Вернулись домой муж и сын Цоны. Симо Рашидов оказался работником транспорта. Спиридон, паренек лет шестнадцати, был в модном джинсовом костюме, но в грязных ботинках.

Полковник, отослав экспертов, сидел в гостиной за столом. Хозяева дома стояли, не захотев присесть, ожидая, что скажет большое начальство.

— Кто родители Ангела? Есть у него жена, дети?

— Он не женат — откуда ж дети, — отозвался Рашидов. — Мать его бросила маленьким, с каким-то типом умотала. Жива ли, нет ли — не знаем. А отец его… отец… — Симо взглянул вопросительно на свою жену.

— Что — отец? — Полковник нахмурился. — Говорите.

— Дело в том, — вмешалась тетка, — брат мой живет в Сливенском округе, в селе Клуцохора, это так далеко…

— Ничего, и его надо уведомить…

— Про что уведомлять-то?

— Вряд ли вы его трезвым застанете. — Рашидов покачал головой. — Осенью гонит сливовицу, потом одиннадцать месяцев ее пьет.

— Уведомлять-то про что? — повторила тетка.

— Про то, что Ангел умер, — отчеканил полковник.

— Умер! О господи ты боже мой! — завопила Цона. — Ты что, разыгрываешь нас, начальник? Как так — умер? Слышите, лю-у-у-ди!..

— Разве со смертью шутят, женщина? — укорил ее полковник. — Мы нашли его утром, в четверг. Далеко отсюда.

— Ой-ёй-ёй! — закричала Цона еще более пронзительно. — Ой-ёй-ёй! Ангелочек мой миленький…

— Кончай! — заорал на жену Рашидов. — Марш на кухню, там и вопи сколько влезет!

Он не только не скорбел — наоборот, выражение спокойствия и умиротворенности прочитывалось на его лице.

Самой интересной была реакция племянника Нанай Маро. Шатев не участвовал в допросе и мог внимательно наблюдать за ним. Парнишка был глубоко потрясен. Глаза его, словно потерявшие способность видеть, выражали неподдельную скорбь, кроме того — ужас. Будто Спиридон готов был услышать страшную весть, но услышав, все-таки отказывался в нее поверить.

Из разговора полковника с Рашидовым становилось ясно, что Ангел разъезжал по всей Болгарии. Иногда не бывал дома по нескольку дней, иногда пропадал неделями. То на машине уезжал, то уходил, оставляя ее дома. Ни разу не случалось, чтобы машину за него доставил домой кто-то другой. На вопрос, почему Рашидов не встревожился, когда машина оказалась под навесом, а водитель исчез, разумного ответа не последовало. Как и на вопрос, чем Ангел зарабатывал на жизнь. Вроде бы не работал нигде, не служил, а с голоду не помирал; воровством — боже упаси! — тоже не занимался, а деньжата к нему так и плыли…

В телефонном справочнике майор не обнаружил номера, а соответственно и адреса бывшей супруги Петко Кандиларова. Пришлось обратиться в райсовет. Оказалось, теперь она — Мария Тодорчева Бончева. Майор позвонил по указанному в справочнике телефону и договорился встретиться с ней в тот же вечер. Бончева согласилась, поставив, однако, непременное условие: на встрече должен присутствовать ее сын.

Положив трубку, Бурский снова стал рыться в справочнике. Мария Бончева там тоже не значилась — номер был записан на Христо М. Бончева. Почему Христо — понятно: внука назвали, как водится, именем деда. Можно объяснить и перемену фамилии — взял фамилию матери. Такое случается, когда отец уходит от детей или они с ним порывают. Так что можно не гадать, как складывались отношения Петко Кандиларова с детьми. Но почему в справочнике буква «М», а не «П»? Неужто опечатка?

Квартира оказалась на седьмом этаже. В стандартном панельном доме, так называемая трехкомнатная — две комнатушки, соединенные гостиной. На этой жилплощади обитали молодой инженер с женой и двумя малолетними детьми и сама Мария Бончева. Наверняка им было тесно (майор не удивился бы, узнав, что бабуся спит на кухне). Эта обстановка ни в какое сравнение не шла с хоромами, где еще недавно наслаждался жизнью Кандиларов. Единственной ценной вещью в гостиной был телевизор «София».

Приняли гостя учтиво, но сдержанно, кофе не предложили. Едва Бурский отрекомендовался Марии, появился ее сын. В продолжение всего разговора в квартире не слышно было никаких звуков — наверное, молодая супруга гуляла с детьми (или сидела с ними за закрытой дверью, ожидая, пока уйдет страшный дяденька милиционер).

Первая половина беседы больше походила на монолог. Кажется, до сих пор еще глубоко обиженная супруга — еще бы, без мужа воспитала двух таких детей! — не высказала миру всех своих болей и обид. А перед незнакомым человеком плакаться еще легче — совсем как в поезде, когда знаешь, что, расставшись по прибытии, вряд ли еще встретишься со случайным попутчиком.

Жили они с Кандиларовым нормально, спокойно, как и подобает приличным людям, пока не вынырнула откуда-то эта фурия — Верджиния.

— Надо же имечко себе выдумала!

Несколько раз пожилая женщина пыталась пуститься в откровенности, но сын ее пресекал:

— Остановись, мама, довольно! Товарищу это совсем не интересно.

— Я пришел поговорить с вами и, увы, сообщить печальную новость, — сказал Бурский. — Ваш бывший супруг, а ваш, Христо, отец трагически погиб. Он был убит.

Весть о насильственной смерти Кандиларова особых эмоций, кажется, не вызвала. Мать с сыном переглянулись, и только. Покойный давно уже был, наверное, вычеркнут из их жизни… Нет, не только переглянулись: сын едва заметно кивнул матери, и она сразу же опустила глаза. Выходит, уже обсуждалась возможность подобного исхода? Нет, тут надо хорошенько расспросить: почему такую возможность они обсуждали?

— Да, убит, — повторил майор. — Я посетил вас не только для того, чтобы сообщить эту печальную весть. Поделитесь, пожалуйста, вашими соображениями. Убийство — тяжкое преступление, и чтобы на него решиться, нужны какие-то причины — из ряда вон, необычные, понимаете?

— Такие причины были! — резко сказала Мария. — Возникли они после развода, когда эта негодница…

— Вы, очевидно, ждете, что мы назовем убийцу? — спросил сын. — Не вы, а мы?

— Нет-нет, — возразил Бурский. — Убийца уже задержан.

— Как это задержан? — спросила Бончева с каким-то странным смущением. — Да я еще вчера его видела…

— Где? — воскликнул майор, хотя сейчас надо было лишь навострить уши — и слушать, слушать.

— Где? На улице…

— Кого вы встретили на улице?

— Мама! — почти прокричал сын.

Бурский посмотрел на него долгим взглядом. Тот встретил его спокойно. Он, конечно, знал, о ком идет речь.

— Кто вам дал право? — продолжал майор. — Вы почему затыкаете матери рот?

— А какого черта она ударилась в воспоминания? У нее — сплошь сентиментальные, необоснованные, голые подозрения. Тем более что убийцу уже поймали. Зачем вам второй?

— Не второй, главный! Тот, которого поймали, вероятней всего, лишь орудие, физический исполнитель.

— Интересно, кто у вас на подозрении? Почему бы вам не сказать, кто именно? Тогда и мы с мамой…

— Послушайте, товарищ Бончев… Кстати, почему вы Бончев, а не Кандиларов?

— Деликатный вопрос. Сами ответить не можете?

— Извините, могу. Но не понял, почему в телефонном справочнике у вас вместо отчества буква «М».

— Мариин. По имени матери.

— Так записывают внебрачных детей, когда отец неизвестен. Вы что, считаете себя внебрачным?

— Кем я сам себя считаю — мое личное дело. Все оформлено через суд, можете быть спокойны. Так кто же убийца?

— Только имейте в виду, что торговаться — не в наших правилах. Итак, говорит ли вам что-либо такое имя: Ангел Асенов Насуфов?

— Ничего, — и посмотрел на мать. — Впервые слышу. Выходит, он сознался, что убил Кандиларова?

— Ни в чем он не сознался, — возразил Бурский. — Пока мы до него добрались, он был уже мертв. Потому-то мы ищем человека, который распорядился убить… Кандиларова. Иначе говоря — вашего отца.

После недолгой паузы Мария Бончева задумчиво проговорила:

— Да, похоже, это почерк…

— Мама! — снова одернул ее сын.

— Послушайте, Бончев! Отдаете вы себе отчет в том, что, запрещая матери говорить, вы умышленно скрываете от следствия важные сведения? Сведения, которые помогли бы найти убийцу!