—9—

В сарае поднялась очень активная возня. Грохотало металлом по металлу, металлом по дереву, деревом по дереву, доносились удары почему-то мягкому и градом сыпались матюки. Наконец все стихло; скрипнула кособокая дверь сарая, и по представшей их глазам картине обалдевшие инсугренты поняли, что на этот раз Петрович осерчал очень круто.

Экипирован Петрович был с почти неприличной роскошью. На голове у него красовался новый котел из добротного чугуна, в котором предприимчивый помещик выбил две дыры для глаз. Правда, они у него получились слишком низко, и, стоя ровно, Петрович почти ничего не видел впереди, так что поза, в которой он выплыл из сарая, была довольно дерзкой и несколько неприличной. Одет старый боец был в несколько поношенный водолазный костюм — его Петрович выменял у каких-то чудаков из города на живую жабу, которую помещик пленил в очень интересном стиле — рухнув на нее вместе с подломившейся веткой с дерева в тот момент, когда бедняга пробегала внизу. В каждой руке Петрович держал по две пары нунчак, которые бешено вращались, издавая мерзкий свист. За поясом, за голенищами валенок и за спиной у него были заткнуты в большом количестве самурайские мечи, азиатские кинжалы и индейские томагавки, с обоих боков свисали две здоровенные дырявые торбы с сюрикенами. Даже из глазных отверстий казана торчала пара индонезийских духовых ружей, из коих Петрович довольно регулярно пулял в Божий свет, как в копеечку, какой-то пернатой мерзостью. К ногам великого воителя испуганно жались, перебирая мохнатыми ногами и щелкая челюстями, несколько одуревших от дневного света ос.

Петрович деловито взял одну из ос за свалявшуюся на загривке бурую шерсть, и, тщательно установив ей траекторию (для чего, учитывая особенности боевого шлема Петровича, ему пришлось принять крайне развратную позу), наладил ей кованым валенком под зад. Мгновенно набрав высоту, дрессированная тварь, с жужжаньем кувыркаясь в воздухе, через несколько мгновений шлепнулась во вражеский лагерь, где сразу же, согласно полученным инструкциям, начала щипать все подряд и плеваться вонючей слюной. Запустив весь свой десант в инвалидскую коляску, в которой Крупский, лучший шестовик деревни, бешено вращал своим любимым снарядом, отбиваясь от рычащих и плюющихся ос, Петрович решил идти на добивание, благо противник остался только один — Улька еще в начале схватки получила от своего товарища по партии шестом по лысине и сейчас мирно не возникала где-то под сиденьем.

Солнце палило вовсю. В небесах бодро и жизнерадостно сновали грифы, коршуны, ястребы и другая пернатая пакость со стервятническим уклоном. "В жизни всегда есть место подвигу!" — подумал Петрович. Издав воинственное рычание, которое, смодулированное горшком, живо на помнило Крупскому отрыжку Пегаса, обожравшегося комбикорма, он, набирая скорость, двинулся на супостата.

Окончательно обалдевший от всего происходящего, еще и так не пришедший в себя Акафест, робко попытался подняться на четвереньки… (Просвещенный читатель сразу же поймет, что, учитывая целенаправленность и непредсказуемость движений Петровича, это добром не кончится и будет КАТЕГОРИЧЕСКИ НЕПРАВ, поскольку все закончилось ЕЩЕ ХУЖЕ!)

В падении Петрович порезал себе ногу сюрикенами и треснулся головой о дверцу вражеского экипажа. Теряя сознание, он успел заметить, что Крупский, выронив свой дрын и покувыркавшись как следует в воздухе, врезался в стайку комаров-толкунцов, что, похоже, изрядно рассердило последних. Петрович удовлетворенно ухмыльнулся — ведь несмотря на то, что он был самым крутым в округе рукопашником — индивидуалом, выйти один на один и без оружия на местного толкунца он бы не согласился ни за какие коврижки.

Дело потихоньку клонилось к закату. Солнце начало отбрасывать на песок длинные тени. Акашка, почувствовав себя в своей тарелке, оживленно пытался оглушить себя нунчаками. Толкунцы, собравшись в кучу, озабоченно решали, что им сделать с обмершим от испуга Крупским, сидящим в текущий момент посреди пруда по шею в нефти. "ТОЛКНУТ ИТЬ ОНИ ЕГО!" — злорадно подумал Петрович. — "Как пить дать — ТОЛКНУТ!"

Жизнь продолжалась…

—10—

Отыскав под универсальной коляской-вездеходом-везделётом-вездеплывом (хотя Йосиф Крупский чаще всего использовал режим вездестоя) своё сознание, Петрович, несмотря на то, что вид у оного предмета был весьма потерянный, упорно, но пока безуспешно пытался в него войти. За эти два часа комары, не взирая на орущего "Хорош толкаться-то, изверги, щекотно!!!" почтальона, по дешёвке толкнули-таки вышеназванного субъекта в соседнюю деревню Печкино.

Петрович проснулся от дикого храпа. Он открыл глаза и закрыл рот. Храп прекратился. Помещик встал на ноги. Это оказались ноги кухарки — она, плотно зажмурив глаза, выдавала себя за гофрированный шланг. В кармане бунтовщицы Петровичем была тут же найдена начатая бутылка самогону. Обрадованный находкой, Петрович встал на уши и очень долго ходил на бровях. Гордая бабушка за всё это время и бровью не повела, всё кряхтела, но из обморока не выходила. Наконец, барин сошёл с Ульяниных бровей. "Это мне наруку", — подумала старушка и не ошиблась. С лёгкой руки поверженного борца за демократию Петрович принял на грудь ещё пару глотков мутного зелья. Кухарка поморщилась грудь была её больным местом. "От ить карахтер у человека — хуч бы сапожищи свои снял, фекалия капитализма!", — пронеслось в голове у симулянтки. Петрович, будто бы прочитав её мысли, любовно осмотрел свои кованные сталью бабкодавы. Каждодневно натираемые керосином, валенки блестели на солнце. "На том стоим!", — с гордостью подумал узурпатор. "Ещё минут пять на том постоишь, и я тебе все цырлы переломаю, гад!", — теряя былое спокойствие подумала Ульяна. Но противный барин и не думал покидать поле битвы, наслаждаясь лаврами, он присел на корточки и закурил. Покурив он стал на глаз определять высоту близрастущего японского кактуса. Нехило поднаторевшая в актёрском мастерстве за последние пятнадцать мучительных минут, Ульяна и глазом не моргнула… "Бить-то его щас вроде бы и не с руки", — подумала бабушка-Божий одуванчик и зарядила Петровичу в чердак с правой ноги. А ноги у неё, надо отметить, были потяжелей, чем руки. Молниеносно отреагировав на подлый удар, помещик упал, схватившись за голову. Воспользовавшись случаем, старушка передала привет родственникам и резво слиняла на нейтральную территорию свинарника.

Начинался вечер и одиннадцатая глава…

—11—

Несмотря на одержанную победу, на душе у Петровича было как-то муторно. "Старею…", — печально подумал помещик, и, чтобы доказать себе, что это не так, с молодецким присвистом запустил томагавком в какого-то деда, который на старости лет настолько выжил из ума, что пытался ловить в пруду им. Герасима рыбу. Любой сопливый малец в селе и в усадьбе знал, что в этом пруду ловились только холера, малярия и дохлые собаки — последние очень серьезно восприняли переименование пруда (раньше он назывался Жабий Пляж) и начали сводить счеты с жизнью исключительно водным путем. Томагавк, прожужжав в воздухе, изящно перевернулся несколько раз, и, сбив с деда шапку, ушел за горизонт. "Дерьмо индейское…", — раздраженно пробурчал сатрап и метнул в деда сюрикен, который зарылся в песок, отскочив от дедовой рубахи — мыла у старичка не водилось, видимо, лет двадцать. Петрович злодейски ухмыльнулся и потянул из-за пояса мачете…

Прошло полчаса. Песок вокруг мирно дремавшего деда был завален самыми разнообразными метательными предметами. В удочке торчало несколько сюрикенов и малайский крис, дерево, под которым дремал дед, ощетинилось кинжалами, самурайскими мечами и другим подобным барахлом. Измученный Петрович, чеканя шаг, подошел, по щиколотку в воде, к неуязвимому патриарху и дал ему в пятак. На душе сразу полегчало…

Загнав распоясавшихся ос в сарай, засунув туда же Акафеста, которому в настоящий момент было все безразлично — он проглотил полтора десятка сюрикенов и сосредоточенно колотил себя правой рукой в живот — Петрович закрыл свое хозяйство на висячий замок и двинулся по направлению к свинарнику. Он твердо решил ввести в своем государстве авторитарный режим с демократическим уклоном, но, не будучи левым в политике, Петрович знал, что голой силой марксистов не возьмешь, и прихватил с собой семизарядную совковую лопату с оптическим прицелом и два ведра патронов. Патроны жутко воняли — видимо, у ос было несварение желудка.