— Понятия не имею. Наверное, для флагштока… хотя у нас есть другой флагшток — в саду. Чтобы у дома был внушительный вид, надо думать. Ведь так, кажется, строили в конце прошлого века? Всякие там башни… и высокие стены… эффекта ради.

— Да, наверно, — согласился я.

И мы снова спустились на чердак.

Чердак в большом доме полковника Лунде был великолепен. Великолепен для какого-нибудь фильма ужасов. Бродить здесь по ночам мог только бесстрашный человек. Я бы нипочем не поверил, что на свете существуют такие чердаки — разве в фильмах Хичкока.

Углы, закутки, односкатная крыша с двумя слуховыми окошками, сундуки, этажерки, паутина, старая детская коляска, чемоданы, пыль, стоячая вешалка, манекен на треножнике и ржавая птичья клетка…

— Ну и ну!.. Послушай, Виктория, два поколения обитателей этого дома тут, видно, ни разу не прибирали. Куда только смотрит пожарная охрана?

— Даже пожарной охране не справиться с тетей Мартой, — сказала Виктория.

— Стало быть, здесь, на этом чердаке, прабабушка Лунде, если верить ее словам, что-то спрятала?

— Да.

— Найти это нелегко, даже если она вправду что-то спрятала, — сказал я.

— Да. Особенно когда не знаешь, что надо искать.

По углам чердака висели под стеклянными абажурами электрические лампы. Дневной свет проникал лишь через слуховые окна. Скудное освещение еще больше усиливало призрачную атмосферу чердака. Весь он казался громоздкой театральной декорацией. Я вспомнил «Дикую утку» Ибсена. Если бы Ибсен показал нам чердак, он, наверное, был бы таким, как этот. Я вспомнил Гедвигу. И взглянул на нее, то есть, понятно, взглянул на Викторию.

Она стояла прямо передо мной, совсем близко. И снова я заметил все тот же взгляд исподлобья. Словно она что-то задумала, и это что-то весьма занимало ее.

«Почему она так скверно одета? — подумал я. — Почему Люси не займется ею хоть немножко? Ничего особенного ведь и не нужно. Два-три платья… хорошая прическа…»

Она словно прочла мои мысли.

— Тебе по-прежнему не хочется меня поцеловать? — спросила она.

Она стояла слишком близко от меня. Ведь она еще ребенок… всего лишь подросток, а я — ее учитель.

Я кашлянул.

— Прекрасный вид, Виктория… А теперь пойдем вниз.

Она начала спускаться по лестнице.

Мы сошли вниз и вновь расположились в странной комнате с громким названием «Зимний сад». Здесь были прямоугольный стол, на котором лежали учебники, два венских стула и четыре горшка герани, которым комната и была, видимо, обязана своим названием.

Виктория раскрыла книгу.

— Вот насчет гражданской войны… — сказала она. — Я не совсем понимаю, почему генерал Брэгг…

Я толком не слушал. Странная атмосфера чердака все еще не отпускала меня.

— …А прабабка Лунде была очень стара?.. — спросил я.

— Очень. Ей было больше девяноста лет.

Я задумался. Не то чтобы о чем-то определенном, но в данный момент генерал Брэгг меня мало интересовал.

— Твоему отцу шестьдесят два года, — сказал я. — Это я знаю. А сколько лет его сестре?

— Какой сестре? — спросила Виктория.

Я взглянул на нее, не веря своим ушам.

— Тете Марте, — сказал я.

— А-а! Тетя Марта… Она ему не сестра.

— Не сестра?

— Нет. Она его кузина. Ей пятьдесят восемь лет.

Пятьдесят восемь лет! Я знал многих женщин, ее ровесниц. Одни были степенные, другие довольно прыткие, каждая по-своему. Но фрёкен Лунде, которая, значит, приходилась полковнику Лунде не сестрой, а кузиной, принадлежала другому миру. Ее мир вполне соответствовал атмосфере этого старого, кишащего призраками дома конца прошлого века. И все равно, хотя ничего особенного я не узнал, мне казалось, будто я обнаружил мину на ничейной земле.

— Виктория, — сказал я, — я не люблю насильно вытягивать сведения из людей.

— Ты только притворяешься, будто не любопытен. А на самом деле ты невероятно любопытен. Как благородно это звучит: «Не люблю насильно вытягивать сведения из людей»!

Я снова взглянул на нее.

— Хорошо, Виктория. Пусть будет так. Наверно, ты права. Но ведь все считают, что фрёкен Лунде сестра твоего отца?

— Мало ли кто что считает? Это ровным счетом ничего не значит.

— Конечно, нет.

Неожиданно прабабка Лунде ожила в моем воображении. Я впервые подумал о ней как о живом человеке.

— Ты права, Виктория. Я любопытен. Теперь, когда я это признал, можешь ты рассказать мне все по порядку?

Она взяла шариковую ручку и начала щелкать штифтиком. Театральная пауза. Я ждал.

— Вообще-то рассказывать больше нечего. Тетя Марта — папина кузина. Она всегда здесь жила. Больше ей жить негде. Ты, наверно, считаешь, что у нее довольно старомодный вид… но ведь и у меня такой же? В этом доме все выглядят старомодно. Кроме Люси…

— Но если прабабушка Лунде действительно спрятала на чердаке что-то чертовски — извини, я хотел сказать, что-то необычайно ценное, тогда твой отец и твоя… твоя тетя Марта имеют по закону равные права наследования?

— Да.

— Ты все это знаешь, Виктория?

— Конечно. Я читала книгу «Юрист на дому».

— Но послушай…

— А после отца право наследования принадлежит мне. Совместно с Люси.

Кому, как не мне, знать современных подростков! Ведь на протяжении многих лет я ежедневно встречался с ними в школе Брискебю.

Люди говорят, будто все подростки одинаковы. Люди говорят ерунду. Каждый подросток, как и каждый новорожденный младенец, — личность, причем в несравненно большей мере, чем взрослый.

Я никак не предполагал, что Виктория может разбираться в юриспруденции — наверно, потому, что она вела такую замкнутую жизнь, была плохо одета, не имела друзей, жила с людьми намного ее старше, которые сделали свой мирок ее миром, и еще потому, что она была так трогательно неопытна. Я никогда не свыкнусь с мыслью, что в душе каждой женщины таятся самые неожиданные свойства. Вот и Виктория, тоненькая Виктория, безобразно одетая, с черной челкой и зелеными, сверкающими, как звезды, глазами…

— Так что тебе непонятно про генерала Брэгга?

— Битва под Чаттанугой, — ответила она. — Я понимаю генерала Гранта. Но не генерала Брэгга. Он атаковал с фланга. А если бы он зажал войска противника в тиски, генералу Гранту пришлось бы отступить…

Она не зря была дочерью полковника.

— Я тоже этого не понимаю, — сказал я, совершенно сраженный. — Мы должны просто принять это как исторический факт.

Виктория обладала удивительной способностью смущать меня.

Теперь я остерегался ее по разным причинам. На занятиях, сидя рядом с ней за столом, я старался сохранять между нами подобающее расстояние. И еще я должен был оберегать ее, хотя толком не знал, от чего. «Виктория тревожит меня», — сказал ее отец.

Еще неделя занятий — и февраль сменился мартом.

Как-то вечером мы сели играть в карты. Виктория была, как никогда, молчалива. Мне это не понравилось.

Потом мы слушали последние известия.

В доме полковника Лунде радио включали только для того, чтобы послушать последние известия и сводку погоды.

— Потепление, — сказал полковник. — Пора уже. Зима выдалась слишком снежная. Что ж, спокойной ночи!

Все встали. Командовал здесь, как всегда, полковник Лунде. И сигнал отбоя следовал сразу же за последними известиями. Всегда.

— Я потушу свет, — сказал я.

— Спасибо, доцент Бакке.

Все вышли из гостиной, и вскоре я услышал, как захлопываются двери на втором этаже. Я знал: тот, кто попадет в ванную комнату последним, будет принимать самый холодный душ. Обычно последним был полковник Лунде или же я. Сегодня последним наверняка буду я.

Распахнув окно, я выкурил несколько сигарет. Полковник Лунде не любил запах табачного дыма. Я загасил последнюю сигарету, закрыл окно, потушил свет и отправился принимать холодный душ, чтобы затем лечь в постель.

В коридоре на втором этаже было, как всегда, почти совсем темно. Полковник Лунде экономил электроэнергию. И, как всегда, было совсем тихо.