Старик выслушал мою исповедь, вплоть до разговора с сержантом, и развеселился:

– Пацаны, фраера, щенята неумытые! И ты, Сирота, и те из военной прокуратуры! «Украли, удрал, утонул!» Запомни раз и навсегда: самая криминальная зона – это обыкновенная кухня простой советской семьи, каких миллионы. После кухни идет спальня – там рождаются эти, как их… ну, черный такой, его еще в кино Бондарчук играл…

– Отелло, трагедия Уильяма Шекспира, законный супруг потерпевшей по имени Дездемона. О, хорошо, что напомнили – там тоже был прапорщик, такой себе Яго. Но прибили почему-то не его, а Дездемону.

– Я и говорю, что ситуация стара, как мир. Сирота ты моя легавская, у тебя мотив на тарелочке лежит! Задроченный, как подольская шлюха Любка-бардачка, которая двадцать пять выпусков речного ПТУ обслужила. Смотри, жена этого прапорщика, как он сам говорил, вертит кормой перед чужими мужьями. А свой муж – тупой, как все «куски». Из этаких самые лютые ревнивцы получаются. Прут, как бугаи, размазывают своих любимых по стенке, а потом бормочут на допросе: «Любил!..»

– Так-то оно так, но есть несколько несущественных подробностей. Неверная корова жива и здоровехонька, а ревнивый бугай сгинул, как пузырь на воде. Кто кого любил и кто кого куда отправил? Вы фотографию этого прапора видели? Такого над рейхстагом поднять – никакой купол не выдержит. Это же не мужик, а помесь, славянского шкафа с тепловозом! Тут я уже не знаю, кого в сообщники брать, потому что такую весовую категорию поискать надо! А потом, игры с сообщником на высшую меру тянут, товарищ подполковник: заблаговременно спланированное убийство, в сговоре с третьим лицом… Нет, дешевле развестись и найти себе любимого с квартирой.

– Интересно, сколько бы сегодня этому твоему Отелле дали? – Старик уклонился от прямого ответа.

– Думаю, что немного. Убил в состоянии аффекта, жертва подлости и измены. Потом – герой войны, заслуженный человек. Ребята из Управления оформили бы явку с повинной, умный адвокат раскрутил бы все, как положено. Министр обороны позвонил бы, кому следует. Прокурор требовал бы восемь лет, судья дал бы максимум пять. Чуть не забыл – психэкспертиза! Одну устроил бы следователь, вторую закомандовал бы провести прокурор, третью – судья, ему, видите ли, почерк эксперта не понравился. Четвертую выдрал бы из горла адвокат в порядке кассации. А к тому времени подоспел бы в Кирилловской больнице капитальный ремонт. Ну, конечно, психушка – не дача, но и не «зона»! Года три пролетело бы, их бы засчитали, как положено, в срок наказания. А там амнистия подоспела бы! Или условно-досрочное освобождение. Из армии его бы, конечно, поперли, факт. Ну, еще орденов бы лишили, персональной пенсии, но это уже не обязательно.

– «Бы»… Сирота, почему ты у нас не адвокат?

– Наверно, потому, почему вы не генерал.

– И не стыдно старших дразнить?

– А маленьких трогать?

Старик уклонился от ответа своим любимым способом – вспомнил аналогичный случай из собственной практики:

– Было это где-то после Сталина, но еще перед Хрущевым. Позвонили нам: самоубийство. Приезжаем – мужчина висит в петле на крюке от люстры. Перевернутый стул – на полу, а на столе записочка: «В моей смерти виновата моя неверная жена, а также ее лично мне неизвестный любовник. Конкретные доказательства, которые я нашел среди ее белья, лежат в конверте». Доказательства – пачка писем к жене. Написаны мужским почерком, подписаны кликухой. Но не блатной, а так, как любовники друг друга называют. Не помню уже точно, кажется, с зоопарком связано: Котик, Зайчик, Жеребчик или Слоник… в каждом послании детальное описание того, как им обоим было хорошо. С такими подробностями, что «Детям до 21-го года запрещено». Ну, читаем мы всю эту порнографию, а хлопцы со «скорой» вдову в сознание приводят. А она в истерике бьется: мол, ничего такого не было, хоть режьте ее. Это кто-то нарочно «дезу» подбросил, чтобы ее единственного и любимого со свету сжить. Раз такие дела, раскручиваем следствие, как положено. Для начала – письма на графологию. Параллельно «взяли пальчики». Уже интересно – отпечатки только от покойника. Тут и графологи сюрприз номер два несут: все письма от «Слоника» на самом деле написаны рукой самоубийцы. Думал, если он будет писать с наклоном не вправо, а влево, то никто не догадается. Дальше – все письма написаны подряд, судя по всему, непосредственно перед тем, как в петлю лезть. Принимаемся за его жену, знакомых, товарищей по работе. Оказывается – покойник был не просто ревнивым, а имел на этом деле изрядный заскок. Поверишь, устраивал себе фальшивые командировки. Садился, скажем, в поезд «Киев – Одесса», прощался на перроне с супругой, махал рукой из окна, потом выходил в Фастове и электричкой возвращался обратно. В Киеве слонялся по улицам, и уже под утро босиком заходил в собственную квартиру. Замок регулярно смазывал, чтобы бесшумно открывался. Вот такой изобретатель. А ты говоришь – Шекспир!.. Кстати, у твоего Отелло вещественные доказательства были?

– Одно-единственное: платок, который он жене подарил, не там, где надо, засветился.

– Видишь, а у тебя и того нет. Зато имеешь целых три версии: жена прапорщика – всего лишь повод для его убийства, организатор или исполнитель, наконец – только соучастник. А организовал и придумал все это кто-то третий. Так что трудись!

– Есть еще четвертая версия, товарищ подполковник, точнее, четвертая, пятая и шестая: это третье лицо является поводом для убийства, организатором или соучастником. А законная супруга к «мокрухе» никакого отношения не имеет.

– За несколькими зайцами сразу погонишься, Сирота, что от начальства получишь? Мой тебе пока что совет: раскручивай вдову. Всякие там «третьи» перебьются.

Под милые разговоры и вечер наступил. У меня, как и у большинства моих коллег, что бы там глава горсовета не думал, привычки пить алкоголь «из горла» на свежем воздухе не было. Жил бы я в Прибалтике, не говорю уж о Париже, заныкался бы сейчас в какой-нибудь уютный бар или кафешку и там, за чашкой кофе и чаркой «Вана Таллинн», обмозговывал бы ситуацию. Говорили ребята, что в Эстонии забегаловки на каждом шагу. И до поздней ночи работают. Неужели же у их вождей нет проблем со своими взрослыми детьми? Когда-то я спросил об этом у эстонского коллеги, которого занесло к нам в командировку. Он долго молчал, а потом произнес одну лишь загадочную фразу:

– Понимаете, коллега, у нас в Эстонии советская власть только двадцать пять лет…

Следующий день начался сразу с двух гнусностей, которые не имели отношения к моему прапорщику, но, тем не менее, настроение испортили надолго. Первую новость сообщил на оперативке Полкан. Отныне, оказывается, наш розыск, кроме дежурств по Управлению, должен выделять людей на футбол. И даже не на Центральный стадион. Собственно, кто бы отказался посмотреть, как наше «Динамо» делает кролика из московского тезки (ну было когда-то, было! – авт.) или натягивает «Спартак» по самые помидорчики? Так нет же, нам предстояло торчать вечерамң, в свое законное свободное время, на «Динамо», где играют дубли и приходят лишь самые азартные болельщики. Там троих ментов из Печерского РОВД – и то многовато! Нам всем отняло речь, поэтому Полковник решил объяснить суть нововведения:

– Как вы знаете, товарищи, – сказал он и посмотрел над нашими головами на портрет Дзержинского, – Владимир Васильевич очень любит футбол. Теперь он решил посещать не только матчи основного состава, но и дублей. Скажу неофициально, не для распространения: на Крещатике 26 (телевидение – авт.) оборудована специальная аппаратная, чтобы наш Владимир Васильевич мог спокойно смотреть и зарубежные матчи нашего «Динамо». Я попрошу тишины! Порядок во время этих просмотров обеспечиваем не мы, а Контора. Так что, надеюсь, наша роль всем понятна.

Если бы Полковник при этом не посмотрел выразительно на меня, то я бы и молчал. Но он взглянул – и меня понесло. Потому что, вопреки алфавиту, первым в дежурство на футбол откомандировали почему-то меня. А потому срывалась одна важная встреча. Я переносил ее уже столько раз, что больше мне просто не поверят. Разве что я появлюсь к кандидатам на роль тестя и тещи с новенькой звездой Героя Советского Союза на мундире. Изменить ситуацию можно было разве что к худшему, и я это понимал, но, говорю же, меня понесло: