Ребека про себя рассмеялась. Она прожила в браке одиннадцать лет, прежде чем забеременела, и очень сомневалась, что у них еще будут дети. Однако Петра стала давать ей какое-то зелье, и скоро она поняла, что опять беременна.
Кинтин очень любил по утрам ходить с Ребекой к мессе. Часовня – точная копия той, которую Павел рисовал для священника в Джексонвиле, – находилась на другом конце Пуэнте-дель-Агуа, у самой лагуны Аламарес. Это было одно из немногих каменных зданий Павла, которые еще оставались на Острове. Буэнавентура, несмотря на свои новые законы, никогда не переступал порога церкви. Он любил приходить в магазин раньше своих служащих, открывал ключом ставни витрины и усаживался за письменный стол уже к семи утра. Кинтину было всего восемь лет, но он ясно помнил тот период жизни; его брат и сестры тогда еще не родились, и ему не надо было делить с ними любовь матери. Во время мессы они были совершенно одни и молились, стоя на коленях на скамеечке для молитвы. После службы возвращались домой, взявшись за руки, и перепрыгивали через лужи, которые не успели высохнуть за ночь. Тогда Кинтин зажмуривался, и ему было очень хорошо. Он всей душой желал, чтобы время остановилось; ему хотелось, чтобы эти минуты длились вечно.
В этот час лагуну окутывало покрывало тумана, которое размывало ее очертания. Суда, входившие в бухту, казались кораблями-призраками, парящими вдалеке. Они возвещали о своем прибытии долгим печальным гудком, который, оттолкнувшись от стен, проникал в открытые окна домов и будил их обитателей, – они еще спали, завернувшись в одеяло. Туман проникал повсюду, и все вокруг становилось нереальным. Пальмы, растущие у кромки воды, казались сиренами в плюмажах, стоящими на хвостах; большие черные камни, которые испанцы двести лет назад набросали в горловину лагуны, чтобы защититься от пиратов, были похожи на свирепых псов, угрожавших врагам острыми клыками. В те минуты все казалось Кинтину возможным – даже то, что Буэнавентура отправится в Испанию, чтобы сражаться вместе со своими друзьями-фашистами в армии Франко, и никогда не вернется на Остров. И тогда Ребека будет принадлежать только ему.
От дома, построенного Павлом, осталась только терраса с позолоченной мозаикой. Специалисты предупредили Буэнавентуру, что террасу разрушать опасно, так как это может повредить фундамент. Когда построили новый дом, терраса стала его частью с задней стороны. Игнасио родился в этом доме-крепости, построенном в испанском стиле, в 1938 году, через год после переезда. А вскоре, в 1939-м и в 1940-м, родились Родина и Свобода.
Ребека на удивление покорно приняла новые порядки, введенные Буэнавентурой. Она терпеливо переносила следующие друг за другом беременности и, казалось, покорилась судьбе. Она спрятала балетные туфельки, шелковые туники и сборники стихов в глубину шкафа и понемногу угасала, словно одна из водяных лилий, забытых в глубине террасы.
Однажды субботним вечером Кинтин сделал удивительное открытие. Он читал в кабинете «Сравнительные жизнеописания» Плутарха и наткнулся на непонятное слово. Он встал с кресла и пошел за греко-испанским словарем, два тома которого в изящном переплете из красного сафьяна стояли в книжном шкафу. Снял с полки словарь и увидел, что за ним спрятана какая-то рукопись в обложке кремового цвета, перевязанная пурпурной ленточкой. Пробежал глазами первые несколько страниц и опустился на зеленый кожаный диван – у него подкосились ноги. У него не было времени внимательно прочитать рукопись, потому что вот-вот должна была вернуться Исабель, – она делала какие-то распоряжения во дворе, – поэтому он спрятал тетрадь в том же месте.
Около двух часов ночи, когда Исабель спала глубоким сном, Кинтин тихонько встал с кровати, прошел в библиотеку и вынул тетрадку из тайника. Он сел на диван и стал читать. Заглавия не было, но на первой странице было написано: «Часть первая. Первоосновы». Была еще и вторая часть под названием «Первый дом на берегу лагуны», всего восемь глав.
Кинтин вспомнил: много лет назад он как-то говорил Исабель о том, что можно было бы написать книгу об истории обеих семей – семьи Мендисабаль и семьи Монфорт. Тогда они были женаты совсем недавно, и ему не хотелось видеть ее только хозяйкой дома, поглощенной заботами о домашнем очаге. Он хотел, чтобы Исабель состоялась как личность, хотел гордиться ею. С юных лет Исабель мечтала стать писательницей, и он, будучи историком (он окончил исторический факультет Колумбийского университета), думал, что они вместе могли бы осуществить этот замысел.
– Факты – один из главных источников литературы, – сказал он ей однажды, – воображение – ее другая важнейшая составляющая.
Если уж он однажды решится написать книгу, в его распоряжении будет любая достоверная информация, необходимая для этой цели. Он возьмет на себя труд исследователя, а литературную обработку оставит ей. Но Исабель больше никогда не возвращалась к этому вопросу, она записала несколько разрозненных эпизодов, и на этом все закончилось.
Кинтин как следует рассмотрел рукопись. Некоторые страницы пожелтели, другие выглядели совсем новыми, как будто их только что отпечатали на машинке. Кинтину в свое время казалось странным, что, вернувшись из Бостона, с церемонии окончания Мануэлем университета, Исабель столько расспрашивала его об истории семьи Мендисабаль. Он вспомнил, что видел, как она писала какие-то заметки, но потом об этом забыл.
Кинтину становилось все более не по себе. Рукопись представляла собой отчаянное усилие создать литературное произведение: Исабель явно претендовала на сочинение романа. Однако она, с одной стороны, выдумывала невероятные эпизоды, а с другой – опускала то, что происходило на самом деле.
«Семья Писарро-Мендисабаль принадлежала к процветающим коммерсантам еще до того, как стать конкистадорами, – было написано в главе под названием „Начало коммерческой деятельности". – Это от своего предка, дона Франсиско Писарро, они унаследовали геральдический знак – средневековый рыцарь, пронзающий кабана шпагой». Ну, что за манера все переворачивать! На гербе Мендисабалей был изображен кабальеро в доспехах, охотящийся на дикого кабана, а не убивающий какого-то хряка. В Средние века испанская знать занималась охотой, чтобы в перерывах между серьезными баталиями с маврами поддерживать хорошую физическую форму, и предок Кинтина делал то же самое. Исабель манипулировала историческими фактами, чтобы придать красочность своему произведению, и, что хуже всего, приписывала ему, Кинтину, слова, которых он никогда не говорил.
Кинтин никак не мог оправиться от удивления. Как могла Исабель написать такую вереницу лживых измышлений о его семье? На него накатил приступ гнева, но потом он попытался взглянуть на все это с другой точки зрения. Кое-какие эпизоды были такими невероятными, что казались забавными. Исабель намекала на то, что Буэнавентура сотрудничал с немцами во время Первой мировой войны и что мать Кинтина была тайно влюблена в Милана Павла. Описание прогулки Ребеки по берегу лагуны с кружевным зонтиком в руках в сопровождении чешского архитектора, а также поцелуи под навесом источника казались такими нелепыми, что их невозможно было принимать всерьез.
Кинтин предпочитал историю литературе. Литература, по его мнению, была недостаточно этична. Писатели переиначивали действительность на свой лад, но если у действительности не было границ, то интерпретация ее должна была все-таки иметь какие-то рамки. Существуют добро и зло. Правда такова, какова она есть, и искажать ее аморально. И потому литература в отличие от истории и других наук – занятие несерьезное.
Недостаток профессионализма, который проявила Исабель, задел его еще больше, чем ее необузданная фантазия. Это же просто интеллектуальное воровство! Плагиат, причем недобросовестный, исторического материала, который он ей предоставил, – например, когда во второй главе она рассказывала о том, как пуэрториканцы получили американское гражданство, – причем сама она наверняка ни за что не признает, что это плагиат.
Он, в простодушии своем, доверчиво поведал ей о перипетиях своей семьи. История о том, как Ребека познакомилась с его отцом, когда ей было шестнадцать лет, и как она выбрала его в короли перед знаменитым конкурсом красоты, была очень живописна и действительно исходила от него. Так же как и история Милана Павла, всем известного чешского архитектора. Исабель не могла выдумать такие подробности из жизни этого странного персонажа. Кинтин много лет восхищался творчеством Павла и вел расследование, пытаясь побольше узнать о его жизни. До сих пор о нем не было написано ни слова; Павел остался забытым гением, призраком, исчезнувшим из истории Острова. Кинтину удалось кое-что узнать о нем, листая журналы, предоставленные ему хозяевами тех немногих домов, построенных Павлом, которые еще сохранились. Владельцы этих домов дружили с его родителями и принадлежали к изысканному обществу Сан-Хуана. Так ли уж они доверяли Исабель Монфорт, чтобы рассказывать ей историю Павла? Стали бы они доверять ей тайны своих семей? Кинтин в этом сомневался. Исабель не была Мендисабаль по происхождению. Она стала принадлежать к буржуазному кругу Сан-Хуана только благодаря замужеству, а инстинкт племени – это сомкнуть ряды.
Но Исабель не только пошла на грабеж исторического материала; она исказила, причем самым бесстыдным образом, факты из жизни Павла. Ее описание внешнего вида архитектора, похожего на Дракулу, который носился по городу в развевающемся на ветру плаще из черного шелка, заставило Кинтина смеяться до слез. Павел, конечно, был каналья, но каналья утонченная. Кинтин много раз видел его фотографии, на которых он был запечатлен в прекрасно сшитых брюках из тонкого льна и в белых штиблетах из кожи антилопы.
Исабель допустила несколько непростительных исторических ошибок. Некоторые из них были просто глупые; например, она написала, что в 1917 году в Сан-Хуане продавали «горячие собаки» и что Буэнавентура купил одну, когда сошел на берег с корабля «Святая Дева Ковадонгская». Кинтин снова рассмеялся. Конечно, трудно сказать с точностью, когда в Пуэрто-Рико появились хот-доги, но он был абсолютно уверен, что до Второй мировой войны их еще не было.
Более серьезной ошибкой было утверждать, что немецкие субмарины осадили город во время Первой мировой войны, когда на самом деле это произошло во время Второй мировой войны. Планы фон Тирпица по захвату Пуэрто-Рико никогда не были осуществлены, доклад адмирала по этому вопросу пылился в архивах кайзера Вильгельма II. Немецкие подводные лодки появились в Карибском море только в 1942 году. Но Исабель понадобилось изобрести осаду Пуэрто-Рико в 1918 году, поскольку немецкая блокада служила фоном для развития образа Буэнавентуры как пособника фашистов. Она исказила, причем сознательно, исторические факты, чтобы сделать повествование более увлекательным.
Кинтину не было стыдно читать рукопись жены, которую она прятала; он был убежден, что это его долг. Исабель раскрылась ему с неизвестной стороны, и, кроме того, он переосмысливал историю своей семьи так, как никогда не делал раньше. Была там и правда; Ребека порой чувствовала себя несчастной в браке и, может быть, была бы счастливее, выйди она замуж за такого человека, как Павел. Но делать из этого вывод, что между ними был адюльтер, – нелепость. Это просто фарс, злобная клевета.
Это верно, что Буэнавентура отличался необузданным нравом, присущим всем Мендисабалям, и Кинтину в детстве от него доставалось. Но он был великодушным и ответственным отцом. Со временем Кинтин стал лучше понимать его, а сейчас, когда стал зрелым человеком, то научился ценить его добродетели. Его мать и его отец были и счастливы, и несчастливы в браке, как это бывает со всеми на свете.
Дойдя до того места в главе восьмой, где описывался танец Саломеи, Кинтин похолодел. Ребека, танцующая обнаженной на террасе, чтобы развлечь своих друзей, – нечто, чему он никогда не был свидетелем в детстве. Читать такое было страшно огорчительно. Его мать была утонченной натурой, как духовно, так и физически, но она не была аморальной. Ребека была очень умна; она обладала поэтическим талантом, и ее литературный салон приобрел большую известность в Сан-Хуане в двадцатые и тридцатые годы. Но когда родился Кинтин, Ребека оставила творчество и всю себя посвятила сыну. Никогда такого не было, чтобы она отсылала его в нижний этаж, как утверждала Исабель. Наверняка это Петра распустила подобные сплетни, потому что терпеть не могла Ребеку.
С момента своего появления в доме на берегу лагуны Петра возымела необъяснимую власть над Буэнавентурой. Отец Кинтина был испанцем, и все эти священные ритуалы казались ему экзотикой. Он с удовольствием слушал, когда Петра рассказывала ему о колдовских чарах, но, сидя с приятелями в баре «Испанского казино», смеялся над ее знахарством. Однако постепенно колдовские чары опутали Буэнавентуру, будто невидимая сеть. Ребека чувствовала это и много раз пыталась освободиться от Петры, но тщетно. Петра окопалась в нижнем этаже дома, похожая на чудовищную паучиху, и там ткала свою паутину из злых слухов, которой опутала всю семью. Кинтин закончил чтение в четыре утра. Он сложил страницы, положил их в папку и перевязал пурпурной ленточкой. Потом снова спрятал рукопись за словари. Кинтин не просто чувствовал раздражение – он был глубоко задет. Он решил ничего не говорить Исабель. Однако теперь он будет внимательно, очень внимательно следить за тем, чем она занимается.