Несмотря на все сложности обстановки послереволюционного периода в России — воюющей стране, — государственно мыслящие военные и ответственные гражданские чиновники отчетливо понимали необходимость укрепить потенциал отечественной контрразведки, реорганизовать ее с учетом произошедших радикальных изменений.
Исполняющий обязанности начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал Клембовский провел в Ставке ряд встреч с заинтересованными лицами и с учетом их мнений направил докладную записку военному министру. В ней он указывал на критическое положение, в котором оказались КРО внутренних военных округов в связи с упразднением жандармского корпуса и охранных отделений. Своими силами контрразведчики едва могли обеспечить борьбу со шпионажем в местах дислокации окружных штабов. В связи с этим Клембовский предлагал незамедлительно войти в контакт с МВД и решить вопрос об организации КРО во всех губернских и областных центрах на базе общественной милиции, однако с непосредственным подчинением начальнику штаба соответствующего округа.
Будучи известным теоретиком разведки и контрразведки, генерал, бесспорно, понимал утопичность своего проекта, поскольку новый состав милиции понятия не имел даже об организации охраны общественного порядка, не говоря уже о выявлении и разработке лиц, подозреваемых в шпионаже. Однако иного выхода из создавшегося положения Клембовский не видел.
Военное министерство своих предложений не имело, поэтому запрос в МВД фактически являлся компиляцией поступивших из Ставки записок.
Реакции МВД не последовало, и проект военных властей остался только на бумаге.
Клембовский предпринял также попытку побудить своих коллег в Главном управлении Генштаба к созданию специальной комиссии по выработке новых инструкций по контрразведке, а также программ обучения будущих сотрудников КРО.
В ГУГШ он нашел поддержку и понимание. Более того, в отделе генерала-квартирмейстера предложили комиссионно разработать такие базовые документы, как положение о контрразведке на театре военных действий и аналогичное для тыловых военных округов.
О своих намерениях руководство ГУГШ проинформировало военного министра и настаивало на скорейшем утверждении им решения о формировании комиссии.
Комиссия начала свою работу 7 апреля 1917 года. К этому времени проекты всех необходимых документов уже имелись, и предстояло их обсудить постатейно. Поскольку серьезных изменений никто из присутствовавших на заседаниях не внес, то с незначительными поправками проекты и были единогласно приняты.
Согласно новым документам, учреждалась контрразведывательная часть (КРЧ) штаба Верховного главнокомандующего.
Определяя ее в качестве головного органа на всем театре военных действий, Верховный главнокомандующий, однако, не обеспечил ее необходимым кадровым потенциалом. Как справедливо замечено исследователями истории отечественной контрразведки, при штате КРЧ, состоящем из двух офицеров и такого же числа служащих, говорить о реальном и эффективном управлении аппаратами КРО пяти фронтов говорить не приходится.
В таких условиях многое зависело от личных качеств руководителей контрразведки действующей армии. Генерал Алексеев всемерно поддерживал вновь назначенного инициативного и профессионально подготовленного начальника КРЧ Генерального штаба полковника Терехова.
До начала мировой войны Терехов несколько лет работал по линии разведки и контрразведки в штабе Варшавского военного округа под руководством генерала Батюшина. Когда же начались боевые действия, он возглавил борьбу со шпионажем во 2-й армии. Это ему принадлежала идея создания диверсионных групп для работы в тылу противника. Перейдя на службу в Ставку, Терехов сконцентрировался на развитии зафронтовой контрразведки.
С Владимиром Орловым они были знакомы еще по Варшаве, а затем встретились в Ставке, где вместе занимались раскрытием германских и австрийских агентов.
Упомянутый нами ранее историограф высшего полевого командования русской армии Михаил Лемке писал: «О Николае Васильевиче Терехове, который, собственно, и ввел в дело Орлова, последний отзывался, как о человеке, фанатично преданном своему делу».
Полковник оставался руководителем контрразведки действующей армии до февраля 1918 года, вплоть до расформирования Ставки. Затем следы его теряются. По крайней мере, в спецслужбах белых армий он не проявился, нет также сведений, что он работал по линии контрразведки и в эмиграции.
Однако вернемся к маю 1917 года. Мы уже говорили, что штат контрразведки в Ставке был мизерным и Терехов с особой тщательностью отбирал себе кадры. Многие офицеры откровенно побаивались переходить на службу в КРЧ, видя неустойчивость власти Временного правительства. Они насмотрелись в предыдущие месяцы, как разного рода комиссары (и петроградские, и местные) устраивали охоту за контрразведчиками царской армии. Повторить их печальный опыт мало кто желал. Лишь несколько человек удалось отобрать Терехову, а заместителем к себе он предложил пойти Владимиру Орлову.
Таким образом, с лета 1917 года наш герой официально становится сотрудником спецслужбы и получает возможность реализовать некоторые свои идеи в сфере борьбы со шпионажем.
Находясь на ответственной должности, он получил доступ ко всем, в том числе самым секретным делам контрразведки. Ему же доставлялись обзоры зарубежной и российской печати. Надо полагать, он прочитал все, что писалось о деятельности комиссии генерала Батюшина и о нем самом. Фальсифицированные данные, приводимые в газетах, возможно, и натолкнули его на мысль о допустимости и даже целесообразности использовать метод порочащих противника документов и организацию публикаций в прессе в борьбе с ним. В борьбе не на жизнь, а на смерть, в борьбе за ту Россию, какой он себе представлял, исходя из своих монархических воззрений.
В годы эмиграции активные мероприятия стали для Орлова ключевыми в его деятельности. Но об этом мы еще расскажем.
Период между двумя революциями менее всего отражен в биографии Орлова. Нам удалось найти в Государственном военно-историческом архиве небольшое дело с перепиской о нем между Генеральным штабом и Ставкой. Судя по сохранившимся документам, военные чины и правительственные комиссары не забыли его успехов. За свою добросовестную службу и вклад в борьбу с неприятельским шпионажем во время войны Владимир Григорьевич удостоился высоких наград: орденов Св. Анны, Св. Станислава, Св. Анны и Св. Владимира с мечами и с бантом. Но помнили также и об участии Орлова в комиссии генерала Батюшина, поэтому конкретных дел заместителю начальника контрразведки из Петрограда не поручали, а на фронте, в основном, проходили организационно-кадровые мероприятия. По крайней мере, о разоблачениях Орловым шпионов в ходе боевых действий в период нахождения у власти Временного правительства ничего не известно. Не обремененный особо служебной нагрузкой, бывший следователь имел возможность привести в надлежащий порядок значительно разросшийся за военные годы архив.
Как не раз заявлял сам Владимир Григорьевич, он придерживался монархической идеи и готов был бороться за нее до конца. Перед царем Орлов преклонялся, но ненавидел отдельных лиц из его окружения.
Вот как, к примеру, он описал свою последнюю встречу с российским самодержцем: «Я никогда не забуду этот день — 8 марта 1917 года, ознаменовавший начало крушения монархии. Мы все были с царем в Могилеве. Он уже отрекся от престола… Начальник штаба направил курьеров к нам на квартиры с распоряжением собраться в зале генеральского дома. Очень скоро зал был переполнен: там были все офицеры штаба, строевики и мы, сотрудники разведки… Я видел, как закаленные, испытанные воины предавались горю, и сам плакал. В печальных глазах царя тоже стояли слезы».
Монарх ушел — да здравствует монарх, или, что казалось более реальным, военный диктатор!
В опубликованных у нас в стране и за рубежом исследованиях о деятельности враждебных Временному правительству организаций, таких, как «Военный отдел Республиканского центра», «Военная лига», «Союз офицеров армии и флота», по преимуществу также монархической направленности, фамилии Орлова мы не находим. И это при том, что основные силы указанных организаций находились в Могилеве, в Ставке ВГК, где он и служил.