихи». — Вот лопнут от злости!

Оставалось только подписаться. Он поставил «О.» и, подумав, добавил: «Нева».

Так, ну а теперь — на разведку!

ГРАММОФОНИХА ДЕЛАЕТ БИЗНЕС

— Яблочки смоленские! Яблочки-и смоленские-е! — гудел над ранним базаром могучий голос. — Яблочки смоленские!

На широком дощатом прилавке грудой были навалены яблоки всех сортов, а над ними возвышалась огромная тетка. Голову ее украшал выгоревший платок с остатками бахромы, на плечах — мужской, сильно засаленный пиджак, не застегивающийся на животе.

— Яблочки смоленские! — Глазки Граммофонихи блаженно поблескивали: день начинался удачно. Груда на прилавке убывала.

Смоленск — город дорог. Через него проходят магистрали на Москву. Здесь всегда много иностранных туристов. Они приезжают в раскрашенных длинных автобусах или в крошечных горбатеньких машинах. Туристы останавливаются в гостинице, а утром с термосами и яркими сумками идут на базар.

Граммофониха любит туристов. С иностранцами она никогда не торгуется. И они почему-то не торгуются. Она думает, что иностранцы не умеют считать по-русски.

Вот и сейчас к ней приблизился турист в коротеньких, до колен, штанах и в шляпе. На плече у него кинокамера. Турист выбрал два яблока и вежливо спросил:

— Сколько сто-и-т?

— Руб, — не моргнув глазом, объявила Граммофониха.

Женщины, стоявшие рядом за прилавком, охнули. Цена яблокам была копеек десять, не больше.

— О кэй, — ответил турист. — Карошо. Немножко бизнес, да?

— Бизнес, — закивала торговка.

— Ну и жаба! — заговорили в один голос женщины.

А Граммофониха уже опять как ни в чём не бывало:

— Яблочки, яблочки-и смо-лен-ские-е!

До базарной площади долетел колокольный звон. На миг Граммофониха умолкла и, закатив глаза, мелко перекрестилась. Женщины заметили это:

— Никак ты, Никоновна, в бога веришь?

— А как же! Всё от бога, без него и яблоко не вырастет!

— И в церковь ходишь?

— Хожу. Неужто не ходить? Это вы, безбожники, господи! Зато разве ваши яблоки сравнишь с моими?

Она подняла на ладони яблоко:

— Такое разве само вырастет? Все от бога.

Немало народа перебывает за день на базаре. Одни прибегают на минутку, чтобы купить пару огурчиков посвежее, другие долго выбирают картофель и покупают сразу целый мешок. Кого только нет на рынке! Вот в толпе мелькнул круглолицый человек с длинными волосами, с реденькой забавной бородкой.

— Смотри, — заговорили женщины, — никак дьячок из церкви.

Дьячок, молодой, с румяными щеками, подошел к прилавку. Граммофониха всё ещё держала на ладони яблоко.

— Здравствуйте, батюшка-а, — медово пропел она.

— Здравствуйте, — покраснел дьячок. Ему было неудобно, что здесь, на базаре, его назвали батюшкой.

—Берите яблочки у нас. Лучше моих на всём базаре не сыщете.

— Вижу, вижу! Такие только в райском саду! — похвалил дьячок.

— Во! — Граммофониха победоносно поглядела на женщин. — Берите, батюшка.

— А сколько с меня?

— За это… — Граммофониха покачала на руке яблоко. — В райском саду такие только?

— В райском. Сколько же?

— Ну… ну тридцать копеек тогда, не больше.

На лице у дьячка появилось такое выражение, как будто он внезапно отхлебнул из кипящего чайника.

— Тридцать копеек! Побойтесь бога.

Граммофониха начала багроветь. Женщины переглянулись.

— Что же мне бояться-то бога, батюшка? — перевесилась к дьячку торговка. — А?

— Да ведь безбожно это, дорого, — отступил тот.

— Ах дорого, — протянула торговка. — Тридцать копеек ему дорого! — Она кинула яблоко на весы и протянула дьячку кулак к носу.

— А ты за тридцать копеек раз кадилом махнешь, а?

Дьячок попятился и замешался в толпе.

— Ты за тридцать копеек и «паки-паки» не скажешь! — полетел ему вдогонку яростный голос.

ВИТАЛЬКИНО ГОРЕ

Виталька тоже продаёт яблоки. Он сидит, навалившись грудью на прилавок, и тоскливо насвистывает одну и ту же мелодию. Не умеет он торговать. Да и какая тут может быть торговля! Наискосок от него орудует Граммофониха. По бокам — две бойкие старухи. Виталька мысленно окрестил их «Правая» и «Левая». Стоит появиться на горизонте покупателю, как старухи, словно заводные, начинают орать — расхваливать товар. И яблоки покупают у них.

Но Виталька и не собирается орать. Он с удовольствием высыпал бы все яблоки на прилавок и сказал: «Берите даром!»

Стыдно ему торговать. Да еще рядом с Граммофонихой.

Только что у него покупал одноклассник. Мальчишка со странной фамилией — Сейго. В прошлом году он немного помогал Витальке по русскому.

— Бери так, Сейго, сколько надо. Хочешь два кило? — щедро предложил Виталька и взвесил ещё больше. Но Сейго кинул ему деньги. Прямо в алюминиевую мисочку.

Не любит Виталька базар. Никогда бы сюда не пришёл. Одно здесь хорошо: разглядывать людей. Разные лица. Мать нередко кричит на него: «Ну что ты уставился на человека? Разиня! Стыдно даже: глядит, глядит, как сыщик!» И Виталька с сожалением оторвется от какого-нибудь потешного носа или удивительной бороды, а через минуту мать снова кричит: «Опять уставился!..»

Иногда Виталька начинает рисовать. Чем попало. Прутиком на песке. Пальцем на запотевшем стекле. Углём, мелом, карандашом. Всем нравится. Говорят, что из него получится художник. Но он не верит. Художник должен всё уметь нарисовать. А Виталька… Виталька не сможет даже того дядьку в соломенной шляпе. Пьяненький. Лицо круглое. Бегающие глаза. (Как их нарисуешь бегающими?) В руке у дядьки здоровенный рак с болтающейся клешней.

Он может нарисовать и шляпу и рака. Но как показать, что дядька — попрошайка и лодырь? Не рисовать же его лежащим на солнце и с протянутой рукой? Он же не лежит на солнце и руку не протягивает! Но Виталька ясно видит, что он — попрошайка и лодырь…

Наверное, из него не получится художника… но ничего! Зато он умеет сочинять рассказы. Про разных людей, которых встречает на улице. Дед и Славка с удовольствием слушают. Никогда не перебивают. Удивляются только, откуда он всё берёт. У него есть даже написанный рассказ. Он к нему и рисунки нарисовал. Получилось, как в настоящей книге. Рассказ он пока никому не показывает. Это его тайна. Ещё он умеет сочинять скороговорки. Сочинил Славке про ужа. Пусть учится не заикаться. Целый месяц сочинять пришлось. Сперва он ему другую сочинил, такую, что не только Славке, а и ему самому не выговорить быстро. Славка её забраковал. Сказал, что непонятная.

Жаловался жаворонок журавлю:

«Задерживают жаворонку жалованье!»

Жаловался жаворонку журавель:

«Журавлиха жабу пережарила!»

Что тут непонятного? Даже картинку можно забавную нарисовать. Сидит тощий голодный журавль на табуретке и клюв широко разевает. А журавлиха в переднике ему жабу огромную на сковородке жарит…

— Виталька! Да Виталька же! — раздался над ухом голос матери. — Вот как ты торгуешь, да? Стою-стою, смотрю-смотрю, а он и не видит! Хоть ты лопни от крика! Опять на кого-нибудь уставился?

Виталька виновато заморгал:

— Ни на кого не уставился. Если не берут…

Мать всплеснула руками:

— Не берут! Да кто к тебе пойдет! Ты же сидишь и ртом мух ловишь! Надо завлекать, завлекать покупателя! Как бабушка делала, вспомни. Постой, а это что? А? Что же ты с прилавком-то сделал? Я тебе карандаш для чего дала? Да это ж… как тебе не совестно, а вдруг увидит, — понизив голос, она испуганно закачала головой. Ещё раз поглядела на прилавок и, не выдержав, прыснула, зажав рот ладонью.