Общественно-историческое восприятие еды как развлечения, а не только питания, у нас появилось задолго до начала XX столетия.
Первая половина прошлого века, богатая войнами, революциями, экономическими кризисами и неурожаями, не дала осуществиться давней мечте человечества — наесться до отвала. И, как следствие, большая часть населения отличалась стройностью, если не сказать болезненной худобой. Поэтому идеалы красоты, всегда ориентированные на редкость, а не на повседневность, удерживались в пределах нормального веса. Но вторая половина столетия уже не мешала людям есть. Или почти не мешала. И человечество стало стремительно отъедаться. Тогда и вступил в силу закон «Уникальное — значит красивое». Планка требований, предъявляемых к хрупкости, воздушности, изяществу и проч. начала подниматься. В 1997 году исследование Гарнера показало, что реальный средний вес тела молодых американок начиная с 1959 года неуклонно повышался: от нормального среднего веса (принятого за 100 %) он вырос до первой степени ожирения, до 105–110 % нормального веса. При этом ожидаемый вес (то есть идеальный) так же неуклонно снижался — с 87–91 % нормального веса до 81–84 %.
Почему речь идет исключительно о женщинах, да еще и об американках? Потому, что определенных данных о динамике «веса народонаселения» в нашей стране пока не существует, а что касается идеала, то участницы конкурсов красоты и фотомодели журнала Playboy являются авторитетом и для россиянок. И так уж повезло женскому полу, что эти серьезные психосоматические расстройства, навеянные образами нездешней красоты, затрагивают именно женщин. Мужчины, которым все-таки довелось испытать на себе прелести булимии и анорексии, как правило, оказывались гомосексуалистами, бисексуалами или метросексуалами. То есть в той или иной мере соприкасались с женским гендером[59]. Хотя это именно мужчина — Осип Дымов — сказал удивительно емкую фразу: «Приходится время мерить по меню, если так занят, что ничего не делаешь»[60]. Если время ничем не структурировано, сгодится и еда. Многие пострадали из-за «еды от скуки».
Но состояние мужчин практически никогда не доходит до тяжести психического расстройства. Зато женщины составляют 90–95 % всех больных расстройствами питания.
Женщинам свойственны серьезные расхождения между восприятием идеальной женской фигуры и требованиями, которые предъявляются к привлекательной женщине вдействительности.
Идеальная или даже привлекательная фигура в женских представлениях всегда недобирает 10–15 % до нормы веса. Отсюда и рождаются завышенные требования и прочие факторы уязвимости перед лицом расстройств питания. Мы — заложники социальных стандартов. И одновременно мы — их создатели. Поэтому неудивительно, что нынешние стандарты столь суровы, а «весовые нормативы» предполагают стройность небывалую, не зависящую от возраста, врожденного типа телосложения и социального статуса. И никакие уговоры не помогают. Впрочем, уговоры не помогают никогда, если речь идет о глубоко залегающих паттернах мышления.
Медики любят поговорить о том, что здоровье и есть красота, а красота, соответственно, и есть здоровье. Как только на экране или глянцевой странице появляется профессиональный диетолог, эндокринолог, гастроэнтеролог — так сразу: «Красивая женщина с крутыми бедрами, высокой грудью, округлыми руками… Вспомните шедевры художников…» — и пошло-поехало. Рубенса в качестве примера приводят. Хотя у всех его излюбленных моделей целлюлит с порога Эрмитажа виден. Вы бы еще Сарагину[61] из «8 с половиной» вспомнили! Одно дело — индивидуальное, так сказать, шедевральное восприятие внешности отдельного человека, который вам нравится как личность. В этом состоянии полюбишь и целлюлит в золотистых тонах, и округлость ноги, изящно напоминающую батон салями, и щеки в ямочках, приятно подрагивающие при ходьбе. Потому что нельзя быть на свете красивой такой. И совсем другое дело — социальное одобрение (или неодобрение) безличной (пока, во всяком случае, безличной) особы, стоящей на пороге офиса, клуба, аудитории. До того времени, как выяснится, что она классная, веселая, умная и ваще талантливая, на нее выльется не одно ведро этого, которого — и за те самые округлые руки-ноги, и за те самые вздрагивающие щеки.
В общем, чтобы понравиться лицам противоположного пола как женщина, а не просто с ними подружиться как свой парень, приходится соответствовать стандартам красоты. Хотя бы частично. И не надо пытаться разговорами о здоровье переломить массовое представление об идеале. Потому что никогда, ни в одну эпоху, ни один народ не ставил на пьедестал обыкновенную крепкую бабу, каких вокруг было пруд пруди. Вечно идеалу требовалась какая-то изюминка, оригинальность — излишество, неправильность, даже нелепица. В средние века в моде был округлый живот — как бы беременность месяца этак третьего-четвертого. Поэтому дамы подкладывали под платье подушечки и шествовали «пузом вперед». А двести лет назад, в эпоху романтизма, в моду вошла анемия, причем особенно утонченным считалось умереть от туберкулеза. Еще через столетие, в эпоху стиля модерн, стали популярны недоразвитые полудетские формы — тонкая шейка, поникшие плечи, неуверенная походка.
Ну, а если приглядеться к параметрам красоты у разных времен и народов, то наше столетие покажется одним из самых удивительных.
Видите? При весе средневековой Прекрасной дамы наша современница в идеале должна обладать объемистым бюстом, но более тонкой талией. И все это — не прибегая к помощи корсета, исправлявшего дефекты женской фигуры в XIX столетии, не к ночи будь помянут! Корсетом для женщины XXI века стали ее собственные мышцы и кости. Да так, чтобы и то, и другое — крепче китового уса!
Пытаясь соответствовать неземным стандартам и завышенным требованиям, множество девочек-подростков мечутся по всей шкале питания: от жестких (или попросту самоубийственных) диет к компульсивному обжорству. Вдобавок эти проблемы пополняются безжалостными чистками желудка. Так растет и укрепляется расстройство питания. Но складывается оно не только под роковым влиянием Голливуда, журнала Playboy и гадины-соседки, при встрече неизменно сообщающей: «Как ты, деточка, пополнела, такой пышечкой стала!»
Кормит — значит, любит
Читатель, вероятно, уже заметил, что аддикция в любой форме — это не самостоятельная болезнь, а всего лишь компенсация дефектов, из-за которых личности не удается адаптироваться к окружающей действительности. Получается, что аддикция — это симптом депрессии, а депрессия — это симптом психологической дезадаптации. Да, так оно и есть. И даже более того: дезадаптация тоже симптом — симптом семейных проблем. Причем таких, которые уже не исправишь. То есть проблем, имевших место в раннем детстве нынешнего аддикта, вполне взрослого и как бы вполне самостоятельного человека.
Вот почему это состояние психики с таким трудом поддается коррекции. Простое объяснение типа «Ты наносишь себе неисправимый вред» не действует, сколько его ни повторяй. Хотя большинство людей талдычит эту фразу, тем самым лишь отдаляя себя от своего неразумного подопечного. Чтобы избавиться от этой привычки (тоже, как ни крути, вредоносной и неправильной), любящим родным-близким необходимо понять: патологическое отношение к чему бы то ни было, в том числе и к еде, развивается в раннем детстве при недостаточном телесном и эмоциональном контакте со значимыми взрослыми.
Психологически зависимая личность пытается компенсировать те утраты, которые постигли ее в раннем детстве и исказили ее представление о себе и о мире.
В частности, так компенсируется утрата материнской любви. На первый взгляд, между любовью и едой мало общего. Тем не менее любая, даже самая равнодушная мать, родив ребенка, кормит его, вследствие чего у малыша возникает первая ассоциация «еда =любовь». А если другие нормальные проявления любви — телесный контакт, ласковая мимика, воркование, игры с ребенком ограничены, еда становится самым важным аналогом любви. Строгие, холодные, ворчливые матери и отцы, самоустранившиеся от воспитания детей, своим поведением провоцируют появление пищевой зависимости.