Рассказывать о том, как красочно и весело проходили в Харбине балы, можно долго.

Но здесь-то и надо подчеркнуть важную функцию многочисленных харбинских балов: это был не только повод и возможность повеселиться, но (всегда!) и сбор средств (и немалых) в пользу нуждающихся: "недостаточных" ли студентов политехникума или учащихся учебных заведений харбинского ХСМЛ, инвалидов ли, нуждающихся художников, журналистов… То есть харбинские балы выполняли важнейшую благотворительную функцию, проводились, как правило, в русле развитой в русском Харбине благотворительной деятельности — как "внутренней", так и международной, о которой следующая глава.

Русский голос, 1920, 26 сентября.

С. Алымов. Пожелание на новый 1922 год:

Рупор, 1922, 1 января.

Заря, 1922, 31 марта.

Вывески

На Диагональной: "Цивилизованная дешевая распродажа игрушек". Сквозная ул.: "Орел Вася". "Московская харчевка": Сыт, пьян и нос в табаке. Сегодня на деньги, а завтра в кредит. Новогородняя ул.: Азиатская шашлычная и буфет "Самарканд". Новогородняя, 75, против Городского Сада. Шашлык 5 коп., Мороженое 5 коп.

Град

Заря, 1922, 29 августа, № 190.

1922 год принес эмиграции в Маньчжурии самые тяжелые испытания: окончательно рухнула власть белых в последнем оплоте Белого движения — Приморье.

Маньчжурию, особенно Восточную линию КВЖД, где теперь стали расселяться уссурийские казаки, и Харбин (большое число военных, а также гражданские беженцы) наводнили новые толпы людей, потерявших все — деньги, работу, средства к существованию, Родину…

Многочисленные воспоминания представителей старшего поколения дальневосточной эмиграции о пережитом, которые мне, к счастью, все же удалось собрать, как капля воды отражают общие чувства, мысли и чаяния людей (а их были десятки и сотни тысяч!), те трудности, страдания и лишения, которые им пришлось пережить… Но чего нет в этих воспоминаниях — так это пустых жалоб, бездеятельности, пассивности. Напротив, они наполнены движением, действиями и поступками людей, их усилиями вновь найти себя, настоящей борьбой не только за свое выживание, но и за то, чтобы наладить в новых условиях жизнь, обрести в ней достойное место. Люди, не брезгуя самой черной и неблагодарной работой, брались за все, что только могло обеспечить им средства к существованию и продвижение вперед. И самое главное — они не сидели сложа руки, а учились новым профессиям и занятиям, тяжело работали, настойчиво овладевали знаниями, мужественно боролись с лишениями, стойко преодолевали бесчисленные препятствия, тяжело трудились, чтобы создать будущее для себя и своих детей. В этом, видимо, и крылась причина их успеха. Воспоминания этих людей свидетельствуют, что они в трудных условиях стремились вновь обрести смысл жизни, найти себе достойное занятие, приобрести новое дело своей жизни.

Чтение этих впечатляющих документов заставляет нас страдать и сопереживать, сожалеть и восхищаться. Оно возвышает. Отдаешь дань уважения мужеству, стойкости, твердости характера, огромной жизненной силе этих людей — лучших представителей своего народа. Начинаешь испытывать чувство гордости за этих людей, за свою принадлежность к этому народу.

Наши отцы и деды, скажу я с полным основанием как историк проблемы, — испытывали не только физические, материальные лишения и трудности, гораздо более горшими были их моральные, нравственные муки — несправедливая утрата всей прежней жизни, прежних, совершенно личных, отнюдь не политических в первую очередь, порядков. Потеря всего прошлого при той неизвестности, которая окутывала их будущее.

Особую группу беженцев, их, пожалуй, основной костяк составляли в Китае русские военные — солдаты и офицеры Российской Императорской армии. Для выражения той горечи и даже отчаяния, которые испытывала эта категория беженцев, характерна статья "Обокраденные" в "Русском голосе" (1920) — это чувства людей, потерявших все.

"Я не говорю о пропаже имущества или потере близких людей, — говорит один из них, — нет. Я потерял свою родину, и когда найду ее снова или она обретет меня — Бог знает. Вот это самое чувство особенно гнетет меня".

Человек говорит о том, что ранее он был "социал-патриотом". Теперь он и — патриоты, а он "предатель родины" и он и называют его не только "реакционером", но и "прихвостнем буржуазии". "Вот маемся мы, в поисках работы, мыкаемся по городу, дрова в вагоны грузим, а в то же время прихвостнями буржуазии числимся… Теперь вы поймете меня и мое настроение. Обокраденный кругом, я чуть ли не ежедневно слышу толки о том, что красные творят национальное дело"…

Да. Люди страдали, терпели нужду и голод. Но боролись и выживали.

Живым примером такой стойкости в борьбе с трудностями первых лет эмигрантской жизни, высоких духовных качеств стала для меня жизнь и судьба верных друзей нашей семьи и семьи Тешиных — Альфонса Юлиановича и Елены Кесаревны Романовских.

Имя А. Ю. Романовского известно многим — по Харбину, Шанхаю и Пекину. Он был и преподавателем нашего Лицея Св. Николая.

Боевой офицер Российской императорской армии, участник Первой мировой войны, награжденный пятью боевыми наградами ("Анна" 4-й степени с особой надписью "За храбрость в дни Галицийских боев и на Карпатах"; "Станислав" 3-й степени, "Анна" 3-й степени, "Станислав" 2-й степени, "Владимир" 4-й степени — все с мечами и бантами), трижды раненный, Альфонс Юлианович после тяжелой контузии стал инвалидом, был демобилизован и освобожден от военной службы.

Описывая в своих воспоминаниях первый период своей гражданской жизни, уже после революции, он пишет: "…Во время своей службы в кооперативе я имел дело с посетителями разных взглядов на вещи, как житейские, так и политические. И часто приходилось слышать от некоторых из них неодобрительные отзывы об офицерах царской армии. Причем очень часто подчеркивалось: мы знаем, что ты бывший офицер и что все бывшие офицеры — контрреволюционеры, и все равно наступит день, когда со всеми ими мы расправимся.

При этих разговорах мое душевное состояние было не в пользу спокойной жизни на новых началах. Хотя в потемках своей души я не чувствовал своей какой-то вины перед народом, перед человечеством, перед новой властью. Но, под влиянием всех этих разговоров, чувствовал, отчасти, себя виноватым, что волею судеб пришлось мне защищать родину от внешних врагов, став случайно, из-за войны, офицером ускоренного выпуска и таким образом — участником так называемой империалистической войны. Всякая политика для нас тогда была чужда. Положа руку на сердце — мы шли и клали свои головы во имя защиты и спасения своей дорогой родины. Так было и так будет всегда при любой власти, у кого любовь к родине превыше всего.