Но давайте посмотрим на все это спокойно и беспристрастно. Вмешались силы небесные, и жизнь, такая бурная жизнь моего мужа прекратилась. Мои мечты развеялись как дым. Конечно, мои юношеские надежды на счастье были вдребезги разбиты известием о смерти Финча, но все-таки я (естественно, после того как закончится мой траур) еще надеялась на то, что в будущем смогу быть счастливой. И вот новый удар судьбы. И этот удар называется горем.

Мы с Альбертом свили свое гнездо, вырастили наших птенцов и многому друг у друга научились. Мы утешали друг друга в горе. Он любил меня терпеливо и снисходительно, и любовь эта не знала границ. Человек, которого я когда-то считала простым и ничем не примечательным, оказался одним из самых лучших созданий господних. Он всегда радовался жизни и этой своей радостью заражал других. На улице, уже после его смерти, меня часто останавливали бедные люди и рассказывали о том, что в трудные для них времена он даже прощал им долги. Я еще долго оглядывалась по сторонам, как бы ища его поддержки и одобрения, пока наконец не поняла, что лишилась их навсегда. В свое время я долго не могла привыкнуть к тому, что стала женой, но намного дольше я привыкала к этому ужасному слову – вдова.

Мой дом снова опустел, и ко мне вернулись все мои прежние печали. Самой горькой из них, конечно, было воспоминание о нашем с Альбертом ребенке, который так и не появился на этот свет.

Теперь вы понимаете, какие радостные надежды возродились во мне, когда у меня поселился (пусть даже на очень короткое время) этот странный и не по годам серьезный маленький подкидыш, который совершенно неожиданно появился в моем доме и так же неожиданно исчез, словно растворился в морозном зимнем воздухе.

Глава 16

Однако твердые тела, как известно, не растворяются в воздухе. Хрупкая маленькая девочка упорно шла по направлению к Фашиа Лодж. Она остановилась возле церкви, чтобы вознести молитву Господу, а потом прошла на кладбище, где остановилась возле одной из могил, чтобы поговорить с тем, кто в ней покоился.

– Вы были простым человеком, Альберт Челфонт. Наверное, я могла бы поговорить с вами. Вы были отцом чужим детям. Вы могли бы и мне стать отцом, – произнесла она. Несмотря на странные обстоятельства ее жизни, она, как и все дети, хотела иметь отца, мать и дом – надежный фундамент своей будущей взрослой жизни.

Если бы тот, к кому она обращалась, мог бы ей ответить, то он, наверное, сказал бы следующее: «Иди домой, девочка. Тебе нужно попарить ноги в горчице». Или он мог бы сказать: «Дорогу осилит идущий». Вот и она, несмотря ни на что, продолжила свой путь. Подойдя к школе, она немного постояла, положив руку на ворота. Ах, если бы то небольшое послание, которое она несла, могло бы избавить ее от прошлого! Если бы кто-нибудь увидел ее в этот момент, то непременно запомнил бы ее встревоженное лицо и тот глубокий вздох, который она испустила, прежде чем снова пуститься в путь. Она медленно брела, пока наконец не вышла на дорогу, ведущую из города.

Даже ее крылатые спутники-птицы не смогли бы отличить эту маленькую фигурку на фоне зимней природы – коричнево-зеленое пятнышко, зимний листочек, унесенный ветром. Не было слышно ни шороха шагов, ни скрипа попутной телеги – она была совершенно одна. Все остальные люди наслаждались отдыхом и приятным обществом в своих домах. Даже природа казалась одинокой и брошенной. Поля, как будто стыдясь наготы, повернули свои ощетинившиеся спины к дороге. Слышно было только жалобное блеяние овец. Но у этих овец все же имелся хозяин, и они могли надеяться на то, что весной все возродится вновь. Где же ей следует искать обновления? С каждым шагом она все сильнее и сильнее ощущала свою потерю. Ведь она еще совсем ребенок. Ей нужна материнская любовь и отцовская забота. Она была слишком юна и слаба, и эта независимость была ей совершенно не нужна. Доброе слово, ласковое прикосновение казались ей дыханием небес. Сейчас же ее безжалостно обдувал своим морозным дыханием резкий зимний ветер. У нее дрожали ноги, и каждый шаг давался ей с неимоверным трудом. И все-таки она продолжала идти так быстро, как только позволяла ей природная стихия. Она не знала, как долго ей еще придется идти до железнодорожной станции, не знала она и расписания поездов, но ей хотелось поскорее попасть в теплый зал ожидания и укрыться там от холода. Как только она пустилась в этот далекий путь, небо сразу нахмурилось, стало свинцово-серым и посыпались маленькие колючие градинки. Они больно били ее по лицу, и ей пришлось поднять воротник.

Для того чтобы эта ужасная непогода не так сильно досаждала ей, она решила укрыться в лесу. Девочка шла параллельно дороге и пыталась как-то упорядочить те разрозненные события и факты, которые помнила. Она, например, помнила, что, прежде чем добраться в Дирфилд, они ехали о шумным улицам какого-то города. Она спросила, как называется этот город, и ей ответили. Их экипаж (он был закрытым, в таком обычно ездили только богатые пассажиры) двигался по узкому и грязному переулку. На углу стояли две молодые женщины в потрепанных бальных платьях. «Бедные девушки, им, должно быть, холодно», – пробормотала она, и ее спутник ответил, что холод для них еще не самое большое несчастье. Она не понимала, почему никто даже не пытался им помочь.

Она так усердно пыталась все вспомнить, что у нее начала болеть голова. В лесу было очень темно, и она решила вернуться на дорогу. Она бросалась из стороны в сторону, пытаясь найти дорогу, при этом ее одежда цеплялась за густые ветки деревьев. Сердце девочки учащенно билось, и она тихо и печально всхлипывала. Прошло не меньше часа, пока ей снова удалось выбраться на дорогу, которая теперь была покрыта жидкой грязью.

Она не прошла и половины своего пути, когда почувствовала, что почти совсем выбилась из сил. Ее пальто намокло и стало непомерно тяжелым. Она на несколько минут опустилась на мокрую землю. Ей нужно было отдохнуть. Затем девочка вновь отправилась в путь, еле передвигая ноги, пока наконец не увидела вдали, на пригорке, очертания какого-то дома, из трубы которого поднималась слабая струйка дыма. Эта полуразвалившаяся лачуга принадлежала Эли Хэрсту, который вел отшельнический образ жизни и зарабатывал браконьерством. Помогал ему в этом грозный охотничий пес по кличке Демон.

«Должно быть, здесь живут бедные люди, – подумала Эмма. – Я не буду просить у них хлеба, только попрошу, чтобы они пустили меня в дом». Внутри дома было темно и мрачно. Похоже, что его освещал только слабо горящий очаг. В тусклом мерцании огня она пыталась понять, что за люди здесь обитают, когда перед ее глазами возникло леденящее душу зрелище. Буквально в нескольких сантиметрах от своего лица она увидела красные челюсти с огромными зубами, по которым текла слюна. Их громкий лязг сопровождался зловещим воем. Она увидела маленькие злые и голодные глазки и огромную лохматую морду. Девочка закричала от страха и отступила назад.

Охотничий пес – а это была собака браконьера – остался на месте, и она поняла, что он посажен на крепкую цепь, которая не давала ему свободы, но в то же время позволяла не впускать в дом посторонних. Когда Эмма немного успокоилась, ей стало жаль пса. Ведь его специально держали полуголодным, чтобы он был злым. Пес начал громко лаять, прыгать и рваться с цепи, при этом слышался громкий металлический лязг и бряцание. Сквозь весь этот шум она различила звук, от которого у нее кровь застыла в жилах. Это был смех, напоминающий сухой, отвратительный скрежет. Что же это был за человек, которого так развеселило то, что она испугалась этого несчастного голодного создания? Всмотревшись в темноту, Эмма увидела, что из дома вышел мужчина и нацелил на нее ружье.

– Похоже, что тебе еще не удалось поужинать, Демон? – произнес он и снова засмеялся. – Я должен подстрелить ее для тебя. Ты быстро управишься с этим мешком костей.

– Сэр! – произнесла Эмма, пытаясь говорить спокойно. – Я не хотела причинить вам беспокойство. Я просто искала место, где можно переждать непогоду. Не могли бы вы впустить меня в дом? Я только немного отдохну и продолжу свой путь.