Написана повесть умно и талантливо, но как-то торопливо и фрагментарно. Поэтому, все время хочется назвать ее рукописью, а не книгой: перед нами не законченное произведение, которое можно вынести на суд читателей и критики, а лишь один из этапов незаконченной работы авторов. Но нет никакого сомнения, что книга обязательно будет, что она должна быть!

Во-первых — неудачно название «Стажер». Юра Бородин безликий «голубой герой», не имеющий собственного лица, так как он не участвует в действии и его характер не может раскрыться перед читателем. Но он также и не является теми глазами автора и читателя, которыми мы наблюдаем совершающиеся события. Да он, кроме того, никакой и не стажер — он лишь случайный пассажир, участвующий в экспедиции генерального инспектора Межпланетных путей сообщения.

Главные герои рукописи — Юрковский, Быков и Крутиков — знакомы читателям по роману А. и Б. Стругацких «Страна багровых туч» и по их же повести «Полет на Амальтею». Здесь они старше и опытнее. Повесть «Стажер» можно было бы считать продолжением первых двух произведений, если бы не совершенно иной ее внутренний пафос.

Опыт мировой литературы говорит о том, что всякого рода продолжения бывают слабее первого произведения серии. Конечно, Александру Дюма было жалко расставаться со своими мушкетерами: их характеры уже были созданы и их любили читатели. Но механическое повторение их приключений не могло создать нового произведения. Другое дело в трилогии Жюля Верна. Конечно, ему тоже трудно было расставаться с капитаном Немо. Но в «Таинственном острове» он уже не главный, а второстепенный герой, и судьба его иная. И у Фенимора Купера его Кожаный Чулок в каждом романе серии совершенно иной и действует он в совершенно новой обстановке.

То же самое и в повести братьев Стругацких. Если Быков и Крутиков только постарели, то Юрковский еще и литературно вырос. Это очень яркий герой, с очень сложным и одновременно цельным характером, и это большая удача авторов.

Естественно, что Юрковский оттесняет других героев и совершенно заслоняет бледную тень Юры Бородина. Именно о Юрковском написана повесть, и она скорее должна была бы называться «Последняя инспекция», или что-нибудь в этом роде, а Юра должен либо совсем исчезнуть, либо получить свою судьбу, свой характер и принять участие в действии.

Внешний сюжет повести — облет Генеральным инспектором всей Солнечной системы, внутренний — смерть старого представления о героизме и победа нового героизма, растворившегося в пафосе труда и условиях будничного быта в необыкновенных обстоятельствах.

В этом большая победа подлинно советской реалистической научной фантастики и гуманистический пафос повести.

Герои стареют, выходят в тираж или погибают. В этом еще нет социального пессимизма. Но социальный оптимизм требует, чтобы этому была противопоставлена побеждающая молодость, будням завоеванной Солнечной системы — огромные перспективы нового, третьего тысячелетия. Все время ждешь, что пессимизму пролога будет противопоставлен пафос новой победы человеческого гения и труда, что Быков поведет первую в мире звездную экспедицию (а тем, кто читал предыдущую рукопись Стругацких «Возвращение», известно, что так и будет). Однако в рукописи этого нет; нет и эстафеты поколений, которая может быть противопоставлена какой-то уходящей эпохе.

Но, даже при таком истолковании сюжета повести (если это повесть), равновесия частей в ней, четкой конструкции, все же нет.

Не вызывает, конечно, возражений включение в текст вставных новелл, подобных превосходному рассказу о гигантской флюктуации или повести об одноногом Пришельце. Но весь цикл марсианских рассказов очень косвенно связан с остальными частями повести и носит самостоятельный характер. Кстати, к ним совершенно необходимо примыкает еще один рассказ о Марсе, раньше опубликованный, который почему-то не включен в повесть.

Для читателей, знакомых с героями повести по прежним произведениям Стругацких, — а на это, по-видимому, рассчитывают авторы, — было бы интересно узнать, что же происходит в Урановой Голконде на Венере, открытой в романе «В стране багровых туч».

Кстати в некоторых рассказах, поскольку главное в них — психологические конфликты, действие вполне может быть привязано к любой планете, в частности — и к Венере. К ним можно отнести главы-рассказы: «На Дионе. На четвереньках» и «Бамберга. Нищие духом».

Кстати о последнем рассказе и о некоторых других. Вызывает сильное сомнение возможность сосуществования социалистической (или коммунистической) и капиталистических систем через сорок-пятьдесят лет, в условиях покорения всей Солнечной системы, да еще в формах уже отживающих (в рамках ООН). Или это попытка найти формы сосуществования с современной американской научной фантастикой?

Несколько частных замечаний:

Во многих других произведениях братьев Стругацких упоминаются марсианские ящерицы— мимикродоны. Где они в повести? Их — нет.

Реализация завтрашнего дня в снижении романтики Космоса (это ведь завтрашний или послезавтрашний день) в повести Стругацких очень удачна. Но все же какая-то специфика должна остаться. Пусть на Марсе, «на дворе», температура «81 градус мороза». Но вряд ли возможны на космических кораблях «этажерки», «книги» и едва ли не «комоды» и «самовары».

Писать дальше — значит уже редактировать рукопись братьев Стругацких. Но сейчас, на данном этапе, редактировать ее должны они сами (а может быть, и писать дальше).

Частный вопрос (литературно), но главный с издательской точки зрения: можно ли использовать эту рукопись — полностью или частично — для альманаха «Мир приключений»?

Мне лично казалось бы целесообразным (и очень интересным), выделив цикл рассказов о Марсе, напечатать его в Альманахе. Но, учитывая сроки выхода альманаха и отдельных книг, можно лишь выразить пожелание, но не принять решение.

Кирилл АНДРЕЕВ.

6.09.61.

Дорогой Борик!

Наверное, ты получил уже статью. Я ее прочитал, посоветовался с друзьями (Андреева еще не видел) и пришел к выводу, что надо из нее вынуть 2-ю, 3-ю и 4-ю стр. Вынул, стал читать — и что же! — статья стала лучше. Посмотри и скажи.

Второе. Пришла рецензия Андреева на «Стажера». Пересылать ее я, пожалуй, не буду, громоздко, а вот ее главные положения.

1. «Написана повесть умно и талантливо, но торопливо и фрагментарно».

2. Авторы произвольно и очень неудачно объединили эти в общем разрозненные рассказы фигурой Ю. Бородина.

3. Неудачно название, стажер в действии не участвует и не является глазами авторов.

4. В отличие от других трилогий, «Стажер» хорош — фигурой Юрковского, «это очень яркий герой, с очень сложным и одновременно цельным характером, и это большая удача авторов». Он всех заслоняет.

5. «Юра должен либо совсем исчезнуть, либо получить свою судьбу, свой характер и принять участие в действии».

6. «Внешний сюжет повести — облет Солнечной системы, внутренний — смерть старого представления о героизме и победа нового героизма, растворившегося в пафосе труда».

7. «Все время ждешь, что пессимизму пролога будет противопоставлен пафос новой победы гения и труда, что Быков поведет первую звездную… Однако в рукописи этого нет; нет и эстафеты поколений, которая может быть противопоставлена уходящей эпохе».

8. Предложено показать Урановую Голконду и перенести на Венеру «Нищих духом».

Вот, в общем, и все. Остальное — разговоры для тех, кто рукопись не читал.

Жду ответа. Твой Арк.

Большой привет маме и Адке.

P. S. Начальство все настаивает отдать «Стажера» в альманах. Я отговариваюсь ожиданием Жемайтиса. Привет тебе от Толи Днепрова.

Дорогой Боб!

Сидел я это сидел над Андреевской критикой и решил вот что. Надо бы действительно Венеру дать. Махонькую главку, куда и Бамбергу перевести. Задумал — сделал. Набросал черновую главку на семнадцать страничек. Идет все вместе таким образом: после последней марсианской главы «Облава» идет новая глава «Венера. На берегах Урановой Голконды». Затем идет «Венера. Нищие духом». Затем идет «Тахмасиб. Гигантская флюктуация». Затем «Эйномия. Смерть-планетчики», затем «Диона. На четвереньках» и дальше по-старому. Ну-с, это все в порядке предложения. Если ты в принципе не возражаешь, черновик тебе вышлю, а ты тогда его как следует переделаешь, утвердив те идеи, которые тебе понравятся, и выбросив те, что тебе не поличат. Писал я без ссылок на художественный вкус, блевотно писал, ты уж извини.