В доказательство ереси архимандрита Платона приводят валаамские ревнители приезд в Валаамский монастырь крепос{стр. 404}тного человека г-на Рудовицкого и тайную беседу архимандрита с сим посланным в лесу, обстоятельство, в коем сам о. Платон во время помещения своего в Валаамский монастырь был совершенно предан учению и лицу г-на Рудовицкого, что доказывает собственный письменный его отзыв. Уже к концу его пребывания на Валаамском острове достиг в сию пустыню достоверный слух о варварском обращении г-на Рудовицкого с его дочерями, о его жестоком и утонченном вожделении, что вполне оттолкнуло от него архимандрита; наконец дерзкое и безумное требование г. Рудовицкого уничтожило и последнюю тень и расположений в архимандрите, — требование, чтобы о. Платон признал в нем, Рудовицком, Бога. Валаамским старцам же неизвестны были сии обстоятельства, сии только знали, что приезжало на Валаам подозрительное лицо, что архимандрит имел с ним сношение. Смущение сие по сему почитаю довольно натуральным. Сомнение о ереси до того распространилось в ревнителях, что они почитают еретиком всякого брата, занимающегося в келлии какими бы то ни было выписками. Истец, монах Иосия, просил комиссию обыскать келлию послушника Алексея Попова, который, по его мнению, есть самый злой еретик. Келлия членом комиссии при депутате со стороны настоятеля обыскана: найденные в ней записки, приложимые к делу, только служат доказательством невежества и безрассудной ревности монаха Иосии. «Блюди,— говорит великий Варсонофий некоторому иноку, — да не покажут тебе помыслы твои комара верблюдом и камешка утесом». Сие бы можно было посоветовать и тем семи или осьми валаамским старцам, кои подозревают в ереси игумена и до шестидесяти братий. Когда я спросил их, на чем основывают они свое подозрение, то монах Иосия отвечал: «На том, что игумен и соборные иеромонахи были ласковы к архимандриту Платону и иеромонаху Апполлосу, значит, что они и сами еретики». Вот вся ересь Валаамского монастыря. Должно было употребить довольно времени на объяснения ревнителям, что не в духе нашей Церкви еретиков жечь на кострах, томить в оковах и употреблять прочие меры, свойственные веку, лицу и религии Сикста V.

Снисходя такой простоте валаамских старцев, для прекращения и предупреждения смущений о ереси, полагаю необходимым постановить следующие правила:

1. Не принимать на Валаам людей ученых сомнительных относительно православия, иеромонаха же Апполоса вывести.

{стр. 405}

2. Вытребовать из библиотеки все книги, переведенные с иностранных языков, хотя бы они и пропущены были цензурою; книги же святых Отцов, написанные и печатанные ныне игуменом Вениамином, у братии отобранные и запечатанные, распечатать и давать для чтения братии, хотя они в цензуре и не были. Запечатаны патерики скитские, цветники и прочие книги отеческие, в пользе коих и православии никто не сомневается.

3. Запретить настрого братии составление записок собственного сочинения, а кто имеет расположение заниматься письмом, может, по благословению настоятеля, переписывать Отеческие книги, коих в печати нет, например Великого Варсонофия, святого Симеона Нового Богослова, святого Исаака Сирианина и других. Это занятие очень даже полезно, как соединяющее в себе дело для ума и рук; оным занимались преподобные Афанасий Афонский, Симеон Новый Богослов и многие другие святые Отцы. В наши времена в южных Российских монастырях сие рукоделие в общем употреблении, в особенности процвело оно в Молдавском Нямецком монастыре.

4. Святой Библии отнюдь не давать новоначальным, разрешая им чтение книг Нового Завета, а из книг Ветхого Завета только одной Псалтири, равно же не давать новоначальным и книги Добротолюбия, как по самому назначению своему имеющей исключительную одностороннюю цель: священное трезвение и умную молитву, делание, приличные преуспевшим в монашеском подвиге, неприступные для новоначальных, служащие для сих последних причиною прелести. О сем так говорит святой Исаак Сирианин, сей великий наставник монахов, в 55-м Слове, составляющем послание его к преподобному Симеону чудотворцу: «Уразумеем поругание бесов жаждущих погибели святых, и да не пожелаем во время высоких жительств мысли, да не посмеяны будем от лукавого супостата нашего». Сочинения сего святого мужа исполнены подобных предохранительных советов.

Образцом общежития признается Святою Церковью первое общество верных в Иерусалиме, о коем говорит Евангелист Лука в Деяниях (гл. 4, ст. 32): Народу же веровавшему бе {стр. 406} сердце и душа едина, и не един же что от имений своих глаголаше свое быти, но бяху им вся обща.

С сожалением видел я совсем противный сему дух в Валаамском монастыре, где согласие утрачено, где иноки боятся, подозревают, поносят друг друга. От ссор и личностей возгорелись доносы, как в этом сознались сами доносчики. «Что может быть для инока несвойственнее тяжбы, — говорит святой Симеон Новый Богослов, — между тем как Господь повелел отдать и самую срачицу для избежания судилища!» Вопиет Апостол Павел к тяжущимся Коринфянам: Отнюдь вам срам есть яко, тяжбы имате между собою. Почто не паче обидими есте? Почто не паче лишени бываете? Напрасно трубят игумен Варлаам и монах Иосия, что они готовы на крест: это слово неопытности. «Не веруй, — говорит небоявленный Василий, — в великих подвигах просиять тем, кои в малых скорбях малодушествуют». Гораздо ближе раздражительное состояние духа, в коем находятся доносители, смиренно назвать искушением; сознание в этом несколько раз вырывалось у отца игумена Варлаама в его беседе со мною. В первенствующей Иерусалимской церкви, повествует Евангелист (Деян. 4. 35): Даяшеся коемуждо егоже аще кто требоваше. Не так думают о сем ревнители валаамские: они, устраняя рассуждение, сию царицу добродетелей, по единогласному признанию всех святых Отцов, требуют буквальной безразборчивой общины, забыв, что в общежитии Апостолов «Даяшеся коемуждо, егоже аще кто требоваше». Сколько люди различествуют между собою крепостию телесного сложения, привычками, насажденными воспитанием, умственными способностями, столько должны различествовать и своими нуждами. О сем подробно рассуждает Василий Великий в писаниях своих и запрещает ратовать естество.

Некоторый отец показывает общежитие земным раем, а добродетель — святое послушание — древом жизни посреди сего рая насажденным, от которого питающийся инок не умрет смертию греховною. Искусство монашеской жизни настоятеля, способность его с терпением и кротостию носить немощи ближнего, составляют необходимые условия доверенности к нему братии; доверие есть условие послушания, которое без доверенности превращается в лицемерие, пред глазами человекоугодливое и льстивое, за глазами ослушание и самочинность. Искреннего послушания мало заметил я в Валаамской обители.

{стр. 407}

Второю из жалких причин сего недостатка есть неправильное понятие о старцах и учениках. Никто не противоречит приведенному игуменом Варлаамом примеру управления общежитием: он указывает на Моисея, управлявшего народом израильским при помощи 70 старцев. Но старцы должны быть помощниками настоятелю, а не составлять каждый отдельной партии, члены которой уже не хотят знать настоятеля и больше — судьи его нежели подчиненные. Так, на Валааме ученики пустынника схимонаха Амфилохия, в числе коих и монах Иосия, — все находятся в сильном раздражении против игумена.

Третьею равновесною по важности своей причиною полагаю самочиние, то есть многие из братии живут совершенно по произволу, берутся за высокие делания и впадают или в прелесть, или в пьянство, или прочие слабости. Таковы следствия неумеренного самочинного подвига, всегда сопряженного с высоким о себе мнением и презрением великого совета. «Крайности, — говорит преподобный Моисей святым Кассиану и Герману, — обою старцу равно вредят: и избыток поста и насыщение чрева. Ибо уведехом некиих чревобесием не побежденных, безмерным же постом низверженных, и к той же страсти чревобесия поползнувшихся за преходящую от безмерного поста немощь». Относительно прелести были на Валааме разительные случаи: при игумене Иннокентии некоторый самочинный подвижник, многими почитаемый за великого святого, видел различные явления якобы ангелов и угодников Божиих. Однажды, после такого явления, взошел он на колокольню и, егда братия выходили из трапезы, вдруг подвижник бросился с колокольни и, ударившись о помост, разбивается до смерти. Ныне не заметил и прельщенных, в сильной степени; один монах Пахомий, нарядчик, показался лишь сомнительным. Во-первых, заметны в нем самолюбие и гордость в сильной степени; во-вторых — сказывает он, что чувствует в сердце сладость; в-третьих, следующее видение, о коем он мне сообщил, вполне есть видение прельщенного; отец Пахомий говорит, якобы он стал в церкви во время молебна, видел игумена без лица и некоторый дух подошел к нему, Пахомию, приказал: когда будешь подходить ко кресту, то возьми оный из рук игуменских своими руками и приложись, а из рук игуменских не прикладывайся. Когда сие Пахомий исполнил, то явилось в нем сильное сладостное чувство, что если бы дух {стр. 408} приказал ему тут же прибить игумена, то он «откатал» бы его немедленно. Это собственные слова Пахомия.