А мимо них шли колонны солдат, вдали громыхали танки, переходя через мост в Польшу. Красная Армия собиралась железным катком пройтись по тылам группы армий «"Юг"».

20 мая 1941 года.

Восточнее Владимира-Волынского.

Когда рассвет осветил верхушки деревьев, на позициях артиллерийского полка стояла тишина. Заняв с вечера позиции, артиллеристы получили приказ отдыхать и, завернувшись в шинели и плащпалатки, устроились прямо у пушек. Даже часовые старались производить меньше шума, чтобы не мешать спать уставшим людям, совершившим за четыре часа стокилометровый бросок. Бригаду до последнего держали в местах основной дислокации, опасаясь немецких шпионов. И только вчера утром подняли по тревоге, объявив учения. Весть о выходе в летние полевые лагеря облетела военный городок, несомненно, достигнув заинтересованных ушей. Для этих же любопытствующих местом проведения учений объявили самый дальний юго-восточный полигон. Но, пройдя в данном направлении более десяти километров по шоссе, машины бригады свернули в лес, развернулись на запад и лесными и проселочными дорогами к вечеру добрались до позиции. Хорошо хоть то, что позиция была заранее подготовлена, и не пришлось в спешке перекидывать кубометры земли.

Здесь личный состав полков построили и зачитали приказ о начале войны. В строю стояла мертвая тишина. Бойцы и командиры осмысливали услышанное, прощаясь с мирной жизнью. Страха не было, только злость на мерзавцев, которые не дают людям спокойно жить, заниматься своими делами, растить детей, просто радоваться всходящему солнцу и чистому небу. Посерьёзневшие красноармейцы быстро установили орудия, выгрузили снаряды, натянули над орудиями маскировочные сети. Прибывшая одновременно с ними мотопехота рыла окопы впереди их позиций. Управившись со своей работой, артиллеристы помогли «"царице полей"», понимая, что их жизни зависят от того, как подготовится пехота. К заходу солнца работа была завершена, позиции приготовлены, возможные цели распределены, определены ориентиры и сектора обстрела. Бойцы устроились на ночлег в максимальной близости от своих орудий, большинство просто между орудийных станин.

Старший лейтенант Казаченко проснулся, когда солнце уже косыми лучами прорезало ветки деревьев. Заливалась в ветвях какая–то птаха. Деловитые муравьи протаптывали новую дорогу в обход станины, перегородившей привычный путь. Скрипели под ветром сучья деревьев, шелестела листва. Благодать, да и только. И не верится, что скоро сюда докатится железная армада фашистских танков, впрочем, произойдет это не раньше середины дня. Командование специально выбрало место засады подальше от границы, чтобы дать немцам полностью втянуть свои танковые дивизии за рубеж границы. Вставать было рано, но и спать не хотелось. Казаченко поднялся, потянулся, разминая затёкшие от лежания на земле мышцы, и поспешил к стоящей внизу бочке с водой – умываться. К его удивлению там уже было довольно много народу. Оба взводных с его батареи, командир второго орудия сержант Усов и весь его расчёт, начальник штаба дивизиона капитан Захаров. Раздавался смех, как всегда балагурил командир второго огневого взвода лейтенант Черных. Поприветствовав комбата, он продолжил:

– А вот скажите мне, товарищ капитан, какие женщины лучше?

– Какие нравятся, те и лучше, – ответил Захаров.

– А вот не скажите, товарищ капитан, – не унимался Черных, – лучше те, которые пока недоступны. Смотришь не неё и облизываешься. А как узнаешь поближе, так она уже и не лучшая.

– Помолчал бы, Дон Жуан, – вмешался в разговор Казаченко, – а то надоешь своей болтовнёй, мы твоей жене все твои разговоры и перескажем.

– Жене не надо, – в притворном ужасе вскинул руки лейтенант, – уж лучше тёще, тогда точно мучиться недолго буду.

На этот раз засмеялись все, даже пытавшийся казаться серьезным начштаба, жена лейтенанта Черных была выше его на полголовы, в своё время занималась пятиборьем, и, возникни у неё такое желание, без труда наставила бы мужу синяков. Знали они и то, что Черных жену любил, и измены ей допускал только языком.

Умывшись, комбат вместе с взводными вернулся в расположение батареи. Сержанты уже подняли бойцов, и повели на физзарядку, война войной, но распорядок должен выполняться, пока это возможно. Вскоре запахло свежим хлебом, подвезли кухню, все поспешили на завтрак. Завтрак был горячий, но обед старшина уже выдал сухим пайком, вместе с продуктами впервые выдали «"наркомовские"» 100 грамм водки на человека. Удивлённые красноармейцы недоверчиво брали свою долю, посматривали на старшину. «"Бери, не сомневайся"» – покрикивал тот на бойцов, – «"на войне положено, согласно приказа главнокомандующего"». И это невиданное в мирное время событие окончательно убеждало красноармейцев, что война уже началась, только до них пока не докатилась.

После завтрака комбат велел проводить учения «"без стрельб"». Расчёты тренировались по занятию позиции, прицеливанию по ориентирам, подноске боеприпасов, действиям по команде «"воздух"». Пару раз над дорогой, действительно прошли какие–то самолёты. В этот момент на батареях всё замирало, расчёты зенитных пулемётов занимали свои места, сопровождая пролетающие самолёты стволами, но огонь не открывали. К десяти часам с запада стали раздаваться первые орудийные выстрелы, но скоро затихли. Спустя некоторое время, километров шесть севернее шоссе, наблюдатели зафиксировали воздушный бой. Серебристые черточки вертели непонятную артиллеристам карусель, потихоньку смещаясь на запад. Из стаи металлических «"мух"» вываливались отдельные машины, большинство, совершив вираж, возвращались обратно, и только две, оставляя за собой полосу дыма, потянули в сторону. Скоротечная свалка закончилась так же быстро, как и возникла. Кто взял верх, неискушенные в воздушных схватках артиллеристы определить не смогли.

Вскоре командир полка дал приказ прекратить учения и отдыхать до особых распоряжений. Артиллеристы расстелили плащпалатки у орудий и легли ждать. Кто–то тихо переговаривался, кто–то чистил карабин, самые хладнокровные пытались заснуть. Старший лейтенант Казаченко отправился в траншеи пехотной роты проведать их командира, с которым познакомился вчера вечером. Пехотинцы тоже отдыхали ожидая боевого приказа, курили собравшись маленькими группками, кто–то травил байки, то и дело над окопами раздавался смех.

Старлей Казаков, командир мотострелковой роты, услышав вчера фамилию соседа-артиллериста, радостно хлопнул того по плечу:

– Да мы ж с тобой, комбат, однофамильцы. Может и земляки вдобавок. Ты откуда? – Узнав что артиллерист кубанский, тот обрадовался ещё больше:

– И вправду земляки. Я ж ростовский, с Шахт. Слышал про такой город. Славный город. Половина города шахтёры, а другая половина их жёны.

– А дети как же? – поддержал Казаченко.

– А дети тоже будущие шахтёры, – не растерялся Казаков.

– А ты как же?

– А я по комсомольскому призыву, как ремесленное закончил, так повестка в училище и пришла. А дальше сам знаешь как. Партия сказала надо – комсомол ответил есть.

– А орден за что? – кивнул Казаченко на грудь пехотинца, украшенную «"Красной звездой"».

– За Финскую. Попал гранатой в амбразуру дота с первого раза. – Увидев недоверчивый взгляд артиллериста, пояснил. – Обошли мы его с моим взводом и успокоили гранатами. А то он гад весь батальон в снегу держал.

Неунывающий комроты балагурил всё время, создавая впечатление несерьёзного человека, но окопы, как отметил Казаченко, бойцы его роты копали строго по науке. Никаких вольностей старший лейтенант Казаков не допускал. Под стать ему были и сержанты, большинство также прошли Финскую, у некоторых были медали. Пройдя по позиции роты, комбат убедился, что поддержка ему будет серьёзная. В общем, командиры остались довольны друг другом, договорившись встретиться ещё, если будет возможность.

Комроты Казаченко обнаружил на наблюдательном пункте роты. Тот проводил последний инструктаж своим командирам и сержантам.