Желая вновь узнать истину, о. Гавриил в третий раз спросил Карова, правду ли он, Каров, рассказывает о явлении ему брата Сергея? Тогда Павел Васильевич, указывая на святые иконы и помня близкий смертный, час, удостоверил отца Гавриила, что все сказанное о явлении ему брата Сергея есть сущая правда, и что ему не было нужды вводить о. Гавриила в заблуждение, что беседа и христосование с мертвым были вполне реальны («Современные Известия», № 80, 1887).
* * *
«Года за полтора до кончины Алексея Петровича Ермолова, – так рассказывает С. С., – я приехал в Москву для свидания с ним. Погостив несколько дней, я собирался в обратный путь к месту моей службы и, прощаясь, не мог удержаться от слез при мысли, что, вероятно, мне уже не придется еще раз увидеть его в живых, так как в то время он был дряхл, а я не раньше, чем через год имел возможность вернуться в Москву. Заметив мои слезы, Алексей Петрович сказал:
– Полно, я еще не умру до твоего возвращения сюда.
– В смерти и животе Бог волен, – ответил я ему.
– Я тебе положительно говорю, что не умру через год, а позднее.
На моем лице выразилось сильное изумление, даже страх, за нормальное состояние всегда светлой головы Алексея Петровича, что не могло укрыться от него.
– Я тебе сейчас докажу, что я еще не сошел с ума и не брежу.
С этими словами он повел меня в кабинет, вынул из запертого ящика исписанный лист бумаги и поднес его к моим глазам.
– Чьей рукой писано? – спросил он меня.
– Вашей, – отвечал я.
– Читай.
Это было нечто вроде послужного списка Алексея Петровича, начиная с чина подполковника, с указанием времени, когда произошел каждый мало-мальски замечательный случай из его богатой событиями жизни. Он следил за моим чтением и, когда я подходил к концу листа, закрыл рукой последние строки.
– Этого читать тебе не следует, – сказал он, – тут обозначен год, месяц и день моей смерти. Все, что ты прочел здесь, написано давно и все сбылось до мельчайших подробностей. Вот как это случилось. Когда я был еще в чине подполковника, меня командировали для производства следствия в уездный город Т. Мне пришлось много работать. Квартира моя состояла из двух комнат: в первой помещались находившиеся при мне писарь и денщик, во второй – я. Войти в мою комнату можно было не иначе, как через первую.
Раз ночью я сидел за своим письменным столом и писал. Кончив, я закурил трубку, откинулся на спинку кресла и задумался. Подымаю глаза – предо мной какой-то неизвестный человек, судя по одежде мещанин. Прежде чем я успел спросить, кто он и что ему нужно, незнакомец сказал: «Возьми лист бумаги, перо и пиши».
Я безусловно повиновался, чувствуя, что нахожусь под влиянием неотразимой силы. Тогда он продиктовал мне все, что должно случиться в течение моей жизни, и кончил днем моей смерти.
С последним словом он исчез, но как и куда – не знаю. Прошло несколько минут, прежде чем я опомнился, первой моей мыслью было, что надо мною подшутили. Я вскочил с места и бросился в первую комнату, миновать которую не мог незнакомец. Там я увидел, что писарь сидит и пишет при свете сального огарка, а денщик спит на полу, у самой входной двери, которая оказалась запертою на ключ. На вопрос мой: «Кто сейчас вышел отсюда?» – удивленный писарь ответил, что никто не выходил.
До сих пор я никому не рассказывал об этом, – заключил Алексей Петрович, – зная наперед, что одни подумают – я выдумал это, а другие сочтут меня за человека, подверженного галлюцинациям, но для меня это факт, не подлежащий сомнению, видимым и осязательным доказательством которого служит вот эта бумага. Теперь надеюсь, ты не усомнишься в том, что мы еще раз увидимся.
Действительно, через год после того мы опять увиделись. После смерти я отыскал в его бумагах таинственную рукопись и увидел из нее, что Алексей Петрович Ермолов скончался в тот самый день и даже час, как ему было предсказано лет за пятьдесят» («русская Старина», 1875, май).
* * *
В тридцатых годах в Севастополе служили два офицера, отличные моряки П. и Т., очень дружные между собою. Последний, отправляясь в какую-то экспедицию, приходит к своему товарищу и говорит ему:
– Послушай, я отправляюсь в море. Мало ли что может случиться. Дай мне слово исполнить то, о чем я попрошу тебя.
– Можешь ли ты сомневаться во мне? – отвечает П. – Скажи, что ты хочешь?
– В случае моей смерти, женись на моей вдове и будь отцом моему сыну.
– Помилуй, что ты бредишь! Экспедиция твоя небольшая. Ты воротишься, да ты же и мастер плавать.
– Толковать об этом нечего – я прошу тебя, и ты должен дать мне слово.
– Пожалуй, если тебе это нужно для твоего успокоения.
Друзья расстались. Прошло несколько месяцев. Вдруг П. видит во сне Т., который говорит ему: «Ты должен исполнить свое обещание и жениться». Проснувшись, он счел этот сон действием воображения. Между тем об экспедиции ничего не было слышно. Вскоре он увидел во сне опять друга, который снова ему напоминал о женитьбе, и тогда же было получено в Адмиралтействе известие, что друг его утонул (Погодин, «Простая речь о мудреных вещах»).
* * *
Блаженный Августин рассказывает следующее: В бытность его в Милане один молодой человек постоянно был преследуем своим заимодавцем. Долг, который тот требовал от него, был собственно долг его отца, в это время уже умершего, и уплачен был им еще при жизни, но сын не имел об этом никакого письменного документа. Отец явился сыну и указал место, где лежала квитанция, из-за которой перенес он так много безпокойства (Из сочинения Кал мета).
***
В деревне Студенке, Дубенского уезда, Волынской губернии, жил зажиточный крестьянин Олейник, мужик здоровый, крепкого сложения. Было ему от роду около пятидесяти лет. В ноябре 1868 года он сильно заболел, а спустя недели две и Богу душу отдал. После него остались жена и сын Антон, парень около двадцати лет от роду.
Спустя шесть недель после смерти мужа, раз ночью жена покойного, проснувшись и, лежа на печи,слышит, что кто-то плачет. В избе кроме нее и сына никого не было. Прислушивается и узнает, что плачет покойный муж ее. Зажигает лучину и, действительно, видит своего мужа, который стоит около спавшего сына и плачет. Как ни испугалась она, все-таки собралась с духом и говорит:
– Что ты, Семен, пришел? Ведь ты, сдается, не был чаровником? *
– Нужно было прийти к тебе, я и пришел, а ты напраслину, баба, не болтай, это дело не твоего разума.
– Чего ж ты плачешь, стоя над сыном?
– А того я плачу, что ты за сыном не смотришь.
– Как так?
– А так: Антон полюбил католичку и хочет с нею обвенчаться.
– Это, Семен, неправда твоя.
– Как неправда? Мне, ведь, все известно. Ты лучше, баба, не спорь со мною, а поговори с сыном, может быть, ты, как мать, и урезонишь его. Ежели ж ты не успеешь его отговорить, то через десять дней я его возьму к себе.
Баба взвыла. Сын проснулся. Видение исчезло. Мать давай расспрашивать сына, правда ли, что он полюбил девицу. Тот стал отнекиваться, а потом сознался, что полюбил Адельку, дочку эконома, родители которой ни за что не разрешили бы выйти замуж за крестьянина, и вдобавок за православного. А потому парень и дивчина порешили тайно бежать в Галицию и обвенчаться у священника униатского. Бежать порешили через десять дней. Наконец, наступил роковой день. Рано утром, когда мать еще спала, Антон тихо вышел из избы. Невеста его уже поджидала на своем огороде. Вот он уже вывел из конюшни лучшего жеребца, на котором редко приходилось ездить, но увы! лошадь лягнула его в правый бок, Антон потерял сознание, а вечером Богу душу отдал («Из загробного мира: явления умерших от глубокой древности до наших дней»).