— Ты че, охренел?! — завопил более умный Сомик. — Он же если свалиться, и пришибёт нас, как двух тараканов.

— А чё делать то? Подыхать, что ли тут?!

Сомик так же осмотрел всю конструкцию, подергал стойку, отчего в руку Максика врезалось железо наручников, и друг послал его к одной известной матери.

Убедившись, что так им свободы не обрести, Сом начал шурудить на ощупь по полкам стеллажа.

— Посмотри там, может кусачки будут, или ножовка по железу, — посоветовал он Максику.

Ножовку Максик нашел, но не по железу, а по дереву. После короткого раздумья его "мозговой цент" согласно кивнул головой.

— Ну и хрен с ним, нельзя перепилить наручники, так пили деревяшку.

Спустя десять минут интенсивного труда они были на свободе. Свобода, правда, была ограничена длинной связывающих их наручников.

— Давай поищем ножовку или зубило, — предложил Сомик. Но Максик был трусоват, он не хотел задерживаться в этом помещении даже лишнюю минуту.

— Да ну хрен с ними, с этими железяками. Сейчас до хаты своей доберемся у меня там, в сарае зубило и кувалда лежала.

Может, так бы и получилось, если бы выбравшись из гаража, они, не пройдя и сотни метров, наткнулись на машину вневедомственной охраны. Парни ездили по своему обычному маршруту, и когда, вывернувшись из-за поворота, в свете фар увидели эту парочку, они даже лишись речи.

— Это что за хрень такая? — спросил водитель, рассматривая двух чудовищ с распухшими, синими лицами, с узкими щелочками глаз. Поняв, что перед ними милицейская машина, воришки дернулись, было, бежать, но в разные стороны, так что оба взвыли от боли, и поневоле остались на месте. Через минуту они сидели в салоне «Жигулей»

Прибытие столь забавной пары вызвало большой интерес и в ГОВД. По городу дежурил как раз начальник уголовного розыска Георгий Георгиевич Косарев. Больше всего его, конечно, заинтересовала связующая нить между этими двумя жертвами судьбы.

— Ну, гаврики, кто из вас садо, а кто мазо? — спросил он. — Я знал, что вы педирасты, но что с такими загибами! Сами себя так изувечили?

— Георгиевич, сними эту хрень, — слезно просил Сомик.

— Да, а то и поссать даже трудно.

— Не могу, не я вас заковал, не я и раскую. Так кто это вас так хорошо в садо-мазо записал?

— Георгиевич, отпусти, ради бога! Мы же ничего не делали!

— Ничего? А это верно. Я вот, думаю, в обезъянник я вас запирать не буду.

Урки с облегчением вздохнули. Но, рано.

— Не за что вас запирать, вы же не преступники? Нет. Вы наши гости, почётные. Почему почётные, знаете? Потому что сегодня чётное число. И как почётных гостей запру как я вас на ночь в кабинет Малафеева. Прямо так, с браслетами. Вам же это нравиться? И чтобы за ночь там не нагадили.

— Да ты чё, Георгиевич, меня уже припирает по большому! — взорвался Максик.

— По большому? Ужас. Ну, он тебе поможет штаны снять, — тот ткнул пальцем в Сомика.

— Георгиевич, расцепи, побойся Бога!

— А вот коммунисты нас убеждали нас, что Бога нет. И кого мне теперь бояться? Бога, или прокурора?

За какой-то час, под такое вот «ха-ха» Косарев выудил из них всю правду, заставил подписать показания, и только тогда снял наручники.

Косарев был уверен, что теперь и Нечая и Рыдя можно будет посадить. Статья им светила серьезная — похищение людей с последующим избиением. Отправив бомжей в обезьянник, написав рапорт обо всем происшедшем и дав инструкции о содержании «садомазохистов» под стражей, он спокойно сменился с дежурства, и ушёл домой. Но в чем ему не повезло, так это в хронологическом пространстве. Бомжей он принял в ночь с седьмого на восьмое ноября, так что по случаю пролетарского праздника ни прокуратура, ни высокого начальства не было. За суетою дел о судьбе своего рапорта майор вспомнил только через сутки. К его удивлению никто не мог ничего сказать о последствиях его докладной записки. Как назло никого из руководящего состава не было, так что Косарев обратился к дежурному офицеру. Это был лейтенант Астафьев, симпатичный, розовощекий парень, только этой осенью летом пришедший к ним на службу после училища.

— Так, а где эти два гаврика? — спросил Косарев лейтенанта.

— Какие гаврики? — не понял тот.

— Ну, эти два чуда недоделанных, Самойленко и Голубицкий? — сказал Косарев, кивая в сторону обезьянника.

— А, эти два избитых-то? — понял лейтенант. — Так их отправили в больницу.

Косарев опешил.

— Кто отправил?

— Я.

— Давно?

— Прошлым утром.

— Когда!?

— П-прошлым утром, — уже заикаясь, повторил лейтенант.

— И где они теперь?

— Не знаю.

— Как не знаешь? Их там что положили, или перевязали, или прирезали нахрен и отправили в морг?

— Да не знаю я!

— Как это ты не знаешь?! Ты зачем их туда отправил?!

— Мне было велено отвезти их в больницу, других приказов не было. Я вон патрульную машину отправил с ними, сержанта. Она так быстро вернулась.

Косарев помотал головой.

— Слушай, лейтенант, ты всегда такой дурак, или только на работе?

Астафьев судя по лицу, обиделся.

— Нет, ты даже не обижайся, — продолжил Косарев. — Ты знаешь, кто они?

— Бомжи.

— Да не бомжи они, а пострадавшие! Повтори.

— Пострадавшие.

— Именно! Ты проникся этим словом. Они пострадавшие, а потом уже бомжи. Какое на них было написано распоряжение?

— Держать до последующего распоряжения начальника уголовного розыска.

— А ты что сделал? Ты отправил пострадавших в никуда. Где мне их искать? У них адреса то нету!

— Мне так приказали.

— Приказали! Приказали одной бабке долго жить, вот она и не умирает сто лет. Письменный приказа был?

— Нет.

Косарев с недоумением рассматривал лейтенанта. Тут он заметил странную штуку, один глаз Астафьева был голубым, а второй зеленым. И в них было столько наивного недоумения, что майор отложил в сторону все заготовленные, не очень хорошие слова, и спросил: — И кто же тебе это приказал. Кто это так побеспокоился о братьях наших ближних? Кого волнует здоровье наших кривовских бомжей?

Лейтенант ожил.

— Майор Мамонов. Он приказал мне, вчера ещё, с утра.

— Ах, вот даже как! Ну, что ж, мы спросим и с него, и мне по хрену что он сейчас ИО. замначальника.

Косарев быстрым шагом прошел в другой конец управления. Здесь находился кабинет недавно назначенного заместителя начальника ГОВД майора Мамонова. Ушедшего на повышение Бессонова он сменил всего неделю назад, да и то числился пока в заместителях.

Мамонов был у себя, в непривычно смешных на его глазах очках он рассматривал какие-то бумаги. Не здороваясь, Косарев подошёл к столу, и уперевшись кулаками в столешницу, напористо спросил: — Ты велел отправить Самойленко и Голубицкого в больницу?

— Ну, я, — спокойно ответил тот.

— Ну и где они теперь?

Майор пожал плечами, сделал вид, что рассматривает какие-то важные бумаги.

— Откуда я знаю. По домам разошлись.

— Каким домам! — взорвался Косарев. — Откуда у них дома? Они жили в халупе на Островского пять, бывшей хате Машки Иноземцевой.

— Это, торговка самогоном, которую убили два года назад? — спросил Мамонов.

— Да! С тех пор там никто не жил, кроме этих двух бомжей.

Мамонов оторвался от своих бумаг, и что-то записал в своем ежедневнике.

— Ну и что ты теперь хочешь от меня? — спросил он.

Косарев пододвинул к столу стул, сел на него верхом.

— Слушай, Михаил, ты кому-то можешь мозги компостировать, но мне то не надо. Мы с тобой почти в один день в органы пришли. Ты что, за пятнадцать лет службы ничего не понял? Гавриков этих надо было не выпускать, а прятать, и как можно тщательней, чтобы у Нечая руки до них не дотянулись. Ну, что молчишь, скажи мне что-нибудь?

Мамонов отложил в сторону бумаги, снял очки.

— Знаешь, что я тебе, Георгий, скажу? Не трогай Нечая.

— Чего? — не понял Косарев.

— Не трогай Нечая, — повторил Косарев. — Ты разве не понял, что нам выгодно, что теперь в городе одна уголовная власть. С ним, по крайней мере, можно договориться.