— У вас все, товарищ Платонов? — спросил секретарь.
— Пока все.
— Что скажет представитель госбезопасности? Королев встал, помолчал немного, видимо собираясь с мыслями.
— Госбезопасность располагает достаточно вескими данными о том, что вражеская разведка, причем обе службы — абвер и СД, постоянно засылает свою агентуру в наш тыл. Борьба с ней ведется успешно, наши компетентные органы располагают людьми, работающими в тылу у фашистов и передающими нам весьма ценные сведения именно по этому вопросу. Оставив надежду устроить панику, грабежи и беспорядки в Москве, враг сегодня решил прибегнуть к другим методам: вызвать недовольство жителей, нарушив снабжение, организовать черный рынок. Вражеские агенты торгуют через подставных лиц фальшивыми продовольственными карточками, причем в некоторых местах их просто сбрасывают с самолета. Надо отметить, что население столицы в целом проявляет высокую сознательность, большинство фальшивых карточек сдано. Но есть и другие лица, и именно на них делает ставку вражеская агентура. Эти люди являются косвенными пособниками врага, и наше дело их выявить. Кроме того, по нашим данным, немецкая агентура пустила в обращение фальшивые денежные знаки. Однако, считая, видимо, что это дело ненадежное, попасться можно, враг снова делает ставку на уголовный, деклассированный и чуждый нам контингент населения, чтобы организовать продовольственный кризис. Для этого сформировано несколько бандгрупп, и они начали действовать. Вот о них и говорил только что товарищ генерал.
Данилов слушал Королева, а мысленно уже перебрал все возможные подходы к рынкам, вспоминал все последние происшествия, связанные с продовольствием. Пока определенной картины не складывалось. Все распадалось, но, возможно, не так надо рассматривать эти случаи. Попытаться объединить их, найти систему.
Королев закончил и сел. С минуту все молчали.
— Разрешите мне, — начальник МУРа поправил ремень. Хорошо он выглядел в этом кабинете, высокий, широкоплечий, в красивой коверкотовой гимнастерке с тремя малиновыми ромбами на синих петлицах и двумя орденами Красного Знамени на груди. — Как я понимаю, нас вызвали для координации действий и создания единого руководства операцией. Но вот о чем мне хотелось бы доложить. Дело в том, что, начиная с июня 1941 года, работа наша приняла несколько иные формы. — Он раскрыл папку, достал отпечатанные на машинке страницы. — Вот, товарищи, пачки сводок за последние полгода. Никаких серьезных уголовных проявлений нет. Мелочовка.
— Что-что, — переспросил секретарь горкома, — как вы сказали?
— Мелочовка, — начальник несколько смутился, — ну, это на нашем профессиональном жаргоне означает мелкие дела, не представляющие особой угрозы. Однако и с этими проявлениями мы боремся…
— Это мы знаем. — Секретарь горкома взял сводку, пробежал ее быстро глазами. — Партийная организация Москвы в курсе дел милиции. Мы приняли соответствующее решение, обратились в Президиум Верховного Совета, и скоро об этом узнают все. Я понимаю вас так, что организованной преступности у нас нет. Как вы считаете, товарищ Данилов?
— К сожалению, работа у наших товарищей есть, правда, она, приняла действительно несколько иные формы. С начала войны не было заметно активизации старых профессионалов. Кроме банды Потапова — Широкова. Но, как видите, ее работа тоже была инспирирована немецкой разведкой. Сейчас, а именно сегодня, мы занимаемся одной группой. Данилов кивнул в сторону генерала и Королева.
— Значит, так, — секретарь горкома посмотрел на часы. Давайте составим план мероприятий, определим участки работы.
До темноты они сидели в коридоре. Степан нашел старую, двадцатых годов, подшивку журнала «30 дней» и читал «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова. Иногда он начинал хохотать. Тогда Белов, сидевший у двери, неодобрительно поглядывал на него.
Сергею читать не хотелось. Полистал «Огонек» и бросил. Да разве до чтения сейчас! Их оставили в засаде, а в такой обстановке всегда одно беспокойство. Впрочем, вот Полесов читает Ильфа и Петрова, смеется, ему почему-то спокойно. И «Двенадцать стульев» он открыл для себя впервые, а он, Белов, помнит их почти наизусть. В институте они соревновались, кто лучше знает роман. Выиграл он: на его вопрос, с какой стороны в Старгород вошел Бендер, никто не смог ответить. А вошел-то герой книги со стороны деревни Чмаровки. Такие вот дела были раньше…
Перед самой войной родители его уехали в Ташкент к бабушке. А Сергей собрал однокурсников, которые, конечно, были в городе, и они устроили вечеринку. Танцевали, пели, спорили и говорили о войне. Утром провожали девушек. Было пасмурно, улицы пусты, легкое вино туманило голову, и ребятам казалось, что нет более счастливых людей на земле, чем они. А потом выяснилось, что в те минуты, когда они спорили о возможности войны, она уже началась.
Он пошел в военкомат в понедельник, выстоял огромную очередь. Ему отказали: сильный грипп год назад дал осложнение на легкие. Тогда он решил схитрить: пошел в горком комсомола. И снова медкомиссия…
Родители остались в Ташкенте. Отец прислал пространное письмо, в котором советовал, как сохранить квартиру. Сергей, не дочитав, порвал это письмо: отношения с отцом были выяснены давно, еще в девятом классе.
В сентябре сорок первого он уехал рыть окопы. Под Москву послали бригаду из студентов московских вузов. Работали от темна и до темна. Делали перерыв, чтобы поесть из походных кухонь горячую жидкую кашу. Спали здесь же, в землянках. Каждый день приезжали военные инженеры, лазали по окопам, проверяли блиндажи, наносили их на карты. Газет не было, радио тоже. Но о том, что происходит на фронте, узнавали по приближавшемуся его дыханию. Именно дыханию, так сказал знакомый парень — первокурсник из ИФЛИ Андрюша Громов.
Ночью они сидели, курили на бруствере окопа. Где-то вдалеке, за лесом, грохотала канонада.
— Сейчас он стихнет, — прошептал Андрюша.
— Кто? — удивился Сергей.
— Фронт. Он дышит и только ночью засыпает. Слышишь?
— Ты мистик, Андрюша.
— Нет, понимаешь, я его как будто вижу: он словно огромный зверь, похожий на динозавра, что ли, он ползет все ближе, ближе. Он еще далеко, но мы уже слышим его дыхание.
— Так нельзя, — твердо сказал Сергей. — Это похоже на страх. А мы должны его остановить и остановим.
— Я понимаю, — помолчав, ответил Андрюша, — но мне вдруг становится не по себе, Сережа.
А через несколько дней канонада стала еще ближе. Казалось, что снаряды рвутся где-то совсем рядом, в нескольких сотнях метров. В полдень вместо кухни к ним примчалась полуразбитая полуторка с обгоревшими бортами. Из нее выскочил военный в ватнике, перетянутом портупеей.
— Кто здесь старший? Немедленно сматывайтесь: немцы прорвались! Немедленно!
С машины бойцы начали стаскивать длинноствольные противотанковые ружья.
— Идите вдоль леса, мимо деревни, к посту, — продолжал военный. — Не дай бог высунуться на дорогу!
Сергей бросил лопату, подошел к командиру. Под ватником на петлицах алела шпала.
— Товарищ капитан, я умею стрелять из винтовки и пулемета, я «ворошиловский стрелок», чемпион университета по стрельбе из нагана, я…
— Короче. Почему не в армии?
— Дважды пытался. Осложнение на легкие.
— Вы кто?
— Белов Сергей, студент второго курса юрфака МГУ.
— Разыщите старшину, получите винтовку. Кстати, здесь еще есть желающие остаться?
Добровольцев набралось около двадцати человек. Капитан выстроил их в одну шеренгу, прошелся вдоль строя, побеседовал с каждым.
— Белов, — приказал он, — ведите людей на опушку, там старшина Гончак, он переоденет вас и даст оружие.
Через час они получили кирзовые сапоги, ватники, ремни и пилотки. Подъехала машина. В кузове лежали винтовки. Оружие было не новым. На стволах пятна ржавчины, ложе и приклады с трещинами, побитые.
— Давайте, давайте, — торопил старшина. — Да не выбирай ты винтовку, все они одинаковые. Погоди, как тебя, Белов, вроде? Точно, ты пулемет возьми, тебе капитан приказал выдать. Обращаться умеешь?