Глава 10 Конец — и начало

Приступая к этой книге, я ломал себе голову, с чего начать; теперь не знаю, чем кончить. По правде говоря, мне кажется, ничто в жизни не кончается, пока не оборвется сама жизнь…

В пятницу, 6 августа 1971 года, через 292 дня после старта, я снова ступил на пристань Королевского Южного яхт-клуба в устье реки Хэмбл. Меня встречали принц Уэльский, принцесса Анна, герцог Эдинбургский, премьер-министр Эдвард Хит, другие видные деятели и множество так называемых простых людей, которые на самом деле составляют плоть страны. Мистер Хит произнес лестную для меня речь. Вместе с Морин и Сэмэнтой я подошел к микрофону и ответил, как мог.

Меня окружало сплошное радушие. «Бритиш стил» с убранными парусами спокойно отдыхала у стенки. Я постарался привести яхту в порядок, и люди очень похвально отзывались о ней. Несомненно, и яхта, и ее конструктор Роберт Кларк, и рабочие, которые ее строили, заслуживали всяческой похвалы. Что сказать о себе самом?

Что ж, я выполнил то, что наметил. Мне неслыханно повезло: мое желание сбылось. Я отлично понимаю, до какой степени обязан всем тем, кто помог мне, — да что там — без кого плавание попросту не могло бы состояться. Об одних (например, о Морин) я не раз говорил в этой книге. Других — искусных мастеров, чьи изделия устояли против всех атак океана, ткачих, которые изготовили материал для моих парусов, — я даже не знаю. Но хотя я шел один, все они были моими товарищами по плаванию.

Было ли эгоизмом с моей стороны возлагать такое бремя на Морин, бросать жену и маленькую дочь почти на целый год ради приключения, которое я сам же постарался сделать опасным? Да, я обязан признаться, что это было эгоизмом. Но я обязан также сказать, что ответ не так уж прост. Чтобы жизнь не проходила впустую, человек должен стремиться как-то проявить себя. Не знаю почему, — видно, так уж я устроен — но мне для этого понадобилось выйти вот в такое плавание. Думаю, во всяком случае надеюсь, что этот мотив весит больше, чем эгоизм. Нужно было обладать такой благородной душой, какой обладает Морин, чтобы понять меня и не отговаривать, а пойти на напряженный труд, тревоги, разлуку, отказ от своего очага, пожертвовать всем тем, что так важно для каждой женщины и матери, и помочь мне проявить себя.

Стоило ли приносить такие жертвы? На это я могу ответить только еще одним вопросом: мне ли об этом судить? Лично мне, Чэю Блайту, плавание дало невероятно много. Десять месяцев одиночества в пустыннейших водах земного шара закалили мою душу и тело, обострили все мои восприятия. И я надеюсь, что научился больше чтить не только других людей, но и все живое вообще. Что-то из моих чувств и мыслей отражено в судовом журнале. О том, как легко испаряются благие намерения, говорят мои мысли при встрече с рыбаками под конец плавания. Тогда я вовремя себя одернул; надеюсь, что и впредь, когда в повседневной жизни у меня возникнут недобрые или недостойные мысли, я сумею с собой справиться. Поручиться не могу, но надеюсь.

Вот что дало мне мое плавание, насколько это можно выразить словами. Дало ли оно что-нибудь другим, не знаю. Надеюсь, что дало. Когда я увидел огромное скопление людей на набережной Хэмбла, у меня перехватило горло. Я был страшно горд и польщен и глубоко благодарен всем встречавшим, но я понимал и понимаю, что желание видеть меня, Чэя Блайта, было только одной из причин, которые привели их туда. Главным была не моя личность, а нечто другое — я как бы олицетворял способность человечества бросить вызов опасности и победить. Так уж вышло, что на мою долю выпала такая большая честь. И значит, я плыл не зря. Нам нужна романтика. Человечество всегда нуждалось в романтике, и, пожалуй, в наш технологический век она нужнее, чем когда-либо. Молодые люди должны стремиться к всестороннему развитию. Если мое плавание поможет другим проникнуться этой мыслью, значит, все, что было сделано Морин и мной, делалось не только для нас самих.

Получается, что речь идет не столько о конце большого приключения, сколько о начале новой главы в нашей жизни.