И еще, мало пишешь, мой мальчик. Нехорошо забывать друзей.

Я живу хорошо, все в порядке. Поцелуй мамочку. Пока кончаю. Целую и жму руку,

Твой Арк.

P. S. Забыл, какую книгу ты упоминал, но я ее не знаю. Напиши.

Читал «Человек-ракета»?[22]

Еще один «солдатский треугольник». Здесь АН упражняется в стилевом разнообразии письма: изящная архаика и сжатый стиль военного донесения заканчиваются нарочитым просторечием:

Здравствуй, дорогой брат Наш Борис.

Мы в Нашем последнем письме выражали надежду Нашу, что Ты известишь Нас о том, какими книгами, в частности, какими новыми научно-фантастическими романами сможешь ты усладить Наше сердце, ибо не только одной пищей телесной жив человек, о чем ты, вероятно, достаточно наслышан, а то и сам испытал. Однако, к великому прискорбию Нашему, Мы все еще не можем похвалиться тем, что братья Наши и подданные охотно и быстро выполняют Наши просьбы и поручения. Впрочем, вероятно таков уж век. Будь, однако ж, уверен, что, возвратясь из дальних странствий,[23] в коих Мы сейчас пребываем, Мы выясним с пристрастием, каковы были причины столь странной невнимательности и небрежения к просьбам Нашим.

В остальном Мы живы и здоровы. Сегодня в ходе боев подошли к оборонительной полосе пр<отивни>ка «Экзамен», коея имеет охранять подступы к 5-му курсу, а паче всего — к отпуску. В результате первой стычки нашего авангарда с охранением пр<отивни>ка, группа охранения «Лексикология», численностью до батальона, пр<отивни>к разбит и обращен в бегство. Разведка доносит, что на той неделе встретим другую группу «Иероглифика». Но это все пустячки, а вот с 1-го июня с. г. начнем штурм главной полосы. Начинается она системой «Яп. язык». Подробности милостиво сообщим.

Кстати, матушке нашей передать не опусти Наши поклоны и ручку ей облобызай. Да не бузи там, черт, а то вернемся, получишь костылей между плеч-то.

Засим остаемся брат твой Арк.

А в этом письме рассказывает о своей учебе:

Здравствуй, дорогой братишка.

Очень рад, что ты так блестяще закончил разгром восьмиклассной коалиции и вышел теперь на оперативный простор отдыха и занятий спортом. Не сомневаюсь, что анатомию ты тоже сдал на пять.

У меня бои по-настоящему только начинаются. Сдал я пока только языки — предметы, по которым только лентяй, вернее, только непроходимый дурак получит тройку. А впереди — мощные укрепленные пояса Политэкономии, Марксизма и менее мощный, но требующий не меньшего внимания укрепрайон Истории Японской литературы. Но даст бог — перемахнем пригорочек.[24] Я здоров, сильно страдаю от жары, шутишь — 30–35° каждый день, сдохнуть можно. Ниже помещены отчеты и письма участников великого наступления на «Город 26 Июня». Возможно, они не совсем правильно, а главное — не совсем ясно отражают истинное положение вещей, но смею надеяться, дадут пищу твоей фантазии, каковая, по моему глубокому убеждению, должна быть у тебя развита никак не меньше, чем у меня самого.

Итак,

Выписка из рапорта командующего

2-го армейского корпуса генерал-лейтенанта Астерта начальнику интендантского управления фронта

Заморских Стран генералу армии Греспу.

«…Продвигаться приходится в невероятно тяжелых условиях. Непрерывные ливни с грозами превратили и без того слабую дорожную систему местности в необозримое грязевое море, глубина которого достигает местами двух — двух с половиной метров. Автомобильный и мотоциклетный парк пришлось бросить. Легкие и средние бронедивизии безнадежно отстали. Только тяжелым и сверхмощным танкам удается не отставать от пехоты — временами эти машины превращаются в своеобразные грязевые субмарины, ползущие по дну болота, выставив наружу только стволы пушек и командирские башни. Артиллерия, минометы, боеприпасы, кухни и прочее фронтовое имущество передвигаются исключительно силами солдат. Корпус уже неделю лишен подвоза продовольствия — питаемся прокисшей кашей из хлебных крошек. К счастью, низкая облачность не дает возможности авиации противника совершать налеты. Встречающиеся отряды пр<отивни>ка уничтожаются, и это поддерживает дух измотанных, изголодавшихся бойцов. Прошу ходатайства Вашего Превосходительства перед командующим фронтом о предоставлении в наше распоряжение специальных тыловых подразделений снабжения с глиссерами-вездеходами. Продовольствия осталось всего на один день. Завтра вскрываем корпусные неприкосновенные запасы.

Остаюсь и т. д. и т. д. генерал-лейтенант [подпись]»

Описание сражения на Берегу Пустыни, заимствованное из газеты «Синие Звезды» столицы Иностранной Державы.

От специального корреспондента.

В 4 часа утра по местному времени артиллерия всех видов — начиная от тяжелых дивизионных и корпусных гаубиц, укрытых в зарослях гигантских хвощей, и тяжелых ракетометателей и кончая батальонными спаренными пушками — открыла ожесточенный огонь по линии укреплений Берега Пустыни. Все на берегу заволоклось тучами песка. Огромные глыбы скал и каменный щебень стеной поднялись и затмили прояснившееся небо. Через час артподготовка была закончена и огонь перенесен в глубину обороны пр<отивни>ка. Тогда из грязи с чваканием и сопением, подобно гигантским разъяренным гиппопотамам, полезли тяжелые и сверхмощные танки. За ними поднялась пехота — маленькие, покрытые сплошной корой засохшего ила солдаты. Их встретил ожесточенный огонь в упор. Очевидно, артиллерия не подавила ДОТ и КОТ пр<отивни>ка. Два раза начиналась и захлебывалась в огне атака. Положение спасли сверхмощные танки «Скорпион». Неуязвимые даже для кумулятивных ракетных снарядов, они давили и в упор расстреливали огневые точки. К девяти часам пехота заняла первую линию окопов. В то же время дивизия спешенных мотоциклистов генерала Мессена прорвала оборону на всю глубину и двинулась вдоль укреплений, быстро парализуя их. К двенадцати часам все было кончено. Тучи рассеялись, и багровое от дыма солнце осветило картину страшного разрушения и смерти. Камни, песок, железо, кровавое месиво человеческих тел — все смешалось. А из болота выходили все новые и новые подразделения, строились в походные колонны и двигались дальше на юг. Генерал Астерт лично поблагодарил, обнял и расцеловал генерала Мессена за подвиг его дивизии.

Из письма ефрейтора 14-й роты 163 полка 2-го корпуса Плиссероса жене.

«…Болото сменила пустыня. После штурма Берега Пустыни, о котором ты уже, вероятно, слыхала, мы двинулись дальше на юг. В страшную страну вступили мы — страну, где владыка — вездесущий, всепроникающий песок. И солнце — чудовищный лохматый клубок огня над головами. Броня танков раскаляется так, что на ней можно жарить яичницу. И ни капли воды вокруг. Воду нам привозят с Великого Болота на транспортерах и самолетах, но этого прискорбно мало. Всего два стакана в день на брата. Но мы идем и идем, днем и ночью. Вчера мы поднимались на плоскогорье, и можно было видеть все, что делается на десяток километров вокруг. Я видел толстую змею наших колонн, хвост ее исчезал где-то далеко в зыбком мареве пустыни. Иногда налетают самолеты, но наши летчики отгоняют их. Раз в два-три дня встречаем сопротивление незначительных отрядов пр<отивни>ка. Да, помнишь, я писал тебе о лейтенанте Корпе? Он погиб, бедняга. Ему прямо в живот угодила магнитно-реактивная мина (он сидел на танке, прислонившись к башне), и кусочки его мы находили в радиусе двадцати метров от места происшествия)…»

Так мы наступаем, Борька. Трудно, жарко, мозги кипят даже, но ничего, думаю, что выдержу.

Крепко тебя целую и жму твою честную руку.