— А что врет-то? Ты скажи, если ты такой умный. — По голосу я узнал Фомина.

— Да все врет, все, — продолжал горячиться Андрей. Он закусил теперь удила и сыпал ругательствами без смысла. Матросы в смущении молчали.

— Вот что, ребята! — пользуясь удобным моментом, закричал опять капитан. — Ведь вы за границей пропадете ни за понюшку табаку. С голоду подохнете. Я о вас же забочусь. А вас против меня этот большевик натравливает. Довольно! Хватит! — Голос его поднялся до высоких нот и задрожал. — Вы уже видели, как он вас обманывает. Он хочет повернуть судно в океан, в водяную пустыню. Но ведь на юге в трех — четырех днях пути — большой порт, угольная станция. Такая работа до добра не доведет, ребята! Все люди как люди, а этот прохвост так и норовит бучу на корабле устроить. Я его арестую, а в Марселе отдам под суд. Под суд! — закричал он, стуча кулаками. — И всех, кто станет его защищать, тоже под суд. Поняли? Кашин, сюда! — закричал он. — Двоих часовых! Арестовать Быстрова и — к прочим арестованным. — Голос его несколько спал. — И пусть утешают друг друга!

— Слушаю, господин капитан! — послышался откуда-то голос Кашина.

Матросы растерянно молчали. Андрей смотрел на братву и говорил вполголоса:

— Что же это, братцы? Как же так?

В толпе произошло движение.

— Стой, ни с места! — загремел опять капитан. — Теперь я шутки бросил. Кто двинется, пулю в лоб! Слышали? Лучше миром, ребята! — закричал он опять после паузы. — Суд разберет, кто в чем виноват.

— Ах, сукин сын! — на этот раз громко прокричал Кованько. — Не могу я, Николай Львович, не могу!

Его лицо горело, волосы рассыпались по лбу. Отпустив мой рукав, он выпрыгнул на палубу и закричал громко, словно хотел, чтобы даже волны слышали его:

— Врет он, ребята, все врет!

Матросы все еще стояли в недоумении, но Андрей сразу метнулся к нему.

— Знаю ведь, знаю, что врет. Да как доказать? Расскажите толком, что знаете! — кричал он ему в лицо, схватив обеими руками за плечи.

— Младший штурман Кованько, молчать! Потрудитесь убраться в вашу каюту!

Но Кованько уже овладел собой.

— Нет, не потружусь, господин капитан!

Он повернулся к команде.

— Капитан ведет вас в Америку. Он хочет там продать судно, а вас бросить на произвол судьбы. Он обманывает не только вас, но и компанию. Поэтому он набрал грузов в Чили и Уругвай.

— Врет он все. Говорю вам, что пойдем в Марсель, а сейчас идем только за углем, — надрывался капитан, но теперь его уже никто не слушал.

— А если идти за углем, — все спокойнее и увереннее говорил Кованько, — то зачем идти в Сен-Винцент, когда в трех днях пути к северу Мадейра, на полпути к Гибралтару?

— Ах я дурень, дурень! — хлопнул себя по голове Андрей. — Я ведь думал, что есть какой-то порт к северу, да забыл про Мадейру.

— Я не знаю наверное, — кричал Кованько, — что затеял капитан! Может быть, я и ошибаюсь, но если я не прав, то пусть капитан немедленно повернет на север.

— Верно! — дружным хором орали матросы. — Пусть повернет!

Я тоже вышел на палубу вслед за Кованько. Теперь мне был виден командный мостик. В правом углу маячило злое лицо старшего, посредине возвышалась массивная фигура капитана. Он был без фуражки. Воротник рубахи был расстегнут. Лицо было покрыто крупными каплями пота, глаза сузились и глядели зло, как у дикого кабана, затравленного борзыми.

Андрей опять вышел вперед и громко крикнул:

— Ну, что ж? Будете отвечать, господин капитан?

— Буду, — заорал капитан, — только не так, как ты думал. Кашин, командуй — ружья к плечу! Ну, живо!

Звякнули рассыпанной дробью затворы пяти винтовок.

Капитан выбросил обе руки вперед, — в каждой из них блеснул браунинг.

— Ну, марш по местам, живо, иначе — стреляю!

— Ребята, не расходись! — кричал Андрей. — Неужели стрелять будешь, сволочь?! — обернулся он к Кашину.

— Разойдись! — кричал капитан. — Не допущу бунта!

Беспомощной скорлупой болталась на волнах истрепанная бурей «Св. Анна». С погнутыми леерами, разбитыми стеклами окон, с обрывками такелажа и вантов, с обломком расколотой в щепы передней мачты судно напоминало скорее брошенную людьми барку, нежели морской пароход. Под угрозой обстрела сверху сгрудились на баке матросы. Команда Кашина с ружьями наизготовку выстроилась у правого борта. У левого стояли цепочкой сторонники капитана: Сычев, Фомин, Шатов, механик Сергеев, Глазов. Они держали правые руки в карманах.

«Всех успел вооружить. Перестреляют ребят!» — подумал я и, уже не рассуждая, бросился в гущу людей.

— Сергей Иванович, милый, успокойтесь! Андрей, не доводи дело до драки, — умолял я то одного, то другого. — Смотрите, ведь они окружили вас. Черт знает что будет!

Андрей и Кованько огляделись.

— Что, сволочи, поняли, в чем дело? Мигом по местам! А штурман Кованько в свою каюту под арест. Скажите спасибо, что не перестреляли половину. — Голос капитана звучал теперь нескрываемым торжеством.

Андрей стоял, как в столбняке. Кулаки сжаты, скулы побелели от напряжения. Он понимал, что победа на стороне капитана, и с ненавистью глядел вверх, на блестящие браунинги, зажатые в кулачищах рыжего великана.

Наконец Андрея прорвало.

— Ну, мы еще посчитаемся с тобой! — крикнул он и резко повернулся спиной к мостику.

— Пошли, братва, в кубрик!

Один за другим, стуча каблуками по кованым ступенькам, угрюмые и растерянные, спускались вниз матросы. Андрей стоял у входа и рукой касался плеча каждого, нагибавшегося на пороге, как будто подсчитывал силы своей партии. Капитан словно забыл об Андрее. По-видимому, он боялся разжечь страсти команды арестом Андрея Быстрова.

— Сергей Иванович, Николай Львович, айда к нам! — сказал Андрей. — Там потолкуем. С ними вам больше нечего делать, — указал он на мостик.

Мы оба, словно подчиняясь команде, двинулись ко входу в кубрик.

Действительно, с капитанской каютой и с кают-компанией у нас были покончены счеты.

На пороге я оглянулся назад. На опустевшей палубе оставались только солдаты Кашина и еще несколько человек, сторонников капитана. Оба враждебных лагеря на «Св. Анне» определились до конца.

В кубрике заговорили все сразу. Ругательства сыпались щедрым потоком. Бранили капитана, друг друга, Андрея. Сидели на койках, на длинных скамьях с широко растопыренными ножками, на столе. Все сейчас же закурили, и облака дыма наполнили низкий и тесный кубрик. Здесь собрались не только палубные матросы, но и большинство кочегаров и младших механиков.

Андрей в углу тихо разговаривал с высоким механиком Яковчуком. Кас тут же сосал трубку. Затем Яковчук подошел к столу, забарабанил кулаками по верхней доске, призывая к молчанию, и, когда шум несколько утих, заговорил громко и настойчиво:

— Ну, братва, видали? Теперь кто, выходит, прав? Обвернул вас рыжий вокруг мачты. Давно нужно было его, гада, за борт.

— Говори дело, не лайся, — пробурчал недовольно Жигов.

— Теперь тебе дело говори, — вскипел Андрей. — А кто, как не ты, Степан, говорил, что я балясы точу, что пугаю, что хочу вас на бузу поднять для ради собственного удовольствия? Теперь видел?

— Да ну вас! — отозвался Яковчук. — Наспорились уже, хватит. Капитан всех переспорил. Давай вправду дело, Андрей.

— Дело, дело, черт бы вас побрал! — не успокаивался Андрей. — А где раньше было дело, головы свинцовые, ломовики чертовы? Все не верили, все отмахивались, а теперь давай им дело, когда стукнули по загривку. Дело вот в чем. Все поняли, что без драки дело не обойдется, или еще не все?

— Да все, все, — загудели со всех углов. — Дураков нету!

— Всё суда боялись? Да где он, суд-то этот? В Марселе? Так мы хвостом махнули, да и прощевайте. Нашли чего бояться.

— Ну, ладно, ладно, валяй дальше.

— Так вот, ребята, надо действовать. Галдеж делу не подмога. Давай, ребята, изберем трех человек, да пусть они и подумают обо всем, а что решат, — тому и повиноваться.