– Еще бы! Не имеет значения, в котором часу ты придешь. Не спеши. Я знаю, как важны эти свитки. Договорились?

– Договорились. До встречи.

Бен занялся второй фотокопией. Первая строчка гласила: Мария, Сара, Рахиль и Руфь приходились мне сестрами.

Следующие две фотокопии он перевел быстро, ибо и них содержались лишь списки имен и семейная генеалогия.

Трое из сестер Давида были замужем и жили в разных частях Сирии Палестинской. Одна умерла от кровотечения в двенадцать лет. Все его четверо братьев были старше его и перечислялись в следующем порядке: Моисей, Саул, Симон и Иуда. Трое старших братьев женились и остались в Магдале. Иуда был моложе их и умер во время неожиданной бури, настигшей его на озере…

Наша семья не бедствовала и благодарила Бога каждый день за его щедрость и благословление. Мой отец был набожным человеком и соблюдал закон Моисея как один из самых добропорядочных евреев. Он ходил в синагогу, чтобы поговорить с учеными мужами и читал Священное Писание каждый день. Однако он не был светским человеком. Он жил согласно основной истине, которая гласила: «Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет».

Голова Бена дернулась. Последние слова, которые Бен не так часто читал, зато не раз слышал, вдруг отдались в его сознании таким знакомым эхом, что он тяжело опустился на стул.

– Провалиться мне на этом самом месте, – пробормотал он, не веря своим глазам. Как давно это было? Сколько лет прошло с тех пор, как он слышал эти самые слова, которые повторялись так часто, что стали спутником его детства? Услышав эти слова сейчас, возникшие из темных глубин его памяти после стольких лет, Бен прослезился. И знакомый голос, который он давно забыл, теперь звучал как-то странно – далеко и близко в одно и то же время: «Бенджи, всегда помни, чему учил тебя отец, – знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет».

Это была любимая цитата отца, но большинство людей ее не знало – она содержалась в первом псалме – зато она стала неотъемлемой чертой детства Бена, ибо у матери была привычка повторять ее хотя бы один раз в день. В этом изречении заключалась философия жизни отца, и Роза Мессер позаботилась о том, чтобы привить ее сыну.

Вот только Бен за последние двадцать с лишним лет ни разу не задумался над этими словами.

Бен взглянул на арамейское письмо и почувствовал, как погружается в горьковато-сладкую ностальгию. Эти самые слова так сильно подействовали на него – как странно, что давно усопший еврей напомнил ему о них и вызвал воспоминания о давно минувших днях.

Два человека – один умер две тысячи лет назад, а другой тридцать лет назад – держались одной философии, одного расплывчатого наставления из Псалтыря.

Бен долго смотрел на фотокопию свитка – он вспомнил давно забытое время, о котором ему случайно напомнил Давид. Он вспомнил это время лишь на мгновение, а затем, желая избавиться от наваждения, силой воли заставил прошлое отступить в тень.

Бен печально улыбнулся. Такая неожиданность выбила его из колеи, заставила на время забыть о работе. На мгновение он стал беспомощной жертвой влияния Давида – влияния, способного воскресить прошлое. Бен потряс головой и заставил себя возобновить перевод.

Однажды на еврейскую Пасху отец взял нас всех с собой в Иерусалим, и хотя он плакал, когда глядел на храм и слышал звуки шофары[15], однако с радостью вернулся к простой жизни на берегу озера.

Дни моего детства проходили безмятежно и спокойно, они были омрачены лишь однажды, когда мне исполнилось девять лет. Речь идет, о том самом несчастном случае на озере, когда погиб мой брат Иуда. Я сломал ногу и, хотя исцелился, стал хромать, и эта хромота осталась по сей день.

Когда мои братья повзрослели, они вместе с отцом ловили рыбу, однако я избрал другой путь. Я думаю, что отец всю свою жизнь хотел, чтобы его младший сын избрал другой путь. Я часто замечал, как он иногда смотрит на меня со странным выражением лица. Я думаю, что он руководствовался своими тайными причинами, когда в тринадцать лет отправил меня в Иерусалим учиться, сидя у ног мудрецов.

И как раз с этого дня, мой сын, все началось.

4

В ушах Бена громко и раздражающе стучало. Он тряс головой из стороны в сторону – она страшно разболелась. Стук продолжался еще какое-то время и прекратился, после чего раздался дребезжащий звон. Бен простонал. Он чувствовал себя отвратительно.

Послышалось, как открывается и закрывается дверь. По ковру кто-то тихо ступал. Его тут же окутало облако духов. Раздался нежный голос:

– Бен?

Он простонал еще громче.

– Бен, любимый. Что случилось?

С огромным усилием он открыл глаза и увидел Энджи, она стола перед ним на коленях и смотрела полными заботы и любви глазами.

Он хотел заговорить, но казалось, будто его рот набит кроличьей шерстью. Он никак не мог понять, почему лежит на диване и почему у него так страшно раскалывается голова.

– Я стучала и стучала, затем решила воспользоваться своим ключом. Бен, что случилось? Почему ты спишь в одежде?

– Что? – с трудом спросил он, затем произнес: – О боже… Который час?

– Уже почти полдень. Я звонила и звонила, но ты не подходил к телефону. Ты заболел?

Он еще раз посмотрел на нее затуманенным взором, наконец ему удалось сосредоточить взгляд на одной точке.

– Почти полдень! Не может быть! – Затем Бен сел прямо. – Мое занятие!

– Профессор Кокс звонил мне сегодня утром и спрашивал, где ты. Я сказала ему, что ты сильно заболел и не можешь подняться с постели. Теперь я вижу, что сказала почти правду. Что случилось?

– Я уже приготовил для них контрольную работу…

– Он отменил занятие. Все в порядке.

– Но я ведь и в прошлый четверг не провел занятия. Придется взять себя в руки. – Он опустил ноги на пол и обхватил голову руками. – Безобразие, меня мутит. Ты сделаешь кофе?

– Конечно. – Энджи ушла на кухню, и аромат цветов улетучился. – Дорогой, что с тобой стряслось?

– Вчера я перевел весь свиток, а затем… а затем… – Бен протер глаза. Что же случилось потом? Что было не так? Почему не удается вспомнить, что произошло после того, как он закончил перевод свитка? Почему в его памяти наступил провал? Почему не удается вспомнить, что произошло после того, как он закончил перевод, и до того, как Энджи застала его на диване? – Боже… – пробормотал он, все еще держась руками за голову. – Я чувствую себя ужасно. Что же на меня нашло прошлой ночью? – Бен сказал громче, чтобы Энджи слышала: – Должно быть, я страшно устал. Мне так кажется.

Он пошел в ванную, принял холодный душ, привел себя в порядок и появился в свежей одежде, но мысль о странной потере памяти, случившейся во время последнего перевода, не выходила у него из головы. Бен помнил лишь необъяснимое и непреодолимое побуждение, охватившее его, заставившее продолжить работу, несмотря на крайнюю усталость, до тех пор, пока он не свалился от изнеможения. Это было почти сверхъестественное побуждение, с которым он не мог ничего поделать…

Энджи сидела за обеденным столом, она уже разлила дымящийся кофе по чашкам и смотрела, как Бен приближается к ней.

– Энджи, извини, что заставил тебя волноваться. Обычно я сплю очень чутко.

– Я знаю это. Вот, выпей крепкого кофе. Бен, скажи мне, почему ты сейчас прихрамывал? Ты ушиб ногу?

Бен смотрел на нее с некоторым удивлением.

– Почему ты спрашиваешь, Энджи? Я всегда прихрамывал. Ты ведь знаешь об этом. – Он почему-то нахмурился. – С того самого дня, как на озере произошел несчастный случай…

Энджи смотрела на него с минуту, затем, не обращая внимания на его слова, сказала:

– Послушай, мне в голову пришла замечательная идея. Давай покатаемся по побережью. У меня нет никаких дел, да и погода чудесная.