– Я думаю, товарищ Сталин, что поступки Гитлера надо анализировать психиатрам, а не военным. – Ответил Андрей. – Но всё же здесь скрыта какая–то тайна. С одной стороны, Гитлер всегда демонстрировал маниакальную уверенность в правильности всего, что он делал. С другой стороны, никогда не забывал подстраховаться. Некоторые историки объясняли действия Гитлера тем, что проведя две молниеносные войны с потрясающими успехами, он окончательно потерял чувство реальности. А скоро к ним прибавится и третья. Югославию вермахт разгромил за шесть дней. Как тут не почувствовать себя богом?

– Но Англию они не разгромили и даже не сумели нанести большой урон её экономике. – Сталин сел на своё место, выбил пепел из погасшей трубки, открыл пачку с папиросами и начал набивать трубку табаком.

– Я думаю, товарищ Сталин, что Гитлер был уверен в том, что Англия не нанесёт удар ему в спину, пока он будет расправляться с нами.

– Это только ваше мнение, товарищ Банев?

– Никаких документов о договорённостях Германии и Англии после войны не всплывало. Может их не было вообще, а может они были уничтожены в последние дни войны. Основные немецкие архивы были захвачены американцами, а они, естественно, не могли опубликовать документы компрометирующие Англию. Но, попавший им в руки секретный протокол договора тридцать девятого года между СССР и Германией, они опубликовали немедленно. Хотя по договору между союзниками делать этого не имели права. Сталин кивнул, раскурил трубку, и продолжил следующим вопросом:

– Товарищ Банев, в первый день вы сказали, что мы должны ударить первыми, это единственный вариант выгодного нам развития событий?

– Я всё–таки не профессиональный военный, товарищ Сталин, и не могу дать исчерпывающий ответ. Я знаю, что подобный вариант рассматривали в Генштабе, но дальнейшего развития он не получил. Но его активно использовали после войны те, кто хотел переложить ответственность за начало войны на Советский Союз. Они утверждали, что Гитлер нанёс СССР упреждающий удар, правда никаких доказательств, кроме собственной фантазии, предоставить не смогли. – Андрей уже говорил с вождём об этом, но сейчас решил повторить, понимая, что Сталин уже принял какое–то решение, но ему нужно подтвердить свои выводы его словами. Конечно, это рискованно и если что–то пойдёт не так, то основным виноватым быть ему, но сказав «"А"» нужно говорить и «"Б"». – Но в войну, товарищ Сталин, с наибольшим успехом наша армия проводила наступательные операции, основанные на предварительном изматывании противника в обороне. Так было во всех крупных операциях первых лет войны, то есть пока немцы ещё рисковали проводить крупные наступательные операции. Да и в дальнейшем, если удавалось узнать точные данные о наступлении противника, этот прием с успехом применялся. Надо добавить, что и крупнейшее поражение сорок второго года наша армия понесла, проиграв наступательную операцию на Харьков. То есть в наступлении немцы, да и мы тоже, более уязвимы, чем в обороне, если, конечно, наши генералы сумеют воспользоваться этой слабостью противника.

Сталин встал и опять начал ходить вдоль стола. Андрей молча следил за его передвижениями. Мешать Сталину размышлять было также опасно, как дразнить сытую кобру. Может быть она и не заметит тебя, а может немедленно вцепится. С равной вероятностью могут произойти оба события. Наконец Сталин остановился напротив него.

– Есть мнение назначить вас, товарищ Банев, представителем ЦК при вновь образованном институте радиотехники. Какое мнение у вас по этому поводу?

– Товарищ Сталин, я готов быть там, где принесу стране наибольшую пользу.

– Это правильный ответ, товарищ Банев, мы все должны приносить пользу нашей стране. – Сказал Сталин, другого ответа, повидимому, он не ожидал. – Формирование института уже начато, но вы можете включить в его штаты всех, кого посчитаете нужным для интересов дела. Хоть всю академию наук.

– Товарищ Сталин, мне кажется, что для академиков я не буду авторитетным руководителем. И большая часть моего времени будет уходить на разбор их доносов на меня.

Сталин усмехнулся, покачал головой, но недовольства не высказал. И Андрей продолжил:

– Лучше создавать институт из молодых, но уже имеющих опыт работы инженеров и студентов, заканчивающих обучение. И ещё… Мне могут начать задавать вопросы о том, откуда я такой умный взялся, и каким образом до всего этого додумался.

– Нежелательные вопросы пусть вас не волнуют. Мы можем вас представить как эмигранта, решившего вернуться на родину. Тем более, что вас уже считают испанцем. Андрей с удивлением посмотрел на вождя.

– Вы так хорошо играете испанские мелодии, что все, кто их слышал, посчитали вас испанским интернационалистом.

Андрей кивнул, он, действительно, получив гитару, в первые дни играл в основном испанские мелодии, чтобы восстановить навыки. Но поиспански знал всего лишь пару слов. Придется взять разговорник и подучить язык, чтобы понимать его хотя бы как те, кто там воевал. А то наткнёшься на кого–нибудь из военных бывших там, и вся легенда коту под хвост. А легенда неплохая, не хуже, чем была бы французская или американская.

– Завтра можете приступать к своим обязанностям, товарищ Банев. Квартиру вам предоставят неподалёку от института. Обживайтесь, входите в курс дела. Но мы с вами не прощаемся. Вас будут вызывать, когда возникнет необходимость в ваших консультациях. Андрей понял, что на сегодня беседа закончена, встал и пошёл к выходу.

9 ноября 1940 года

Москва

Болела с похмелья голова, кто–то назойливый всё время стучал молоточком внутри неё. Мучительно хотелось опохмелиться, но Виктор прекрасно понимал, что делать этого ни в коем случае нельзя. Дрожащими руками он налил себе из графина стакан воды, залпом выпил его, налил ещё один, этот уже вытянул не торопясь. Поднялся с кровати и начал одеваться. Одежда обнаруживалась в самых неожиданных местах по всей комнате, один сапог валялся в самых дверях, второй выглядывал из под кровати. Одевшись, Виктор рассмотрел себя в зеркале, висящем около двери. Зрелище было отвратное. Тяжёлые мешки под глазами не вызывали никаких сомнений в том, чем он занимался последние дни. Лицо покрывала изрядная щетина, волосы на голове взъерошены и торчат во все стороны, разбита нижняя губа. Виктор поморщился, где он так? В гудящей голове несмотря на все усилия возникали только отдельные эпизоды вчерашнего дня.

С утра в таком же состоянии он отправился к своему корешу, с которым когда–то вместе начинали работать на заводе. Вместе пошли в пивную. Решив, что пиво слабовато (Зинка, гадюка, разбавила) сбегали за «"мерзавчиком"». С водкой пиво уже не казалось таким противным, да и Зинка такой сволочью. Затем был второй мерзавчик… Какая–то компания… Какая–то женщина, которую он целовал в незнакомом подъезде… А дальше?… Дальше он помнил только поцарапанную дверь своей коммуналки, да визгливый голос соседки, встреченной им в коридоре. Виктор вздохнул, небогато… Ладно, Колька расскажет, если, конечно, они с ним в разные стороны не разбрелись.

Он побрёл на кухню, на которой по счастью уже никого не было. Все ушли на работу, дети в школу. Только он один до сих пор дома. С наслаждением засунул голову под кран и долго стоял под холодной струёй, чувствуя как уходит из головы тяжесть, но взамен появляется колющая боль в висках. С трудом оторвавшись, он побрился холодной водой. Вернулся в комнату и растер лицо одеколоном, к великой радости ещё не выпитым по пьяни. Приведя себя в относительный порядок он достал из шкафа форму и оделся, пора было в наркомат. Хотя ему можно и не торопиться. Итак ясно, что это его последний день на этом месте. А куда дальше, известно только одному богу или чёрту. Кто там в небесной канцелярии заведует отделом кадров, распределяющим грешников.

На дребезжащем трамвае он добрался до Лубянской площади. Неторопливо вошёл в здание, и отправился в столовую. Есть пока не хотелось, но другого случая могло и не быть. Неизвестно куда ему сегодня после собрания. Может быть сразу в камеру? Будешь потом жалеть, что была возможность нормально поесть, а ты, дурак, не воспользовался ей. В столовой знакомая повариха, полюбовавшись его лицом, только покачала головой и вскоре принесла ему большую кружку настоящего капустного рассола, который Виктор с наслаждением выпил. Неторопливо, наслаждаясь каждым мгновением, как казалось ему, последних минут свободы, он съел завтрак, дополненный по его просьбе тарелочкой капусты. Выходя из столовой оглянулся и окинул взглядом стены, к которым успел привыкнуть за годы службы. Доведётся ли ещё сюда вернуться он не знал.