Как человек П. А. Столыпин отличался прямодушием, искренностью и самоотверженной преданностью Государю и России. Он был чужд гордости и кичливости благодаря исключительно редким качествам своей уравновешенной натуры. Он всегда относился с уважением к чужим мнениям и внимательно — к своим подчиненным и их нуждам. Враг всяких неясностей, подозрений и гипотез, он чуждался интриганства и интриганов и мелкого политиканства. По своим политическим взглядам П. А. Столыпин не зависел от каких-либо партийных давлений и притязаний. Твердость, настойчивость, находчивость и высокий патриотизм были присущи его честной открытой натуре. Столыпин особенно не терпел лжи, воровства, взяточничества и корысти и преследовал их беспощадно; в этом отношении он был горячий сторонник сенаторских ревизий.

П. А. Столыпин был женат на дочери почетного опекуна О. Б. Нейдгарт, имел пять дочерей и сына.

П. А. СТОЛЫПИН  И  ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДУМА

(Опубл. в газ. «Новое время» 6 сентября 1911 г.)

Столыпин выдвинулся и определился в Думе. Но, в то же время, он в значительной степени определил собой Государственную думу. Если Государственная дума в настоящее время работает и законодательствует, то этим она, до известной степени, обязана Столыпину. Столыпин интуитивно «чувствовал» Государственную думу. С самого первого же выступления основной тон был взят им совершенно правильно. Если вчитаться в ту первую речь, которую он произнес по запросу о действиях чинов охранного отделения, то мы найдем в ней целый ряд мелких черточек, в точности соответствующих тому облику большого государственного деятеля, который в последующие годы укрепился, развился и сделался популярным в России, но который в Первой государственной думе не был иным, чем во Второй и Третьей.

«...Оговариваюсь вперед, что недомолвок не допускаю и полуправды не признаю». Относительно действий Будатовского, царицынского полицмейстера и калязинской полиции расследование «передано в руки суда»; и если суд «обнаружит злоупотребления, то министерство не преминет распорядиться соответственным образом». Всякое упущение в области служебного долга «не останется без самых тяжелых последствий для виновных». Но каковы бы ни были проступки и преступления отдельных подчиненных органов управления, правительство не пойдет навстречу тем депутатам, которые сознательно стремятся дезорганизовать государство. «Власть — это средство для охранения жизни, спокойствия и порядка, поэтому, осуждая всемерно произвол и самовластие, нельзя не считать опасным безвластие». «Бездействие власти ведет к анархии; правительство не может быть аппаратом бессилия». На правительстве лежит «святая обязанность ограждать спокойствие и законность». Все меры, принимаемые в этом направлении, «знаменуют не реакцию, а порядок, необходимый для развития самых широких реформ». Но как же будет действовать правительство, если в его распоряжении еще нет реформированных законов? Очевидно, что для него имеется только один исход: «применять существующие законы впредь до создания новых». «Нельзя сказать часовому: у тебя старое кремневое ружье; употребляя его, ты можешь ранить себя и посторонних; брось ружье. На это честный часовой ответит: покуда я на посту, покуда мне не дали нового ружья, я буду стараться умело действовать старым».

Итак, программа намечается в высшей степени просто и отчетливо. Для того, чтобы провести необходимые реформы, нужно, прежде всего, утвердить порядок. Порядок яге создается в государстве только тогда, когда власть проявляет свою волю, когда она умеет действовать и распоряжаться. Никакие посторонние соображения не могут остановить власть в проведения тех мер, которые, по ее мнению, должны обеспечить порядок. Дебатирует ли Государственная дума шумливым образом о препятствиях, будто бы чинимых местной администрацией тем лицам, которые поехали оказывать продовольственную помощь голодающим, — ответ приходит сам собой, простой ж естественный. Криками о человеколюбивой цели нельзя смутить ту власть, которая знает, чего она хочет: «насколько нелепо было бы ставить препятствие частным лицам в области помощи голодающим, настолько преступно было и бездействовать по отношению к лицам, прикрывающимся благотворительностью в целях противозаконных». Под каким бы предлогом ни проводилось то стремление захватить исполнительную власть, которое является естественным последствием парализования власти существующей, — министр внутренних дел, сознавая свою правоту, не будет смущаться: «носитель законной власти, он на такие выходки отвечать не будет».

Все эти тезисы кажутся в настоящее время простыми и само собой разумеющимися. Но если вспомнить, в какой именно период они были произнесены, то мы поймем, что человек, говоривший их, проявлял большую степень государственной зрелости. В те дни в России было очень много безотчетного увлечения Государственной думою, увлечения почти что мистического. Люди, претендовавшие на всестороннее знакомство с всемирной историей и готовившиеся занять министерские посты, разделяли всеобщее опьянение. Они наивно думали, что молодая, только что созванная Государственная дума силой тех речей, которые будут в пей произноситься, переменит движение жизни и из дореформенной России сразу сделает утопическое государство, в коем будут осуществлены и абсолютные политические свободы, и безусловное социальное равенство. Выступить в этот момент с трезвым словом, показать истинные пределы законодательной власти, наметить ее соотношение к власти исполнительной и, главное, наметить для исполнительной власти те основные идеи, вне которых она не может ни работать, ни существовать: для всего этого требовался широкий ум, ясное понимание политического момента, глубокое проникновение в основные проблемы государственного властвования. Во Второй думе П. А. Столыпин выступает уже не с принципиальными афоризмами, а с подробной и строго продуманной программой реальной государственной деятельности. Впоследствии многие из его политических противников, с Милюковым во главе, обвиняли председателя Совета министров в том, что во Второй думе он, будто бы, выставлял программу иную, не ту, с какой он явился впоследствии в Думу третью. Но ближайшее рассмотрение обоих документов доказывает, что — за малыми исключениями — все основные пункты политического credo намечены были перед Думой кадетски-революционной совершенно так же, как и впоследствии перед Думой националистически-октябристской. Правительство готово работать с Думой. «Его труд, добрая воля, накопленный опыт предоставляются в распоряжение Государ-cтвенной думы, которая встретит в правительстве сотрудника». Но правительство это, очевидно, сознает свой долг: оно должно восстановить в России порядок и спокойствие; «оно должно быть и будет правительством стойким и чисто русским». Что же будет делать это правительство? Правительство будет создавать материальные нормы, «имеющие воплотить в себе реформы нового времени». «Преобразованное по воле Монарха отечество наше должно превратиться в государство правовое».

Для этого правительство должно разработать законопроекты о свободе вероисповедания, о неприкосновенности личности, об общественном самоуправлении, о губернских органах управления, о преобразовании суда, о гражданской и уголовной ответственности должностных лиц, о поднятии народного образования. Но основная задача, «задача громадного значения», первая задача, которую должно решить государство, есть забота о крестьянстве. Необходимо «содействовать экономическому возрождению крестьянства, которое ко времени окончательного освобождения от обособленного положения в государстве выступает на арену общей борьбы за существование экономически слабым, неспособным обеспечить себе безбедное существование путем занятия земледельческим промыслом». Эту задачу правительство считает настолько важной, что оно даже приступило к осуществлению ее, недожидаясь созыва Второй думы. «Правительство не могло медлить с мерами, могущими предупредить совершенное расстройство самой многочисленной части населения в России». К тому же, «на правительстве, решившем не допускать крестьянских насилий и беспорядков, лежало нравственное обязательство указать крестьянам на законный выход в их нужде». Правительство ведет, значит, успокоение и реформы — совершенно параллельно. Оно не отступает ни на шаг от возлагаемой на него государственностью обязанности обеспечить гражданский порядок; но оно сознает и свой нравственный долг намечать те органические пути развития общественной жизни, путем постепенного упрочения которых беспорядки сделаются ненужными.