Затем Сет оставил части тела Осириса в Атрибисе [14] и Оне [15], а голову — в Мемфисе, похоронил одну часть тела в Фаюме [16], потом прошел дальше вверх по Нилу до Саути [17], Абидоса [18] и Дендеры [19] и, чувствуя Себя наконец в безопасности, доверил своим людям пройти с последней частью на веслах большое расстояние вверх по реке до Элефантины [20]. Если бы они шли пешком, то это заняло бы дважды по тридцать дней, но они остановились, чтобы устроить праздник, что отняло вдвое больше времени.

Теперь у Исиды пропало всякое желание покидать Свою постель. В Ее груди не было молока. Пребывая в пучине Своего отчаяния, Исида пала до почти человеческого состояния. Сет превзошел Ее в магии. И, конечно, не было ни малейшего намека на то, что к Ней вернутся самые сокровенные Ее силы. В этой печали Ее мысли вызвали слезы, которые породили дождь — последний дар благодатных сил тела Осириса, разбросанного теперь от болот Дельты до вод Первого Порога.

Не знаю, возник ли в воздухе этот непривычный для нашего египетского слуха звук дождя, но мои мысли подернулись дымкой, и я больше не мог видеть этих Богов. Я был поражен, узнав Мененхетета, глядевшего на меня из глубины сверкающей белизны своих глаз. — Теперь, — сказал он, — мы подходим к деяниям Маат. Без Нее для Исиды все могло быть потеряно.

ДВА

— Да, — сказал он, — Маат так предана точнейшему равновесию, что избрала для Своего лица перо. И подумать только, что Она — дочь Ра! — И вновь меня смутил его неподражаемый смех. Точно в эти моменты его захлестывала алчность худших попрошаек, какие-то используемые для орошения потоки человеческих отбросов. И при этом казалось, что он совершенно забывает о том, какой удар эти низменные чувства наносят его достоинству. — Да, — сказал Мененхетет, — Маат — порождение самой безобидной внебрачной связи развратника Ра. Ведь она была зачата маленькой птичкой, которая (после всех быстрых и робких перемещений своей жизни) лишь раз опьянела от теплого воздуха. Воздушный поток подхватил этот нежный комочек пуха и понес в объятия Ра. Все выше и выше он парил в трансе и в одно мгновение испустил последний вздох — что за совокупление! Мамаша изжарилась до состояния хрустящей корочки, а дитя спустилось к нам вниз в виде пера — дух равновесия между влечением сердца и очевидным жертвоприношением. — Он снова непристойно рассмеялся. — Теперь именно это перо использует Анубис, когда взвешивает нравственную ценность сердца каждого умершего человека. — Он снова пожал плечами. — Изо всех Его детей одной лишь бесплотной Маат нечего терять, поэтому она бесстрашна. Она была единственным Божеством, достаточно храбрым, чтобы отругать Ра за Его услуги Сету, и сказала Своему отцу ни много ни мало, как: «Опасно защищать победителя от проклятий побежденного. Такой Бог будет благоденствовать, не прилагая к тому никаких усилий, и мир придет к своему концу».

«Не говори о равновесии, — сказал Ей Ра. — Я плыву на золотой лодке днем, но в темноте ночи принужден путешествовать через Дуэт и сражаться со змеем. Если я хоть раз потерплю поражение, мир уже никогда не увидит Моего света».

Мененхетет разразился смехом: — Могу тебя уверить, Маат не собиралась говорить Ра, что змей не представляет большой опасности.

И снова, как будто рассказ накатил на меня, подобно потоку проходящих духов, видения в моем сознании пришли в движение. Я увидел, что Ра больше не сражался один, что много Богов и Богинь помогали Ему изловить змея. В сущности, Ра оставалось только изрубить Апопа на куски. И все равно, закончив свой труд, Он тяжело дышал. Ра старел.

— После того как Отец отчитал Ее, Маат стала наблюдать за повадками Его рыб-лоцманов. Поскольку обязанностью этих двух созданий, которых звали Абту и Ант, было служить Ему глазами, когда приходило время прокладывать путь среди опасностей Дуата. Каждую ночь, плывя по бокам лодки Ра, они направляли ее мимо огней, ям с кипятком и зловонных мест. Днем же эти рыбы, уставшие от праведных трудов, предпочитали превращаться в две короткие веревки, лежащие под солнцем на берегу Нила. Там они и грелись на солнышке, две бухты отбеленной конопли, такие короткие, что ни одному проходящему рыбаку и в голову не приходило сплести из них веревку подлинней. Маат, путешествуя теперь в Своем естественном обличье — перышком на ветру, парила вдоль берега до тех пор, пока не оказалась над рыбами-лоцманами.

Зависнув над этим местом, Ей удалось бросить тень на Абту и Анта. Лишенные света Ра, они стали плохо соображать и поэтому покинули берег, чтобы вернуться в воду, но теперь на ее поверхности мелькала тень змея. Они не поняли, что это перышко скручивало свой тонкий стерженек над рекой, отбрасывая вниз пятнышки тени. Итак, они преследовали тень змея вниз по течению, пока Маат не привела их к тазовой части тела Осириса, помещенной в обломке корня выкорчеванной пальмы, в месте, хорошо известном Маат. (Как дух равновесия Она присутствовала там, когда, вместо члена Осириса, последним ударом Сет отрубил Себе большой палец.) Теперь Абту набросился на член Осириса, откусил его, проглотил и, обезумев, затанцевал в воде. Его чешуя светилась, он чувствовал себя созданным из света. Ужас! Где спрятаться? В смятении, обе рыбы помчались к берегу, чтобы вернуть свой облик беленой конопли, однако, когда Абту обернулся веревкой, он стал белее луны, и Анту пришлось укрывать его грязью до тех пор, пока вновь не настало время отплывать в Дуат. Но все равно он светился в темноте. Он мог привлечь внимание ко всем им. В ярости Ра извлек его из воды и проглотил. Ант остался служить лоцманом, однако поскольку он не мог уберечь лодку от камней с невидимой ему стороны, она дрожала и скрежетала при каждом ударе, а Ра вскоре почувствовал недомогание, так как в его животе застрял член Осириса.

Равновесие нарушилось. Так как Божественный орган оказался неудобоваримым, Ра стало настолько не по Себе, что Он позволил небу затянуться облаками. Исида ворочалась в своей постели и прислушивалась к крикам чаек. Их резкие звуки не умолкали на протяжении всех этих серых и туманных дней. Другие птицы прилетели и рассказали, что конь благородных кровей, на котором Сет охотился на болотах, отпрянул от упавшего дерева и сломал ногу. Похоже, удача Сета пошатнулась.

Исида осмелилась вспомнить тот час, когда Она и Осирис зачали Хора. И когда она вновь увидела, как Царевич из Библа падает назад и за борт, от Ка Осириса пришло известие: Исиде надлежало сделать своим оружием Тайное Имя Ра. Она начала прислушиваться к сплетням Богов.

Так Она узнала, что Ра состарился и что Его кости из золотых стали серебряными, а суставы утратили гибкость. Когда Он говорил, из Его рта текла слюна. Семь выделений Его тела постоянно падали на землю, и дороги были покрыты серой из Его ушей, Его потом, Его мочой, Его соплями, Его дерьмом, Его семенем и слюной.

Исида думала, как воспользоваться этими отправлениями. От содержимого кишечника солнца, конечно, разило богатством. Однако откуда Она могла знать, какие чудища серной ночи Дуата могли выйти вместе с ними? Мощь этой силы была слишком велика. Исиде было нужно лишь Тайное Имя и ничего больше. Да и с чего Ей было полагать, что Ра извергает Свое Тайное Имя ежедневно?

По этой же причине Она побоялась использовать пот. В Его влаге могла содержаться слава Его имени, однако в ней же, возможно, чувствовался и запах каждого животного, которым Он становился, пока совокуплялся с ним. Значит, там были их Тайные Имена. Переизбыток и путаница.

Не собиралась Она искать и Его семя. В нем можно было бы найти Тайные Имена Его будущих сыновей и дочерей, но не Его собственное. Прошла Она также и мимо соплей и ушной серы. Ра едва ли слушал то, что говорили другие, так что сера Его ушей хранила всю эту чушь, тогда как нос не был надежным местом для сокрытия Имени, поскольку там его мог пронюхать любой ветерок. Оставались лишь моча и слюна: выбор между дурными водами Его крови и колодцем Его рта. Каждая влага имела прямое отношение к Имени. Подобна великой реке (уносящей многие тайны земли) была моча Ра. Однако эти воды возвращались к Небесным Водам. Нут, безусловно, рассердилась бы, попробуй Исида украсть у Нее Тайное Имя. Поэтому Исида остановила свой выбор на слюне. В ней был дух речи Ра. В центре Его речи должно пребывать Имя. И вот Она взяла влажной пыли поблизости от того места, где, следуя по Своему пути, старый Бог пролил слюну. И Исида растерла слюну с пылью в Своей руке и добавила к ней старого порошка, сдеданного из семени Сета (которое Она собрала с юбки изнасилованной Им служанки). Нет лучшего способа усилить яд, как смешать извержения своих врагов. Итак, Исида сотворила эту смесь из плевка Ра и семени Сета, а затем придала ей форму змея и намазала его смертоносные зубы (сделанные из обрезков Ее ногтей) ядом скорпионов. Потом Исида сказала этим зубам: «Выходите. Отыщите в вашем враге то, что более всего отлично от вас. Нанесите удар в это место. Выпустите свои жала!» Яд сердца Исиды вытек из Ее глаза, и вся плотская память о Ра была в нем. Ибо Она отнюдь не невинно обследовала все семь Его извержений. На Ней остался Его запах. Несмотря на Свое обожание Осириса, подобное нежности неба, когда вечер спускается на оазис и животные стоят бок о бок друг с другом, Исида никогда не могла превозмочь одного неистового желания. То был трепет, пробегавший по Ее животу при виде Ра. И вот Она провела один тайный час в наслаждениях со Своим отцом. Теперь смерть Осириса заставила Ее вновь ощутить тяжесть Своего старого предательства. Она никогда не говорила об этом мужу, и поэтому Осирис слишком полагался на Ее преданную любовь. Очень мало зная о силе других Богов, Он чересчур беззаботно лег в гроб, изготовленный Сетом. Таким образом к Ее гневу на Ра добавился вихрь чувств, связанных с Ее собственным обманом. Да, сильны были чары, с которыми Исида оставила змея на дороге!