Иными словами, партия существует сама по себе и сама в себе и самим фактом своего существования отражает интересы рабочего класса. Живые желания живых людей — стихия, просто «формальный момент». Троцкий критиковал Шляпникова за то, что он «фетишизировал принципы демократии»: «Выборность внутри рабочего класса как бы ставилась над партией, как если бы партия не имела права отстаивать свою диктатуру даже и в том случае, если эта диктатура временно сталкивалась с преходящим настроением рабочей демократии»⁸². Невозможно было вручить управление народным хозяйством рабочим хотя бы по той простой причине, что среди них почти не было коммунистов: в этой связи Троцкий приводит слова Зиновьева о том, что в Петрограде, самом крупном индустриальном городе России, 99 % рабочих либо вообще не имеют никакой партийной принадлежности, либо симпатизируют меньшевикам или «черносотенцам»⁸³. Иными словами: либо коммунизм («диктатура пролетариата»), либо власть рабочих — и то и другое одновременно невозможно: в демократии таилась гибель коммунизма. Ничто не говорит о том, что Троцкий или кто-либо другой из коммунистических лидеров улавливали абсурдность такой позиции. Бухарин, например, открыто заявлял, что коммунизм не может примириться с демократией. В 1924 г. на закрытом Пленуме ЦК он говорил следующее: «Наша задача — видеть две опасности: во-первых, опасность, которая исходит от централизации нашего аппарата. Во-вторых, опасность политической демократии, которая может получиться, если демократия пойдет через край. А оппозиция видит одну опасность в бюрократии. За бюрократической опасностью она не видит политической демократической опасности...Чтобы поддержать диктатуру пролетариата, надо поддержать диктатуру партии». [Волкогонов Д. Сталин. Триумф и трагедия. Т. 1. Ч. 1. М., 1989. С. 197 (Курсив наш. — Авт.) Бухарин обращал свои слова к Троцкому, который в 1924 году, по причинам, которые будут подробнее изложены ниже, переменил свои взгляды и стал отстаивать идеи, присущие ранее «Рабочей оппозиции».].

Шляпников признавал, что единство партии высшая цель, однако, утверждал он, партия утратила единство, присущее ей до прихода к власти, именно из-за отрыва от партийных масс⁸⁴. Этот отрыв и явился причиной волны забастовок в Петрограде и Кронштадтского мятежа. Проблема не в «Рабочей оппозиции»: «Причины того недовольства, которые мы наблюдаем в Москве и других рабочих городах, ведут нас не к "Рабочей оппозиции", а в Кремль». Рабочие ощущают себя совершенно чужими партии. Среди петроградских рабочих-металлистов, традиционного оплота большевизма, менее 2 % были членами партии; в Москве эта пропорция равнялась 4 %. [В начале 1922 г. в Секретариат Ленина поступило секретное донесение из Петрограда, подтверждающее утверждения Шляпникова. В нем сообщалось, что членами Коммунистической партии являются только 2 или 3 процента рабочих (РЦХИДНИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 27. Л. 11).]. Шляпников не согласился с доводами, которые выдвигал ЦК, что экономические беды объясняются объективными факторами, а именно гражданской войной: «То, что мы сейчас наблюдаем в нашем хозяйстве, есть результат не только объективных, независимых от нас причин. В том развале, который мы наблюдали, доля ответственности падает и на усвоенную нами систему»⁸⁵.

Предложения «Рабочей оппозиции» не были вынесены на голосование, но делегаты могли выразить свое отношение при голосовании за одну из двух резолюций, предложенных Лениным: «О единстве партии» или «О синдикалистском и анархистском уклоне в нашей партии», которая отвергала платформу «Рабочей оппозиции» и осуждала ее приверженцев.

Первая резолюция набрала 413 голосов против 25, при 2 воздержавшихся; вторая 375 против 30 голосов, при 3 воздержавшихся и одном голосе, признанном недействительным⁸⁶.

«Рабочая оппозиция» потерпела сокрушительное поражение и принуждена была самораспуститься. Она была обречена с самого начала потому, что выступила против интересов центрального аппарата и одновременно разделяла недемократические предпосылки коммунизма, включая идею однопартийного государства. Она ратовала за демократические процедуры в партии, сама идеология которой и тем более структура подразумевали пренебрежение волей народных масс. Признавая единство партии высшей ценностью, оппозиция сама оказывалась безоружной перед обвинением в подрыве основ.

Мы отвели так много места частному эпизоду в истории Коммунистической партии потому, что «Рабочая оппозиция», впервые и, как оказалось, в последний раз поставила партию перед фундаментальным выбором. Стремительно и катастрофически теряя популярность среди населения, партия теперь оказалась перед угрозой мятежа в своих собственных рядах — бунта тех самых рабочих, которые провозглашались ее хозяевами. Партия могла либо признать этот факт и отступить, или проигнорировать его и сохранить свои позиции. В последнем случае ей ничего не оставалось, как внедрить внутри себя те же диктаторские методы, какие она применяла в управлении страной. Ленин избрал второй путь, и в этом его единодушно поддержали соратники, включая Троцкого и Бухарина, которые потом, когда им пришлось ощутить эти методы на себе, встали в позу народных трибунов и защитников демократии. Сделав роковой шаг, Ленин обеспечил гегемонию центрального аппарата над рядовыми членами партии, а поскольку безраздельным хозяином в этом аппарате становился Сталин, Ленин тем самым обеспечил его восхождение.

Дабы предотвратить в дальнейшем разногласия в партии, Ленин провел на X съезде еще одну судьбоносную резолюцию, запрещавшую создание «фракций», то есть организованных группировок со своей платформой. Основной, заключительный абзац резолюции «О единстве партии», хранившийся в секрете, предусматривал суровое наказание для нарушителей: «Чтобы осуществить строгую дисциплину внутри партии и во всей советской работе и добиться наибольшего единства при устранении всякой фракционности, съезд дает ЦК полномочия применять в случаях нарушения дисциплины или возрождения или допущения фракционности все меры партийных взысканий вплоть до исключения из партии». [Десятый съезд РКП(б): Стеногр. отчет. М., 1963. С. 573. Этот пункт был впервые обнародован Сталиным в январе 1924 года на XIII конференции с целью осуждения Троцкого (Сталин И.В. Соч. М, 1947. Т. 6. С. 15).].

Для исключения требовалось две трети голосов членов и кандидатов в члены ЦК и Контрольной комиссии.

Похоже, Ленин и большинство проголосовавших за резолюцию не представляли, какими она чревата серьезными последствиями. Они, между тем, не замедлили сказаться: Леонард Шапиро считает принятие этой резолюции ключевым моментом в истории Коммунистической партии⁸⁷. Просто говоря, воспользовавшись словами Троцкого, политический режим в государстве был перенесен на внутреннюю жизнь правящей партии⁸⁸. С этого времени и в самой партии устанавливался диктаторский режим. Особое мнение допускалось лишь до тех пор, пока его выражала отдельная личность, а не организованная группа. Резолюция запрещала членам партии выступать против большинства, контролируемого ЦК, несогласие индивидуума можно было всегда объявить нерепрезентативным, тогда как организованное несогласие поставили вне закона.

«Запрет внутрипартийных группировок делал его неотменяемым и необратимым, ведь в силу этого запрета невозможно было создать какое-либо движение к пересмотру его самого. Он устанавливал внутри партии казарменную дисциплину, быть может, необходимую в армии, но убийственную для политической организации, — дисциплину, допускающую единоличное недовольство, но то же недовольство, высказанное от имени нескольких лиц, признающую мятежом⁸⁹».

Трудно было придумать лучшие условия для установления мертвой бюрократии, окончательно задушившей все живое в коммунистическом движении. Ибо именно для усиления действия запрета фракционности Ленин учредил в 1922 году пост Генерального секретаря и решил, что его займет Сталин.